Ухватившись за толстую веревку, скрученную из простыней, она встала на край оконной балки. Жар в комнате все усиливался, по мере того как огонь прожигал отверстия в двери, на которой словно медленно расцветали мерцающие фейерверки. Нэнси оперлась на привязанную к окну ножку стула, а затем перенесла весь свой вес на дрожащие руки. Боль в раненой руке усилилась, и Нэнси едва не закричала. Она не могла держаться на поврежденной руке, но не могла и карабкаться, цепляясь лишь одной. На секунду она зависла в воздухе, беспомощная, в отчаянии.
Теперь, оказавшись на свежем воздухе, она стала соображать быстрее. Со стоном Нэнси обернула веревку вокруг запястья больной руки. Будет больно, у нее сорвет кожу, зато петля позволит ей спуститься. Она сможет. Нэнси начала скользить вниз, ругаясь и всхлипывая одновременно. Останавливалась возле каждого узла, чтобы приспособиться поудобнее, а затем продолжала рывками спускаться по стене дворца так быстро, как только могла.
Глава 16Дом Саллет
Шагая по оживленной улице, Элиас не утруждал себя тем, чтобы стряхивать с себя протянутую руку Дидса. Он просто ловко уворачивался, и пальцы его возмущенного спутника в очередной раз смыкались в воздухе. Мальчик, Артур, шел рядом, скользя с особой грацией, придававшей ему сходство с мастерами меча. Элиас покачал головой. На поясе у ребенка висел клинок, но сам он был слишком мал, чтобы внушать кому-либо опасение. И все же теперь, когда Элиас вывел его из дворца, ответственность за мальчика нес он. Посмотрев вниз и встретившись взглядом с ребенком, Элиас вздохнул.
– Я собираюсь отыскать девочек, Артур. Я ведь говорил, что у меня две дочери? Я упоминал, что вынужден был… совершить несколько ужасных поступков, чтобы сохранить им жизнь, и я сделал все, что от меня требовалось. Дело в том, что я не знаю, позволит ли мне генерал просто забрать дочерей и уйти. Ты понимаешь, о чем я? Смотри. Я сначала думал, что захочу отомстить за то, что мною воспользовались, заставили убивать людей. Теперь же я всего-навсего хочу поскорей убраться отсюда, вернуться в свой скромный дом, навестить могилы родных и вновь наладить жизнь. Людям вроде генерала нужно гораздо больше – и я не собираюсь подвергать тебя опасности. Если я велю тебе уходить, ты должен уйти, понятно? Иди на восток, найди деревню под названием Вайберн, и кто-нибудь укажет тебе на мой старый дом. Можешь хотя бы кивнуть, мальчик? Я не хочу оказаться виноватым еще и в твоей смерти.
Артур медленно кивнул, и Элиас, у которого словно камень упал с души, продолжил пробиваться сквозь толпу. До ближайших городских ворот оставалось меньше четверти мили, каких-то четыре сотни шагов. В шуме, доносящемся со всех сторон, произошла перемена: в нем угадывались нотки страха и злости. Половина населения Дариена до сих пор потрясенно наблюдала за озарившим горизонт пожаром. Но мало кто смотрел в нужную сторону – туда, откуда к городу маршировала великая угроза, Бессмертный легион.
Стиснув зубы, Элиас шагал сквозь толпу, ничуть не беспокоясь о том, успевает за ним Дидс или нет. У его дара была странная особенность: охотник и так знал, что стрелок по-прежнему рядом, следует за ним. Все, что требовалось от Элиаса, – это представить себе, будто он остановился, и тогда Дидс догонит его и снова окажется у него за плечом.
Спустя некоторое время он понял, что нет нужды присматривать за Артуром в толпе, как нужно было бы приглядывать за дочерями. Пьяный и перепуганный город представлял опасность для детей, которых тут могли бы затоптать, даже не заметив, но Артур, похоже, ничуть не хуже Элиаса умел уклоняться от шатающихся пьяниц.
Охотник ускорил шаг, хотя толком не знал, что станет делать, когда окажется у восточных ворот. В ночь празднества на улицах собралась не одна тысяча горожан. И теперь людям навязывают новый порядок, подумал Элиас, непроизвольно сжимая кулаки.
Элиас остановился, и толпа перед ним тут же хлынула в стороны, будто морская волна перед носом судна. Мужчин и женщин теснили к обочинам ряды Бессмертных в белых плащах поверх сверкающих доспехов. Они оттесняли толпу остриями копий и плоскими сторонами мечей, но все было и без того ясно, на земле тут и там уже валялись тела. Многие в толпе раскраснелись и пьяно горланили. Люди не могли уйти мирно. Когда их оттесняли, они предпочитали вступать в драку, а солдаты пресекали это со своей привычной, бодрой жестокостью, не переставая улыбаться.
Сквозь распахнутые городские ворота Элиас видел огромную марширующую колонну на подходе к Дариену. Генерал Джастан Олдан Эйрис определенно не утруждал себя мерами скрытности. Рев труб становился все громче. Факелы оставляли след из огненных искр в теплой ночи, а посреди темного пятна – вероятно, состоявшего из солдат и лошадей – огромные белые полотнища покачивались и развевались на ветру.
В Дариен пришел Бессмертный легион. Правда, генерал был еще слишком далеко, чтобы Элиас мог разглядеть его самого или выяснить, с ним девочки или нет. Только это, да и присутствие Артура, останавливало Элиаса, хотя его распирало от желания броситься вперед. Сегодня ночью он уже видел столько крови, что знал: еще немного, и он свихнется, одурманенный жестокостью. Он скривился, вспомнив свои ужасные поступки. У него не оставалось выбора, но этого было недостаточно, чтобы оправдать себя самого. Поэтому он и настоял на том, чтобы увести мальчика в безопасное место: один маленький хороший поступок в попытке загладить недавние злодеяния. Однако охотник чувствовал, что добрые поступки не смогут уравновесить совершенное им зло – быть может, никогда.
Король убит, и задание выполнено, пусть даже Дидс и сделал за него почти всю грязную работу. Теперь Элиас безо всякого стыда может посмотреть в глаза генералу, который шантажировал его. И он, Элиас, потребует то, что ему причитается. А генерал заплатит за свои козни сполна. Хотя Элиас еще не придумал, как ему отомстить, но, если такой способ есть, он непременно им воспользуется. Генералу не стоит наслаждаться триумфом!
Элиас не лгал Артуру насчет своего желания вернуться домой и не хотел, чтобы генерал Джастан добился своего. Не все заслуживают победы. Не все заслуживают жизни.
Приобняв мальчика за плечо, Элиас попытался продвинуться вперед, хотя это и было непросто: толпа напирала на охотника со всех сторон. Люди, стоящие в первых рядах, сражались за свои места. Но Элиасу кое-что удалось: тех горожан, что пытались протиснуться мимо него, Элиас незаметно для них самих оттеснял влево и вправо, и им оставалось лишь беспомощно размахивать кулаками в воздухе. А когда какой-то пьянчуга набросился на Элиаса, охотник схватил его за запястье столь крепко, что пронзительная боль пробилась даже сквозь хмельной туман. Мужчина отшатнулся, потирая руку и ругаясь сквозь зубы. Он почувствовал, что от этого измазанного в чем-то красном незнакомца лучше держаться подальше. Он таил в себе больше угрозы, чем полк солдат, облаченных в тяжелые доспехи.
К животу Элиаса был плашмя прижат солдатский меч, но он презирал эту угрозу. Он охотился достаточно долго, чтобы уметь предвидеть опасность. Осторожность и неподвижность были ключевыми навыками в его работе, помимо всего прочего. Дидс не ошибся, когда предположил, что Элиас не может поймать лошадь или оленя, просто погнавшись за ними. Он преуспел в охоте лишь потому, что умел найти лучшее место для выжидания, слиться с землей, пока ничего не подозревающая добыча не появится рядом из темноты. Терпение всегда было неотъемлемой его частью, оно скрывалось внутри его, сколько он себя помнил.
Но что-то изменилось, теперь он не мог отыскать внутри себя спокойствия, так необходимого ему. Быть может, причиной стало совершенное во дворце убийство. Было внутри его что-то особенное, раз он сумел пройти мимо стольких опасных людей, не вооруженный ничем, кроме ножа и своего дара. Он боялся дикости своего желания, но это чувство не уходило: желание побеждать, править, давить. Вне всяких сомнений, генерал разглядит в нем это желание, подумал Элиас. Он покачал головой, пытаясь сосредоточиться на огромной колонне элитных солдат, марширующих по городской улице. Бессмертные. Дидс говорил, их назвали так потому, что свершения этих воинов жили гораздо дольше, чем они сами. Разумеется, это верно как для добрых, так и для злых свершений.
Элиас чувствовал на себе взгляд Артура. Он знал, что в воздухе вокруг них витает опасность, но не мог покинуть это место, только не сейчас. Он должен был узнать, привез ли генерал его дочерей с собой в Дариен.
Когда Дидс, задыхаясь, появился у него за спиной, Элиас обернулся к стрелку.
– Вот, – выпалил Дидс, протягивая охотнику мокрую тряпку. – Там, у ворот, стояла лошадиная поилка. Ты все еще бросаешься в глаза. Тебе надо протереть этим лицо. И руки, наверное, тоже.
Это была на удивление дельная мысль, и Элиас молча взял тряпку. Настроение в толпе вокруг и в самом деле изменилось. Веселый смех и радость от празднования Кануна жатвы утихли при виде огня на горизонте и приближающегося рокота размеренных шагов. Город ревел, и некоторые поглядывали на окровавленного человека, стоящего рядом с ними, со злостью, ненавистью и страхом. Никто больше не смеялся, никто больше не принимал вид Элиаса за костюм – только не теперь, когда мимо маршировали солдаты, и среди шепота то и дело звучали слова об убийстве и вторжении.
Элиас с мрачным видом вытер лицо и руки так тщательно, как только мог. Следовало бы выжать тряпку и как следует умыться. Вооруженные всадники генерала продвигались сквозь ворота, глашатаи дули в медные горны – так отполированные, что они казались золотыми. Элиас кивнул Дидсу в знак благодарности. Он не стал возвращать ему испачканную тряпку, помня о том, что заставило ее изменить цвет, но при взгляде на лицо молодого человека его пронзила новая мысль.
– Не смей вмешиваться, Дидс. Иначе мне придется тебя убить.
– Я не могу допустить, чтобы ты совершил… глупость, Элиас.
Охотник фыркнул.