Бабу один раз сполоснул чайник и с силой поставил его на стол передо мной. Я почувствовал покалывание в затылке.
Самым унизительным моментом в моей жизни стал тот, когда мою крайнюю плоть сравнили с тюрбаном. Но теперь, когда меня обучали завариванию персидского чая, который я дома завариваю уже примерно сто лет кряду, я испытывал весьма сходные чувства.
– Вот так мы кладем в чайник чай, – сказал дед и набрал чай из вместительной банки из матового стекла. Листья были черными, короткими и заостренными, но от них исходил очень мощный аромат. В основном он пах бергамотом, такой цитрусовый запах, но было в этом запахе что-то еще. Что-то, что я не сразу смог распознать. Такая землистая нотка, немного похожая на запах ступней (но не чипсов со вкусом соуса ранч), что-то вроде аромата влажного грунта на клумбах у входа в школу Чейпел-Хилл.
Я наклонился над чайником, чтобы получше принюхаться, но Бабу оттолкнул меня.
– Что это ты делаешь? Чай надо пить, а не нюхать.
– Ну…
Чай – по крайней мере хороший – нюхать тоже можно.
Когда я брал уроки чайного каппинга в «Роуз Сити Тиз», нам всегда советовали нюхать чайные листья и до, и после заваривания. Хотя, конечно, признаться в том, что я когда-то брал такие уроки, я так и не смог. Чарльз Апатан, управляющий магазина «Чайный рай» в торговом центре «Шоппс» в Фэйрвью-Корте, назвал бы это чистым «элитизмом».
– Четыре ложки, – сказал Бабу. – И потом добавляем hel. Знаешь, что это?
– Кардамон.
– Да. – Дед вытряс пять зеленых стручков из банки матового стекла, что была меньше размером. – Вот так мы их раскрываем и разминаем. – Он прокатил дно чайника по стручкам кардамона, отчего они раскрылись, потом собрал их и положил в чайник к чайным листьям. – Теперь заливаем водой.
Бабу взял с плиты чайник с кипятком. Крышка была снята, потому что только что сверху стоял заварочный чайник. Пар клубился вокруг руки деда, как обжигающее дыхание Смауга Вечно Кипящего, но кожа Ардешира Бахрами была чем-то средним между кожей человека и шкурой дракона. Он наполнил заварочный чайник, закрыл его крышкой и снова поставил чайник для кипячения воды на плиту.
– Пусть теперь постоит.
– Что называется dam.
– Да. Десять минут.
– Ясно.
– Не меньше. Иначе не заварится как следует.
– Хорошо.
– Теперь ты все умеешь. В следующий раз заваришь сам.
– Ладно.
Бабу вынудил меня простоять рядом с ним в Неловком Молчании Пятого Уровня, пока заваривались чайные листья.
Оно перешло на Шестой Уровень, когда в кухню, чтобы принять лекарство, вошел отец. Он перевел взгляд с меня на Бабу и обратно.
– Ты в порядке, Дарий? – спросил он, тем самым нарушив молчание, но не тронув неловкость.
Я кивнул.
Папа вытряс из пузырька свои таблетки и наполнил стакан водой.
У Бабу дернулись усы.
– Стивен, – произнес он. – Ты тоже пьешь эти лекарства?
Отец проглотил таблетки всухую, а потом выпил целый стакан воды залпом. Лицо его почти покрылось румянцем.
Почти.
– Да, – сказал он. А потом добавил: – Так. А чай готов?
Я посмотрел на таймер у себя на телефоне.
– Еще две минуты.
– Налейте мне чашечку? Я там в гостиной «Звездный путь» наладил.
– А как же цензура?
– У меня целый сезон на айпаде.
Чему тут удивляться. Сверхлюди всегда были известны своей предусмотрительностью.
Но я, честно, не ожидал, что Стивен Келлнер сам заведет об этом речь.
– А. Хорошо. Класс.
– Спасибо.
Папа кивнул Бабу и пошел обратно в гостиную.
Я остался ждать, пока заварится чай, подергивая край рубашки.
Когда я пришел в гостиную, капитан Пикард уже начал вступительный рассказ.
И папа сидел на диване, обняв одной рукой Лале.
– Э…
– Извини, Дарий, – сказал отец. – Ты уже эту серию видел. А твоя сестренка очень захотела посмотреть.
Я моргнул. Бессмыслица какая-то.
«Звездный путь» – наша с отцом фишка.
Чего он добивается, глядя его с Лале?
Я понимал, что Лале неизбежно должна была рано или поздно пристраститься к «Звездному пути». В конце концов, она моя сестра. И дочь Стивена Келлнера. Таков уж набор ее генов.
Но я надеялся, что в этом смысле папа будет оставаться моим чуть-чуть подольше.
Это единственная ситуация, в которой я полноценно чувствовал себя его сыном.
Титры угасли, и на экране появилось название серии. «Грехи отца». О том, как Ворф вернулся домой и ему предъявили обвинение в государственной измене, которую совершил его отец.
Странным образом, очень актуальная была серия.
– Садись, – сказал папа.
И похлопал ладонью по дивану.
– Ну…
Он хотел, чтобы в Иране мы ладили.
Но разве это означало, что мы должны отказаться от единственного времени, которое проводим вместе?
Видимо, да.
Я сел на край дивана, поставив чашку чая на коленку, но папа протянул руку и привлек меня ближе к себе. На секунду его ладонь легла мне на спину.
– Какие у тебя уже плечи широкие, – произнес он.
После чего отстранился от меня и, наклонившись к Лале, поцеловал ее в лоб.
И вот я сидел рядом со Стивеном и Лале Келлнер, пока они смотрели «Звездный путь».
Колинар, или Полное подавление эмоций
Еще не наступил рассвет, когда над городом понесся голос, читавший нараспев.
Далекий, немного металлический голос, как сквозь колонки в автокафе.
Слова звучали красиво, хотя я совсем не понимал их смысла.
Когда звук затих, я не смог заснуть, потому что в дверь постучалась мама.
Я натянул на себя одеяло по самую шею. На мне были трусы, но все равно.
– Кто там?
– А. Ты не спишь.
– Да. Меня разбудил голос. Это же призыв к молитве, да?
Мама улыбнулась.
– Да. Азан.
– Красиво. – Я слышал этот голос в последние пару дней, но шанса спросить о нем пока не выпадало. Просыпаться под него было совсем не то же самое, что слышать его, заваривая чай или обедая.
– Я и забыла, как сильно мне его не хватало.
– Правда?
Мама включила свет. Именно этот момент Танцующий Вентилятор выбрал для того, чтобы повалиться на пол.
На секунду мы оба задержались на нем взглядом.
Мама покачала головой.
– Поверить не могу, что Бабу все еще хранит это старье.
– Ты же сама говорила, что жители Йезда ничего не выбрасывают.
Мама прыснула от смеха.
– Вставай. Пора одеваться. Твой дед планирует выехать уже через полчаса.
– Хорошо.
Солнце еще целовало горизонт, когда я вышел из дома. Чтобы не мерзли уши, мне пришлось надеть капюшон куртки.
Кругом было тихо.
Это если не считать дома за моей спиной, где мама кричала Лале, что пора надеть ботинки, а Маму кричала маме, что ни в коем случае нельзя забыть бутылки с водой и перекус.
Папа толкнул меня локтем, спрятав руки глубоко в карманы серой куртки с символикой «Келлнер & Ньютон».
– М-м.
Ор в доме утонул в жужжании тысячи бешеных ос. Это Бабу завел автомобиль семьи Бахрами и теперь пытался вывести его на обочину перед домом.
Ардешир Бахрами водил минивэн тускло-голубого цвета, который по виду принадлежал другой эпохе развития человечества. Он был похож на футляр, весь угловатый, а выхлопная труба изрыгала такое количество дыма, что не оставалось сомнений: в глубине его каталитического конвертера работала целая Кузница какого-нибудь Темного Лорда.
Я задумался, проводят ли в Иране тесты на уровень выбросов выхлопных газов. Казалось невероятным, что автомобиль семьи Бахрами может одобрить хоть один инспектор в мире.
Бабу остановился перед домом, но облако дыма продолжало черным саваном укутывать минивэн, а потом растворялось, обращаясь тонкими струйками позади машины.
Я решил называть дедушкин минивэн Чадмобилем.
Я бы даже провел обряд крещения, но продажа алкоголя в Иране запрещена, а значит, бутылку шампанского, которую можно было бы разбить о голубой корпус автомобиля, я бы не нашел. Можно было бы использовать для этих целей бутылку дука (это такой газированный йогурт, который обожают все Настоящие, Нечастичные Персы), но а) обычно его продавали в пластиковых бутылках, которые не бьются, и б) какая адская вышла бы грязища.
Бабу вылез из машины и наклонился над капотом.
– Фариба!
Маму за руку вывела из дома полусонную Лале и усадила в Чадмобиль. Пока отец пристегивал ее, Маму снова скрылась в доме.
– Фариба! – закричал Бабу.
Следующей из дома вышла мама, неся в руках пакет со снеками.
– Могу его взять.
– Спасибо, милый.
Я положил пакет в багажник, пролез на заднее сиденье и сел рядом с Лале. Но мама почему-то развернулась и тоже побежала обратно в дом.
– Ширин!
И теперь уже Бабу последовал в дом за мамой.
Папа поймал мой взгляд. В уголках его губ пряталась крошечная улыбка.
– Наглядно видно, откуда эта черта у твоей мамы.
Он забрался в машину и занял место посередине.
Я думал, безопасно ли вообще Бабу водить в его состоянии, особенно в поездках на такие длинные расстояния (до Персеполя, должно быть, около шести часов), но, когда я задал этот вопрос папе, он приложил палец к губам:
– Не сейчас.
Я решил, что, наверное, эту тему успел поднять кто-то другой.
И, наверное, именно поэтому все уже с утра были в таком плохом настроении.
Лале потянулась, зевнула и облокотилась на меня, спрятав голову у меня под мышкой.
Обычно мне нравится, когда Лале так делает. Иногда быть подушкой – это как раз то, чем должен заниматься старший брат.
Тем утром я не чувствовал себя хорошим старшим братом.
Я ерзал и ворочался, пока Лале это не надоело и она не прислонилась к окну.
Наконец из дома вышли Маму и мама. Мама села рядом с отцом, Маму – на сиденье рядом с водителем.
– А где Бабу? – спросил отец.
– Забыл арбузные семечки в дорогу, – ответила Маму.
Мама что-то сказала Маму на фарси.