– А ты будешь?
– Мне нельзя, – отозвался Сухраб.
– Как это?
– У нас сейчас пост. Мы бахаи. Ты знаешь, что это за религия?
– Да. У мамы в Америке есть несколько друзей этого вероисповедания. А сколько длится пост?
– До самого Навруза. Каждый год мы постимся последний месяц в году.
– Ого.
Я не мог есть десерты в присутствии того, кто не сможет разделить эту радость со мной.
– Я тогда пока тоже не буду. Мы же вернемся сюда после Навруза? Вместе и поедим.
Сухраб сощурился в улыбке.
– Конечно.
Мы заплатили за патоку (то есть это сделал Сухраб) и попрощались с его дядей.
Ага Резаи пообещал приготовить свежие десерты фалуде к нашему возвращению.
– Может, я в следующий раз возьму с собой сестру, – сказал я по пути обратно к дому Маму. В моем пакете звякали бутылки с патокой.
– Лале. Правильно?
– Ага.
– Сколько ей?
– Восемь. А у тебя есть сестры? Или братья?
– У меня нет, – ответил Сухраб.
– А ты хотел бы?
– Хорошо было бы иметь брата. С ним можно играть в футбол. – Сухраб снова сощурился, глядя на меня. – А ты играешь в футбол? Ну, в соккер? – Он произносил это слово как «соккэр», что звучало очень круто.
– Э…
Я не состою в футбольной команде с двенадцати лет, но иногда мы играем в соккер на уроках физкультуры, если только в программе нет игр с сеткой, вифл-болла или бега на время.
– Мы почти каждый день играем. Если хочешь, можешь к нам присоединиться. Завтра после обеда, идет?
– Хорошо.
Не знаю даже, почему я согласился. Я не так уж сильно любил соккер/неамериканский футбол.
Сухрабу как-то удалось рассказать о нем как о лучшем, что существует на планете.
Он снова засмеялся, но смех его не был злобным.
– Таароф – это не про тебя, да?
– Ой, извини. – Я напрочь забыл про Главное Правило Этикета. – Ты что, не хочешь, чтобы я к вам присоединился?
Сухраб перекинул одну руку мне через плечо.
– Ну что ты. Обязательно приходи с нами поиграть, Дариуш.
– Ладно.
Сухраб проводил меня обратно к дому Маму.
– Увидимся завтра? И пойдем на футбол.
– Да, – отозвался я. – До завтра.
– Я за тобой зайду. Будь готов после обеда.
– Хорошо.
– Ну ладно. – Сухраб рысью побежал по улице и повернулся, чтобы помахать мне, прежде чем завернуть за угол.
Я отнес патоку на кухню. Бабу как раз наливал себе чай.
– А что, все остальные еще спят?
– Да. Чаю хочешь, Дариуш-джан?
– О. Да, пожалуйста.
Я снова забыл про таароф, но дедушка, казалось, не был против. Он налил мне чашку чаю, потом взял кусочек сахара и зажал его между зубами. Я часто видел персов, которые пьют чай именно так, пропуская его через кусок сахара, но сам я был категорически против любых подсластителей в чае.
Думаю, это все из-за «Чайного рая».
Мы сидели и пили чай в полной тишине, которую изредка прерывал звук прихлебывания. Бабу вроде не был против того, чтобы не разговаривать, да я и сам понятия не имел, о чем с ним говорить.
Я думал, что встреча с дедушкой в реальной жизни будет совсем другой.
Думал, что буду знать, что сказать.
Но я провел так много времени по другую сторону экрана от него. Смотрел на него как на героя из какой-нибудь серии «Звездного пути».
Я не понимал, как разговаривать с ним в реальности.
Бабу моргнул и пригладил пальцем свои кустистые усы. А что, если и он привык смотреть на меня как на героя из серии «Звездного пути»?
Эта мысль причиняла мне глубокое неудобство.
Кто-то играл с моими волосами.
– Дарий, – сказала мама. – Просыпайся. Пора ужинать.
Я резко выпрямился, ударившись коленом о стол, рассыпал миску с арбузными семечками и опрокинул пустую чашку.
– Прости. Я не спал.
– Пойдем. Что-нибудь съедим, и ты снова ляжешь поспать.
– Ладно.
Маму приготовила аш-э реште, что-то вроде персидского густого супа-лапши.
Не самый мой любимый суп, но ей я об этом сказать не мог.
Мы зачерпывали суп хлебом с толстой коркой, пока Бабу брал интервью у Лале на фарси. Она неплохо справлялась, хотя несколько раз переключалась на английский, например, когда рассказывала про «саб с фрикадельками» и «аэропорт».
Казалось, сестра рассказывает Бабу всю эпопею нашего путешествия сквозь пространственно-временной континуум.
Не представляю, откуда она брала всю эту энергию.
Я клевал носом, но встряхивался, пока мама наконец не сказала:
– Дарий, почему бы тебе не пойти в постель? Это в порядке вещей.
– Э…
– Все из-за разницы во времени, родной маман, – сказала Маму. – Обычное дело. Иди в постель.
Поэтому я и ненавижу путешествия во времени.
Маму отвела меня обратно в комнату.
– Спасибо, что принес мне патоку, Дариуш.
– Ой. Нужно благодарить Сухраба. Я просто составил ему компанию.
– Бабу сказал, ты завтра пойдешь играть в футбол.
– Да.
– Я очень рада. Как хорошо, что у тебя уже появился друг.
– Ага, – сказал я. У меня появился друг.
И я на самом деле ждал этого футбольного матча.
Честно.
– И я рад.
Соккер/неамериканский футбол
Когда я проснулся следующим утром, Маму уже увезла маму, папу и Лале в город.
На кухонном столе был накрыт завтрак: корзинка с подсушенным в тостере хлебом, пиалы с орехами, баночки джема, тарелка сыра и что-то вроде дыни. Бабу отдыхал у себя в комнате, за закрытой дверью, и в доме было совершенно тихо.
Я думал, неужели в доме моих дедушки и бабушки всегда так тихо по утрам.
Думал, смогу ли однажды привыкнуть к этому сдвигу во времени.
Думал, когда уже придет Сухраб.
Я поставил джем в холодильник и взял стакан. Маму хранила стеклянную посуду не в кухонном шкафу. Она переворачивала стаканы и клала их в выдвижной ящик слева от раковины. Мне такой способ показался интересным.
Я взял кувшин фильтрованной воды и открыл пузырек с таблетками.
– Дариуш. Что это ты делаешь?
Бабу вышел из комнаты в еще одной паре мятых классических брюк и голубой рубашке.
Запивая пилюли, я пролил несколько капель воды на футболку.
– Принимаю лекарства.
– Лекарства? – Дед поставил свою чашку в раковину и взял один из моих пузырьков. – А от чего? Ты что, болен?
– От депрессии, – ответил я, снова наполнил водой стакан и сделал глоток, чтобы только не смотреть на Бабу. Я так и чувствовал, какое разочарование он излучает.
Никогда бы не подумал, что Ардешир Бахрами имеет так много общего со своим зятем.
– Зачем тебе эта депрессия? – Дед потряс пузырьком с таблетками. – Надо думать позитивно, внучок. Лекарства – для стариков. Таких как я.
– Я такой, какой есть, – пискнул я в ответ.
Для Ардешира Бахрами я никогда не буду достаточно хорош.
– Надо лучше стараться, Дариуш-джан. Они ничего не исправят. – Он посмотрел на стол. – Тебе еды на завтрак хватило?
– Э… Ну, да.
– Хорошо. – Бабу налил себе чаю и сел за стол рядом с пиалой арбузных семечек. – А когда придет Сухраб?
– Скоро. Наверное.
– А в Америке ты в футбол играешь?
– Иногда.
– Сухраб – хороший игрок. Он почти каждый день тренируется. – Бабу выплюнул кожуру арбузной косточки на тарелку. – Хорошо, что вы познакомились. Я знал, что вы подружитесь.
– Э…
Я не понимаю, как Бабу мог это знать.
Конечно, он прав.
Но откуда у него такая уверенность?
Я едва ли не подпрыгнул на стуле, когда кто-то наконец постучался в дверь.
– Привет.
Сухраб, сощурившись, улыбался мне.
– Привет, Дариуш. Готов?
Я присел, чтобы обуться.
– Готов.
– А форма у тебя есть? – Сухраб поднял вверх красную нейлоновую сумку с завязками, которые можно было перекинуть через плечи наподобие лямок, и получался своеобразный рюкзак.
Я покачал головой. Не ожидал, что мне может понадобиться форма для соккера/неамериканского футбола, когда паковал чемодан.
(Была бы она у меня еще.)
– Ничего. Я взял запасную.
– Ты точно не против? Поделиться со мной, я имею в виду.
Сухраб снова сощурился.
– Конечно нет. Ну пойдем. – Он открыл дверь, а потом повернулся и через плечо выкрикнул в сторону кухни: – До свидания, храни вас Бог, ага Бахрами.
– Храни тебя Бог, Бабу, – сказал я.
Сухраб повел меня в парк, располагавшийся в конце той же улицы, на которой жили бабушка с дедушкой. Его окружал забор из сетки-рабицы, а по трем сторонам гнездились приземистые каменные дома. С четвертой стороны парк граничил с еще одним бульваром Йезда.
Это было настоящее футбольное поле в натуральную величину или по крайней мере очень близко к тому. Ярко-зеленый газон, очевидно, поливали часто. В Йезде я пока не видел ничего настолько зеленого, даже сад Бабу не мог сравниться с этим полем (хотя ему я об этом в жизни не скажу).
Сухраб подвел меня к маленькой и печальной раздевалке с туалетом. Внутри было чисто, хотя все равно можно было уловить запах сыра фета и детской присыпки, характерный для мальчишечьих раздевалок.
Писсуаров здесь не было, только несколько кабинок с унитазами, обычными, не такими, как дома у Маму, и я стал думать, какое же Правило Этикета я упустил. Что, если в Иране мужчинам нельзя писать стоя?
Спросить о таком у Сухраба было невозможно.
Как спросить у парня, нормально ли писать стоя?
– Здесь много кто играет в футбол.
Сухраб начал вынимать вещи из своего рюкзака. Он бросил мне зеленую футболку и пару шортов, настолько белоснежных, что в люминесцентном освещении раздевалки они буквально ослепляли меня своим потусторонним сиянием.
– Дариуш, какой у тебя размер ноги?
– Двенадцатый, – ответил я.
Сухраб прикусил щеку изнутри.
– Так, – сказал он и сделал шаг мне навстречу. – Снимай кеды.
Я стащил «вансы», наступив им на пятки, а Сухраб снял сандалии. Он обвил меня рукой в районе талии и приложил свою обувь к моей.