По словам Сухраба, многие здания еще не были достроены, когда Александр Великий захватил Персеполь.
Александр Великий – это такой Трент Болджер Древней Персии.
Папа пришел в Ападану вслед за нами. Здесь он снова достал из сумки свой блокнот.
– Какие невероятные арки. – Отец указал на несколько огромных арок, которые были высотой примерно в четыре этажа.
– Да.
– Стивен, – сказал Сухраб. – Вам нравится архитектура?
– Это моя профессия, – ответил папа. – Я работаю архитектором.
Брови Сухраба подскочили вверх.
– Что, правда?
Папа кивнул и продолжил рисовать.
Мне хотелось спросить, напоминают ли ему эти руины поверхность планеты Вулкан, как мне.
Хотелось предложить ему погулять тут и всё изучить вместе со мной и Сухрабом.
Но я не знал, как это сделать.
Стивен Келлнер неотрывно смотрел на арки над нашими головами и кусал губу. Он потер страницу большим пальцем, чтобы изобразить тень, и продолжил делать набросок.
– Пойдем, – окликнул я Сухраба, и мы отошли от папы.
– Твой отец – архитектор?
– Да. Партнер в архитектурной фирме.
– Я как раз этим хочу заниматься. Когда-нибудь.
– Правда?
– Да. Хочу быть архитектором или инженером-строителем.
– Ничего себе.
Честно говоря, я не понимаю разницы между этими двумя профессиями.
Но вслух признаться в этом я не мог.
– Учиться надо будет много, конечно.
– Да. Это не так-то просто для бахаи.
– Да?
Вместо того чтобы подробнее об этом рассказать, Сухраб произнес:
– Пойдем, Дариуш. Тут есть еще что посмотреть.
Когда мы увидели Лале и Бабу, они стояли перед стеной.
Не обычной стеной. Как и всё в Персеполе, она была огромной, отличалась зеленовато-коричневым цветом штанов-карго и была украшена резьбой.
– А! Сухраб. Хорошо. Дариуш этого еще не видел, – сказал Бабу. – Подойди сюда, внучок.
Лале висла на ноге дедушки. Я положил руку поверх ее платка и легонько погладил ее. Лале вздохнула и перенесла свой вес с ноги Бабу на мою ногу.
Бабу кивнул на стену.
– Смотри.
Я вытянул шею, чтобы рассмотреть все детали.
Там был барельеф, вырезанный прямо в стене. На нем был изображен бородатый мужчина, сидящий на троне. В одной руке он держал посох, в другой – цветок гиацинта.
Возможно, он готовился к Наврузу. Люди нередко украшают гиацинтами свои хафт сины.
В камне борода мужчины выглядела так, будто она состояла из крупных каменных бусин, и в центре каждой просматривался маленький завиток, бесчисленные крошечные галактики из камня.
– Это ты, – произнес Бабу и толкнул меня в грудь.
– Я?
Я точно знал, что никогда не смогу отрастить такую роскошную бороду, как та, что была вырублена в стене надо мной. Ее росту точно воспрепятствуют тевтонские гены светловолосости, переданные мне Стивеном Келлнером.
– Это Дарий Великий, – сказал Сухраб.
– А.
Бабу подхватил:
– Он построил многое из того, что мы здесь видим.
Пока все это не сровняли с землей злобные греки.
Строго говоря, македонцы.
Бабу посмотрел прямо мне в глаза.
– Дариуш был великим человеком. Сильным. Умным. Отважным.
Я не чувствовал себя ни сильным, ни умным, ни отважным.
Как я уже говорил, родители заранее обеспечили себя поводами для разочарования, назвав меня в честь такой архиважной исторической фигуры.
Дарий Великий был дипломатом и завоевателем. А я был всего лишь мной.
– Твои родители выбрали для тебя прекрасное имя.
Бабу положил руку мне на плечо. Я сглотнул и посмотрел туда же, куда был направлен его взгляд, то есть на барельеф.
– Маму говорила, что ехать сюда слишком далеко. Чтобы увидеть все это. Но ты должен понимать, откуда ты родом.
Я не понимал Ардешира Бахрами.
Вчера я не был в достаточной степени персом, потому что не говорил на фарси, потому что принимал препараты от депрессии, потому что привез ему и Маму какой-то экзотический чай.
Из-за этого всего я почувствовал себя маленьким и глупым.
Теперь же он решил продемонстрировать мне мои корни.
Может быть, у Ардешира Бахрами тоже случались Маневры Гравитационной Рогатки Настроения?
Бабу сжал мне плечо и увел Лале, оставив меня наедине с Сухрабом.
– Бабу прав, – сказал Сухраб. – Приятно посмотреть на место твоих предков.
– Да, – ответил я, – наверное.
– Тебе тут не нравится?
– Нет, просто…
Сухраб вырос в окружении своей истории.
Он знал свои корни.
Ему не приходилось равняться ни на какого древнего императора.
– Не знаю.
– Все в порядке, Дарий, – сказал он, потом положил руку мне на плечо и повел по дорожке вслед за Бабу и Лале. – Я все понимаю.
Глаза Бетт Дэвис
Всю обратную дорогу в Йезд Сухраб угадывал, какой предмет в машине загадала Лале. Когда играть стало слишком темно, Лале заснула, уткнувшись лицом мне в бок. Я развязал ей головной платок, чтобы он не мешал сестре во время движения.
Когда мы доехали до окраин Йезда, Бабу так сильно сбросил скорость, что создавалось ощущение, что по вечерним улицам мы движемся исключительно на автопилоте.
– Ардешир? – сказала Маму.
Бабу повертел головой в разных направлениях, рассматривая дорожные указатели, и произнес что-то на фарси. Маму положила ладонь на его руку, но дедушка резко ее стряхнул и огрызнулся.
Мама, сидевшая передо мной, вся сжалась.
– Что случилось? – спросил я, но мама мотнула головой. Лале зашевелилась у меня под боком, зевнула и потерлась лицом о мой живот. В том месте, где у Лале изо рта подтекала слюна, на моей футболке образовалось мокрое пятно.
Я посмотрел на Сухраба, но он разглядывал свои руки, сложенные на коленях.
Маму и Бабу перебрасывались репликами, пока Бабу не ударил по тормозам – нельзя сказать, что что-то сильно изменилось, мы ведь едва тащились, – и остановил машину у обочины. Вокруг Чадмобиля заклубились выхлопные газы.
Маму расстегнула ремень безопасности, но мама положила руку ей на плечо. Они с бабушкой начали шептаться на фарси, а Бабу сидел за рулем, сложив руки на груди и низко наклонив голову.
Мама отстегнула ремень и попыталась подняться, но ее остановил отец.
– Что происходит?
– Дальше машину поведу я.
Папа посмотрел на Маму и Бабу, после чего перевел взгляд обратно на маму.
– Давай я.
– Точно? – Мамин голос сорвался, как будто чай пошел не в то горло.
– Абсолютно.
Папа открыл дверь, впустив в салон Черное Облако, в котором мы все едва не задохнулись. Как только он вышел из машины, Бабу забрался внутрь и сел рядом с мамой. Дверь за ним захлопнулась с категоричностью гильотины.
Отец сел за руль Чадмобиля – максимально не похожее на «ауди» авто – и пристегнул ремень.
– Тебе придется быть штурманом.
Стивен Келлнер, Тевтонский Сверхчеловек, никогда в жизни ни у кого не просил помощи.
– Следующий поворот направо.
Пока Маму работала навигатором для отца, мама шепталась с Бабу на фарси, взяв его под руку.
Я прочистил горло и снова посмотрел на Сухраба.
– Что случилось? – шепнул я.
Сухраб кусал губу. Он придвинулся как можно ближе ко мне, чтобы больше никто его не услышал.
– Бабу сбился с пути.
Как я уже говорил, есть вещи, которые не обязательно проговаривать вслух. Их просто знаешь.
Я знал, что Бабу больше никогда не сядет за руль Чадмобиля.
Когда мы высадили Сухраба около его дома, я ничего не сказал. Просто помахал ему на прощание.
Некоторые вещи слишком важны, чтобы о них говорить.
Сухраб это понимал.
Когда мы подъехали к нашему дому, Лале перелезла через меня и пулей понеслась к входной двери: так хотела в туалет. Не успев проснуться, она начала жаловаться, что ее мочевой пузырь находится на грани крушения с непоправимыми последствиями.
Маму повела Бабу в дом, тихо разговаривая на фарси. Папа впустил внутрь Лале и ждал маму у двери.
Я поднырнул под папину руку, которая лежала на дверном косяке, и вошел в дом. Обернувшись, я увидел, что отец обнимает маму и целует ее волосы, а мама дрожит и плачет, прильнув к нему.
Я не знал, что делать.
Дарий Великий, возможно, знал бы. Но я – нет.
Я пошел в кухню, чтобы заварить чаю.
Необязательный и унизительный урок Бабу по завариванию чая принес одну существенную пользу: теперь я знал, где у Маму хранятся чай и кардамон.
Когда чай был готов, я налил его в чашку и постучался в дверь на застекленную террасу.
– Бабу? Хочешь чаю?
– Зайди, – ответил дед, напомнив мне Пикарда.
Бабу переоделся в простую белую рубашку и свободные белые штаны с поясом-кулиской. Штаны были натянуты почти до самой груди. Он сидел на полу, перед ним была расстелена персидская скатерть с голубым узором, на которой дедушка с помощью Лале перебирал зелень. Теплый свет настольной лампы смягчал морщины на лице Бабу и наполнял сиянием его взгляд. Даже усы его казались теперь более дружелюбными.
– Дариуш-джан. Заходи. Садись. – Дед кивнул в сторону дивана за его спиной и продолжил разбирать стебли свежей кинзы, которую брал из дуршлага рядом с собой. Время от времени он передавал некоторые стебли Лале, чтобы она отобрала плохие веточки.
– М-м… – Я протянул Бабу чашку чаю и кусочек сахара. При ближайшем рассмотрении цвет его лица не был таким приятным. Он был скорее серым.
Мне не нравилось видеть Бабу таким.
Кажется, мне больше нравилось смотреть на него через экран компьютера.
Это нормально.
Правда ведь?
– Мáму свою видел? – Дедушка ткнул ножом в странную рамку на стене, которая будто была сделана из кованого железа. Это была рамка с шестью овальными окошками для фото, и из каждого на меня смотрела мама: мама – совсем младенец, мама – маленькая девочка, играющая с дядей Джамшидом и дядей Сохейлом, мама со всей семьей за хафт сином, накрытым к Наврузу. И еще там был один потрясающий мамин портрет: она смотрит в объектив через плечо, натягивая головной платок.