– Что ты делаешь? – спросил я.
– Ничего.
– Мне не нравится.
Лэндон побледнел.
– Прости.
– Ничего. – Я поцеловал его в плечо.
Он положил руку мне на бедро (к счастью, на правое) и принялся его поглаживать. Потом он потянулся меня поцеловать и опять проделал этот фокус с засасыванием языка.
По коже словно забегал электрический ток.
На этот раз Лэндон первым прервал поцелуй.
Он явно тоже возбудился.
– Мой папа вернется только вечером. Чем бы нам заняться? – спросил он.
– Сыграешь мне? Я ни разу не слышал, как ты играешь на фаготе.
Лэндон уставился на меня.
– Ну или можем просто посидеть, пообниматься.
Лэндон поцеловал меня и положил голову мне на грудь.
– Мне нравится с тобой обниматься.
Я снял его руку с моего бедра и поднес к губам, чтобы одну за другой поцеловать все костяшки пальцев.
Лэндон чуть подвинулся, так что теперь его волосы пощекотали мне подбородок, а я обхватил его руками и уложил нас на диван.
Потом глубоко вздохнул.
А Лэндон фыркнул, пробормотал едва слышно: «Значит, не то, что я подумал?» – и мы расхохотались.
Вторая заварка
В тот вечер, после того как мы с папой посмотрели довольно-таки безумную серию «Неосторожность», я попытался дозвониться до Сухраба. Опять. Но маленькая зеленая иконка со значком вызова продолжала мигать, сигнал скайпа метался по моей комнате, а Сухраб все не отвечал.
Я не знал, что делать.
Сухраб был человеком, который всегда помогал мне привести мысли в порядок.
Я сбросил вызов – и снова ткнул в зеленую иконку. А потом предпринял третью попытку. Звонил и звонил, пока вызов не завершился автоматически.
Бесполезно.
Я пожевал губу – и решил попробовать дозвониться до Маму.
Я знал, что ужасно эгоистично звонить бабушке только потому, что твой лучший друг не отвечает. И презирал себя за это.
И как я должен был говорить с Маму теперь, после смерти Бабу?
Она ответила почти сразу. Раздался резкий звук обратной связи, экран потемнел и тут же вспыхнул белым. Соединение установлено.
– Здравствуй, Дариуш-джан.
– Здравствуй, Маму. – Я едва не расплакался от того, как рад был слышать ее голос. – Как ты?
Она вздохнула.
– Потихоньку, маман. Тяжело мне.
– Понимаю.
– Я скучаю по вам. Хорошо бы вы снова приехали в гости.
– Да, это было бы здорово.
Кажется, тут я расплакался, но совсем чуть-чуть.
– Дядя Джамшид сейчас с тобой? Или Сухраб?
Мысль о том, что Маму сидит дома одна, разрывала мне сердце.
И еще я все-таки надеялся, что Сухраб у нее.
– Нет, дома только я. Зандаи Симин собиралась прийти сегодня, будем готовить абгушт. Ты знаешь, что такое абгушт?
– Да.
Абгушт приблизительно переводится как «мясная вода». На самом деле это мясо, которое тушится до тех пор, пока не начнет отваливаться от кости. Абгушт полагается есть с хрустящим хлебом.
– Ты же помнишь, как Бабу его любил.
Я шмыгнул носом.
– А как у тебя дела, Дариуш-джан? Как в школе? Как соккер? Как на работе? Как папа? Как мама?
– У них все нормально. И у меня все в порядке. – Я не хотел рассказывать Маму, что мама вымотана до предела. Или что у папы депрессия. Или что я начинаю тихо ненавидеть свою работу.
Я понимал: нужно притвориться, что здесь все хорошо, потому что там все было плохо.
– Маму?
– Что такое?
– Ты давно видела Сухраба?
Маму отвела взгляд.
– Я просто никак не могу до него дозвониться.
Сухраб был мне нужен.
И пусть я ненавидел себя за эгоизм, я чувствовал, что без лучшего друга не справлюсь.
– Сухраб сейчас очень занят. В школе. И матери помогает.
– Понятно.
– Я передам ему, что ты звонил, хорошо?
– Да, хорошо.
– Приятно было поболтать с тобой, Дариуш-джан. – Голос Маму изменился. Он стал выше.
Я не понимал, что происходит.
О чем Маму не решалась сказать вслух?
– Я люблю тебя, Маму.
– И я тебя, Дариуш-джан. Пока.
Я бы очень хотел, чтобы папа задержался подольше.
Чтобы он подсказал мне, что делать с работой в «Роуз Сити». И со всем остальным.
Но я лишь улучил минутку, чтобы попрощаться с ним перед отъездом в аэропорт утром в понедельник.
– Пап?
– Да?
– Возвращайся скорее.
– Приеду, как только смогу.
Он взял мое лицо в ладони. Под глазами у него опять темнели круги.
Я бы сделал что угодно, лишь бы их стереть.
– Я тебя люблю.
– Ты как? – спросил Чип, когда мы в понедельник выходили из раздевалки.
– Нормально. А что?
– Ты все время теребишь завязки от капюшона. Обычно ты так делаешь, когда нервничаешь.
Я отпустил завязку.
Я не думал, что люди обращают на такое внимание.
И уж точно не думал, что Чип принадлежит к числу этих людей.
– Не хочешь зайти? Эви любит, когда ты приходишь в гости.
– Не могу.
– Понятно.
Чип пробежался рукой по волосам.
– Мне работать надо.
– А. Я подумал, ты до сих пор на меня злишься.
– Нет. Просто…
– Что «просто»?
– Не знаю.
Чип облокотился на стойку для велосипедов и посмотрел на меня.
Он молчал.
А я по какой-то неведомой причине сказал:
– Не хочу сегодня идти на работу.
– Как так?
– Не знаю.
– Тебе все еще нравится там работать?
– Да, – на автомате ответил я. – Может быть. Не знаю.
– Создается впечатление, что знаешь.
Я покачал головой.
А потом сказал:
– Я целую вечность мечтал попасть в «Роуз Сити Тиз».
А Чип сказал:
– Ты знаешь, почему я в этом году пошел в сборную по соккеру вместо американского футбола?
Я потянулся было к завязке, но одернул себя.
– Потому что я ненавижу американский футбол. Я играл в него с детства и с каждым годом любил все меньше. В прошлом году я буквально заставлял себя ходить на тренировки. И, кроме Трента, у меня не было друзей в команде. Только благодаря ему я продержался до конца сезона.
– Понятно.
– Уйти было непросто. Тренер Уинфилд до сих пор на меня злится. И мама злится, потому что мы потратили целое состояние на щитки, шлемы и прочее. Кстати, Сорин тоже раньше играл.
Чип сглотнул, и кадык заходил под кожей.
Кадык у него был выдающийся.
– Я вот что пытаюсь сказать: если что-то не делает тебя счастливым, есть ли смысл продолжать?
У меня запекло в груди. Пульсар снова начал вращаться.
Могу ли я уйти из «Роуз Сити»?
Вот так просто?
Я прокашлялся.
– Мне нужна работа. Мама пропадает в офисе, папа вечно в командировках, а денег все равно не хватает.
– На «Роуз Сити» свет клином не сошелся.
– Но я больше ничего не умею.
Чип посмотрел на меня так, будто его очень задели мои слова.
А мне вдруг стало ужасно стыдно.
– Прости. Хм. Ладно, мне пора. Не хочу опоздать.
– Ага. Слушай, ты уже взял билеты на школьный бал?
– Да, сегодня.
– Круто, – кивнул Чип, и что-то странное промелькнуло в его голосе.
Только я не знал, что именно.
Он отстегнул велосипед.
Я отстегнул свой.
– До завтра?
– Ага.
Он нацепил шлем.
– Чип?
– Чего?
– Спасибо тебе.
Пока автобус, урча, катил в центр города, я грыз протеиновый батончик с арахисовым маслом, который посоветовала тренер Бентли, и прокручивал в голове то, что сказал Чип.
Пульсар в груди снова разогнался на полную мощь, когда я запихивал вещи в шкафчик.
– Дарий, можешь встать за кассу? – спросила Кэрри.
– Конечно.
День тянулся медленно – есть у понедельников такое свойство, – но в магазин все время заглядывали покупатели. Я пробивал гроулеры[18] с нитро эрл греем, жестяные банки дарджилинга и пачки гэммайтя по пятьдесят пакетиков в каждой.
Мистер Эдвардс с Лэндоном в дегустационном зале заваривали Бай Мудань.
Я подумал: может, Чип был прав.
Скорее всего, так и есть.
Пульсар в груди вспыхнул.
И я понял, что должен сделать.
Когда мистер Эдвардс вышел из дегустационного зала и направился в свой кабинет, я повернулся к Кэрри:
– Подменишь меня на пару минут? Мне нужно поговорить с мистером Эдвардсом.
– Без проблем.
Я почесал в затылке и постучался в кабинет.
– Дарий? Заходи.
– Спасибо.
– Все в порядке?
У меня перехватило горло. Я сглотнул.
– Я хотел с вами поговорить.
– Слушаю внимательно.
– Хм, – выдохнул я. А потом сказал: – Я в последнее время много думал. – И еще сказал: – Мне очень жаль, но я хочу уволиться.
– О…
Мистер Эдвардс откинулся на спинку стула и внимательно на меня посмотрел.
– Что-то случилось?
Я покачал головой.
– Нет. Просто, кажется, я не подхожу для такой работы.
– Я в жизни не встречал человека, который бы лучше для нее подходил.
– И все же я не подхожу. – Этот разговор рвал меня на части, но я не отступал. – На дегустациях я вечно неправильно определяю вкус. У меня голова идет кругом от инвентаризации, пополнения запасов и всего остального. Я просто… люблю чай. Но, кажется, я не хочу его продавать. – Я хотел сказать что-то еще, но горло мучительно сжалось, и я замолчал.
А у мистера Эдвардса вырвался смешок.
Не обидный или издевательский.
Нет, он словно что-то вспомнил.
– Ты знаешь, что я играю на гитаре?
Я кивнул. Лэндон как-то показывал мне коллекцию гитар, которую собирал его отец.
– И весьма неплохо. Я всегда надеялся, что Лэндон унаследует мою любовь к гитаре, но он предпочел фагот.
– О…
– Как бы то ни было, одно время я даже играл в группе, которая называлась «Вторая заварка».
Я хихикнул.
– Да ладно тебе. Мы были вполне ничего. Даже выпустили альбом. Давали концерты. Начали зарабатывать. Но знаешь что?
– Что?
– В какой-то момент все это перестало меня радовать. Мне нравилось играть на гитаре, но я не хотел играть в группе. – Мистер Эдвардс подался вперед и похлопал меня по колену. – Совершенно нормально оставлять то, что ты любишь, только для себя.