И теперь он, человек, которого генерал Джастан так боялся, напоминал скорее бездомного бродягу, нежели охотника. Воротник пальто Элиаса оторвался и висел на нитке, сверкая обрывками стежков, смахивающими на клыки. Сам Элиас был покрыт грязью, если не сказать больше – засохшая кровь смешалась с дорожной пылью, сделав его похожим на ходячий труп. Лицо его испещряли ссадины и синяки, один глаз заплыл и почти не открывался. Наверняка Элиас получил удар, от которого не сумел уклониться.
Внезапно на генерала накатила волна облегчения. Элиаса можно ранить, а если человека можно ранить, значит, его можно и убить. Приступ паники отступил, и генерал Джастан улыбнулся. Как же измотан его враг! Элиас не был ни богом, ни хитрым убийцей. К генералу плелся измученный отец, идущий по следу армии вторжения. Ни одному командиру не понравилась бы ситуация, когда путь к отступлению отрезан, но в распоряжении Джастана было почти шесть сотен лошадей и столько же людей. Отряд Бессмертных был начеку, и генерал отбросил все прежние опасения. Он вообразил себе столько ужасов, хотя, по правде говоря, его противником оказался обычный человек. Смертный, которого можно окружить, подавить численным превосходством – и повергнуть.
Две девочки громко разрыдались в унисон. Джастан досадливо крякнул. Он обвел взглядом троих капитанов, застывших в ожидании приказа.
– Убейте его! – произнес он. – Даю кошель золота тому, кто принесет мне его сердце.
Элиас поднял голову, и в тот же миг прогремел раскат грома. Элиас знал, что там, у ворот, он получил удар по черепу – хороший удар, судя по ощущениям. Он присел, чтобы увернуться от меча, – и его задело палкой, со свистом рассекавшей воздух. На какое-то время мир потерял краски, но охотник продолжал, шатаясь, идти, избитый и истекающий кровью. Толпа показалась ему худшим, что он встречал за всю свою жизнь. Для человека, предпочитающего лесную тишину, это было все равно что утонуть… или затеряться среди необузданного рева и сверкающих челюстей. Реальность стала омерзительной и невыносимой, однако он заставил себя заглянуть вперед и пройти сквозь толпу с наименьшими потерями, получая тычки послабее, чтобы избежать более сильных. Наконец настал момент, когда свободного места не осталось вовсе и ему некуда было встать. Он увернулся от пули, вспомнил Элиас, после чего его отбросило на спину ударом огромного щита – прямо по ребрам. Тогда он понял, что уже не столь проворен, как раньше.
Да и усталость сыграла свою роль. Видя надвигающуюся угрозу, он должен быть достаточно быстрым, чтобы успеть ее избежать. Он и не помнил, когда в последний раз ел или спал, кроме того, он был немолод. Он потерял былую ловкость.
Элиас сплюнул собственную кровь. Алая слюна тонкой ниточкой легла на мостовую, и Элиас посмотрел на получившийся узор. Довольно красиво, подумал он, какой яркий цвет. Шум нарастал, какая-то часть сознания Элиаса понимала это и, бессильно рыча, билась в тесном пространстве от отчаяния и злости. Охотник видел, как дорогу впереди перегородили Бессмертные всадники в белых плащах. О Богиня! Элиас прищурился и обнаружил, что его зрение сфокусировалось. Они… все эти всадники скакали прямо на него. Он видел сверкающие мечи, и на секунду ему почудилось, будто он слышит истошный плач дочерей. Надрывные детские рыдания заставили его собраться с мыслями, и он узрел все вокруг, заглянув дальше, чем когда-либо прежде.
Всадники, несущиеся прямо на него, разделились на множество собственных теней, каждая из которых показывала цепочку выборов. Новые варианты появлялись и умирали каждую секунду. Элиас затряс головой, пытаясь сконцентрироваться. Людей было так много, они скакали с таким грохотом и ревом, что шум казался невыносимым. Элиас видел ярко сверкающие, широкие, словно щиты, лезвия мечей, и его дар позволял ему увидеть все возможные перемещения этих клинков. Все вместе было слишком тяжело, и на Элиаса накатило такое изнеможение, что надежды в нем почти не осталось.
Охотник закрыл глаза, несмотря на протест всех остальных чувств. В мире были куда более страшные вещи, чем стоять на пути у скачущей кавалерии. Действуя вслепую, он противился всем животным инстинктам, которые кричали ему бежать прочь, спрятаться от угрозы и от оглушительного шума. Но там, на другой стороне, находились его дочери, и они заботили Элиаса куда больше, чем собственная жизнь. В данный момент он готов был перечеркнуть все свои линии будущего ради спасения девочек. Все, что он мог сделать для них, – это остаться в живых. Другого плана у него не было, хотя он чувствовал темную стену на дороге за спинами всадников, стену, за которую он не мог заглянуть, как ни пытался.
Времени обдумать другие варианты уже не оставалось. Элиас вытащил свой маленький нож, поставил на кон свою душу и пошел прямо на всадников в надежде перебить их.
Последний боец из шестерых Зеленых воинов Саллет уже умер к тому времени, когда Нэнси опустилась на колени рядом с ним. Она сразу это почувствовала и низко склонила голову, посылая молитву вслед отходящей душе. Она не знала ни одного из них, но их постигла мучительная смерть, и Нэнси была за это в ответе.
Нэнси не стала класть ладони на последние доспехи, хотя чувствовала властное давление леди Саллет, стоявшей у нее за спиной. Это было своего рода испытание. Нэнси выпрямилась и посмотрела прямо в глаза величественной женщине, столь строгой и царственной в своих шелковых одеяниях. Она достаточно хорошо знала характер леди Саллет, чтобы понять: слова здесь не нужны. Глава дома Саллет заставила ее попытаться спасти жизни молодых воинов при помощи силы, специально одолженной ею для этой задачи. Нэнси смогла оживить двоих из шести – и сожгла заживо еще троих, один из которых просто треснул напополам. При одном воспоминании Нэнси вздрогнула, стараясь не смотреть в ту сторону двора, где лежало иссушенное тело.
Вне всяких сомнений, леди Саллет не забудет о долге Нэнси перед ее домом, перед ее семьей. Во-первых, Нэнси загубила доспехи, не понимая, что творит, и ослепленная желанием стать оружием, карающим врагов. Теперь, когда Нэнси стояла, вдыхая запах горелой плоти, насытивший воздух плотным дымом, она чувствовала на своих плечах тяжесть вины. Кивнув леди Саллет, она снова присела возле последних доспехов.
Опасность того, что она раскалит Зеленую броню Саллет или расколет ее надвое, никуда не исчезла. Она словно сплетала нити таким образом, чтобы цвета могли перетекать между ними, после чего нужно было затянуть плетение потуже, пока оно не превратится в грубую ткань. Нэнси чувствовала, как нанесенные на бронированные пластины знаки поглощают силу, которую она передает им, будто заливая краску или жидкий металл в форму.
Оторваться было куда тяжелее, Нэнси казалось, ее разорвет на части. Но вдруг на сером металле начали расцветать зеленые пятна. Нэнси встала, стараясь увести свои мысли и чувства в сторону от этого неодушевленного предмета. Внезапно вспомнив, что внутри доспехов по-прежнему лежит мертвое тело, Нэнси вздрогнула.
– Три ваших доспеха восстановлены, – сказала она. – Я сделала все, что в моих силах, и теперь хочу уйти.
Нэнси покосилась в ту сторону, где, пошатываясь, стояли двое выживших воинов, освобожденные из смертельной ловушки. Судя по их мускулам, они быстро придут в себя, подумала Нэнси – и перевела взгляд на пустые Зеленые доспехи, ждущие их.
– Вам следует держать их подальше от меня, миледи. Я не хочу снова лишить их цвета. Если я уйду, вы будете пытаться меня остановить?
– Нет, – ответила леди Саллет. – Однако я надеюсь, что ты заглянешь ко мне несколько дней спустя, когда мы восстановим мир и порядок в Дариене.
Нэнси заглянула ей в глаза и не увидела в них ни тени сомнения. Наверное, именно поэтому Саллеты и правят городом, подумала она. Они ничуть не сомневаются в своем на это праве. Это редкая черта характера – и пугающая. Нэнси машинально кивнула и едва удержалась, чтобы не поклониться. Затем она повернулась на каблуках и зашагала к воротам. Оказавшись на улице, она встала спиной к стене и подождала, не последует ли кто за ней и не появится ли откуда-нибудь угроза.
Оставшаяся на конном дворе леди Саллет покачала головой, глядя на то, как закрываются ворота.
– Впечатляющая девочка, – проговорила она. Что бы там ни натворил генерал Джастан со своим Бессмертным легионом, он определенно приложил руку к пробуждению новой колоссальной силы в Дариене.
Леди Саллет подошла поближе к двум мужчинам, которые стояли перед ней. От пота их кожа блестела, а волосы торчали шипами.
– Я не хочу просить никого из вас снова залезть туда. – Она заметила, как они напряглись, зная, что ей все равно придется это сделать. Бывали времена, когда управлять благородным домом значило использовать тех, кто поклялся в верности, иногда даже на износ. Она этим не гордилась. – Не хочу, но я должна. Джентльмены, прошу вас. Залезайте туда и готовьтесь к бою. Вы нужны нашему городу.
Отдавая честь, они дрожали, это не укрылось от леди Саллет, но все-таки они развернулись к доспехам, от которых исходило мягкое свечение, зашли внутрь и занялись ритуалами, которые тут же вернули их к привычной жизни. Леди Саллет видела на лицах юношей страх, когда забрала вновь опускались на их лица, но не остановила их. Она вызвала добровольца для последнего набора брони и наблюдала, как молодой офицер получает первые инструкции по его использованию, демонстрируя в равной степени гордость и взволнованность. Эти доспехи были величайшим оружием ее семьи, и в ту минуту не было на свете ничего важнее.
Оказавшись по наружную сторону стены, Нэнси поняла, что настроения в городе изменились, пока она занималась делами Саллет. Если прежде праздные толпы казались ошеломленными и возмущенными, то теперь они были разозлены – и вооружены. Каждый второй человек, проносившийся мимо нее, сжимал в руках какое-нибудь оружие, от мечей и топоров до камней и кусков черепицы. Драка сместилась отсюда, но не очень далеко. Нэнси размяла пальцы, оттолкнулась от стены и растворилась на многолюдных улицах Дариена.