Он хотел меня поцеловать, но я покачал головой.
– Прости. Я…
Лэндон прикусил губу.
– Не надо. Все в порядке.
Кто-то позвонил в дверь.
– Наверное, папа приехал, – сказал Лэндон.
Но когда я открыл, на пороге стоял не мистер Эдвардс.
Это был Чип.
– О, привет, – удивленно моргнул я.
– Привет. – Он взъерошил волосы, которые после шлема и так пребывали в полном беспорядке. Бросив взгляд мне за спину, Чип кивнул Лэндону.
– Ну как вы тут?
Я пожал плечами.
– Понятно. – Он покусал губу и вытащил из сумки открытку. – Вот, все ребята подписали. Нам сегодня тебя не хватало.
– Спасибо.
Не знаю почему, но при виде открытки к глазам снова подступили слезы – а ведь я еще даже не заглянул внутрь.
Никогда не думал, что у меня появятся друзья, которые будут подписывать мне открытку после смерти дедушки.
– Как сыграли?
– Мы победили.
– Хорошо.
– Ага. – Чип переступил с ноги на ногу. – Классные ногти.
Я посмотрел на свои руки.
– Цвет тебе идет.
– Спасибо.
– Ладно. Я домой. Но… Если тебе что-нибудь понадобится…
– Я понял. Спасибо, Чип.
– Увидимся, – сказал Лэндон, потом подошел и встал рядом, взяв меня под руку.
Чип перевел взгляд с Лэндона на меня и обратно.
– Ага. Увидимся.
Мы смотрели, как он уезжает на велосипеде.
Когда он скрылся за углом, Лэндон приблизил мою руку к лицу, чтобы изучить ногти.
– Тебе в самом деле идет этот цвет.
Я улыбнулся.
Как будто нарушил какие-то правила.
– Спасибо.
Изобилие пищи
Поминальную службу по Бабу решено было провести в Персидском культурном центре Портленда.
ПКЦ располагался в помещении, где раньше продавали матрасы: там был просторный выложенный плиткой зал и отдельные кабинеты для встреч и небольших собраний. В Центре имелся даже крохотный книжный магазин, где продавали в основном кулинарные книги, самоучители по фарси и брошюры о местных мероприятиях.
А еще там была кухня, на переоборудование которой потратили кучу денег.
Когда речь заходит о кухне, персы проявляют маниакальную дотошность. Мама и нашу хотела переоборудовать, но в последнее время перестала поднимать эту тему. Потраченные сбережения и сломанная посудомойка не способствовали разговорам о ремонте.
Мама показала удостоверение личности охраннику у двери, тот что-то нажал, и нас пустили внутрь.
Мне стало не по себе от мысли, что Персидский культурный центр нуждается в охране. Еще до моего рождения тут часто били окна, а на посетителей несколько раз нападали. И после тоже, но, если верить маме, хуже всего стало после событий 11 сентября.
Так что, сколько я себя помнил, у дверей ПКЦ всегда дежурила охрана, а под потолком поблескивали маленькие камеры. Впрочем, ничего этого не было, когда мама пришла сюда в первый раз. На третьем свидании она даже пригласила в культурный центр папу на чтения персидского поэта Хафиза Ширази.
Папа собирался приехать, но рейс из Лос-Анжелеса задержали, и теперь он не знал, когда будет дома.
– Отнесешь? – Мама передала мне большую коробку, полную вазочек с цветами жасмина.
Я скучал по запаху жасмина из дедушкиного сада.
– Конечно.
Взяв коробку одной рукой, я протянул другую Лале. Она спрятала пальцы в моей ладони, и я провел ее на кухню, которая также служила складом для украшений.
Стоит отдать Персидскому культурному центру должное, тут и в самом деле было много иранских вещиц. К примеру, на стенах висели фотографии Ирана, в том числе выцветшие дореволюционные снимки Тегерана, Тебриза и Шираза. Я нашел даже фотографии Йезда. Висели также портреты шаха Насер ад-Дина – наименее противоречивой фигуры в истории персидской живописи. (Он, конечно, тоже вызывал немало споров, но хотя бы правил до исламской революции и предшествовавшей ей династии Пехлеви.)
Из маленьких колонок под потолком звучал персидский аналог музыки в лифте.
– Лале, хочешь пить?
– Да.
Я налил сестре воды и пошел помогать бабушкам таскать алюминиевые подносы с рисом и кебабами из «Кебаб-Хауса», персидского ресторанчика в Бивертоне.
Ни одна персидская церемония не обходится без изобилия пищи.
Все пришли в красивых платьях (мама в черном, хотя и не траурном), а я – в серых брюках и темно-синей рубашке. Под нее я надел футболку национальной сборной Ирана по соккеру, Team Melli.
Ее подарил мне Сухраб, когда мы гостили в Йезде. В ней я чувствовал себя ближе к Ирану, Бабу, игре в «Грача» и чаю в уютной тишине.
Я оторвал бумажное полотенце и вытер слезы.
Они подступали в самое неожиданное время.
Прежде мне не приходилось терять близких.
И я не знал, как с этим справиться.
– Дарий? Привет.
Кроме меня, в школе Чейпел-Хилл был только один перс, вернее, персиянка – Джаване Эсфахани.
Она училась на класс старше, и мы почти не виделись с тех пор, как перестали обедать вместе. Днем Джаване ходила на курсы подготовки к колледжу, а потом занималась делами студсовета.
Сейчас она была одета в блестящее черное платье, красную блузку и темно-красный платок. Я обратил внимание на новые очки Джаване – в оправе «кошачий глаз» с зелеными крапинками.
– Привет.
– Кажется, тебе не помешают обнимашки.
– И то правда.
Джаване фыркнула и притянула меня к себе.
Не помню, чтобы мы раньше обнимались. Джаване была теплой и уютной, как одеяло, которым укрываешься осенью, когда отопление еще не включили, и утром даже думать не хочется о том, чтобы вылезать из кровати и опускать ноги на холодный пол.
– Ты как?
– Нормально. Стараюсь держаться ради мамы.
Джаване кивнула.
– Когда умерла бабушка, отцу пришлось нелегко.
– Сочувствую.
– Спасибо. Мне порой ее не хватает.
Я шмыгнул носом, и Джаване выудила из черной сумки пару бумажных платочков.
Хотя она еще не закончила школу, это не мешало ей расхаживать с необъятной сумкой Настоящей Персидской Женщины, в которой открывался портал в другое измерение.
– Спасибо.
– Не за что. – Она посмотрела куда-то мне за спину. – Кажется, к тебе пришли.
– Да? – Я обернулся и увидел у входа в зал Лэндона, одетого с иголочки: черный костюм, белая рубашка, серый галстук.
Он выглядел безупречно.
– Привет.
– Привет, – сказал он и обнял меня, так что я на миг в нем растворился.
Но мы не поцеловались. Судя по всему, Лэндон пытался разобраться, по каким правилам стоит вести себя в окружении незнакомых персов.
Может, я и сам еще не разобрался.
Когда мы отстранились, я представил его Джаване:
– Это мой парень, Лэндон.
Она просияла и протянула ему руку.
– Джаване Эсфахани. Мы с Дарием ходим в одну школу.
Плечи Лэндона расслабились, и он ответил на рукопожатие:
– Приятно познакомиться.
– И мне. – Джаване окинула взглядом зал и на секунду вытаращила глаза. – О нет. Родители взялись помогать.
– А это плохо? – моргнул Лэндон.
– Они чемпионы мира по таарофу.
– Тогда действительно «о нет», – согласился я.
Лэндон проследил за нашими взглядами. Хотя я очень старался объяснить ему, что такое таароф – Главное Правило Этикета, которое регулирует межличностные отношения у персов, – Лэндон так до конца и не понял, в чем суть.
– Пожелай мне удачи. – Джаване сжала мою руку и поспешила к родителям, пока те не сорвали поминальную службу.
Лэндон заключил мои ладони в свои и внимательно на меня посмотрел.
– Ты стер лак, – заметил он.
С этим мне помогла бабушка. На поминальной церемонии жизнерадостно-бирюзовые ногти смотрелись неуместно.
Слишком по-гейски.
Я понял, что уже никогда не скажу Бабу о том, что я гей.
Теперь я мог только презирать себя за трусость.
– Думаю, случай не самый подходящий.
– Ты все равно хорошо выглядишь. – Он дотронулся до прядей, упавших мне на лоб. – Как ты, держишься?
– Да. Я в порядке.
Лэндон зачем-то поправил на мне рубашку, а я ощутил подспудное раздражение.
Доктор Хоуэлл говорил, что нормально испытывать подобные – негативные – эмоции, когда проживаешь горе.
Но я постарался ничем себя не выдать.
– Готов идти? – спросил Лэндон.
Я глубоко вздохнул.
– Да.
Самая уважаемая профессия у персов
Поминальная церемония была простой. Когда все наконец собрались (приехав на час позже, чем мы просили, поскольку в большом количестве персы предрасположены к опозданиям), мама прочитала молитву – сначала на английском, затем на фарси, а потом, запинаясь, на дари. После она начала рассказывать о жизни Ардешира Бахрами в Йезде: о том, как он родился в общине зороастрийцев, пошел в школу, открыл магазин, пережил революцию, стал отцом троих детей и дедушкой восьми внуков (и совсем чуть-чуть не успел стать прадедушкой). Мама говорила о том, каким Бабу был добрым, заботливым и щедрым. Как неизменно побеждал всех в «Грача». Как любил свой сад.
– Больше своего сада мой отец любил только свою жену, Фарибу. А больше жены любил только ее стряпню.
К тому времени в зале царило скорбное молчание, некоторые гости даже плакали. Но стоило маме пошутить, как атмосфера неуловимо изменилась. Все началось с пары смешков, сперва неловких, несмелых, но вскоре переросших в настоящий смех.
Сидевший за столом позади нас отец Джаване громко расхохотался. Он – как почти все собравшиеся мужчины – был одет в костюм.
Очевидно, я в очередной раз не сумел вычислить подходящий вариант Персидского Повседневного Стиля.
Мама вытерла слезы и улыбнулась.
– Хотела бы я, чтобы мама сегодня была здесь и готовила для нас. Но вместо нее будет «Кебаб-Хаус». Noosh-e joon[17]!
Бабушки встали, чтобы помочь в буфете. Я тоже поднялся и взял Лале за руку.
– Я могу что-нибудь сделать? – спросил Лэндон.