Однако демос не желал покоряться персам.
– Вспомните, сограждане, с каким беззаветным мужеством мы сражались против господства Лесбоса и Мидета, – выкрикивали народные вожаки. – Сколько сил и средств мы потратили, строя военные корабли и сухие доки для ремонта триер. К чему были все наши затраты тогда, если, создав сильный флот и отстояв свою независимость от алчных соседей, ныне мы безропотно, как рабы, подчинимся персам? Не лучше ли нам было покориться тем же лесбосцам, которые одного племени с нами, или милетцам, которые поклоняются тем же богам, что и мы? Нам не позволила гордость ходить в ярме у своих соплеменников, так почему же мы должны склоняться перед варварами, с чуждыми нам обычаями и языком!
Раззадоренное такими речами, народное собрание постановило биться с персами до последней возможности. Если потребуется – вооружить рабов, но не сдаваться на милость завоевателей.
Хиосцы оснастили и вывели в море все свои триеры и пентеконтеры[108], общим числом семьдесят пять кораблей. Почти все взрослое мужское население Хиоса, вооружившись, взошло на суда, горя желанием немедля вступить в сражение с варварами. Командовал хиосцами опытный наварх Тимолай.
Два враждебных флота встретились близ мыса Мелена.
На море было небольшое волнение, поэтому навархи не решались начинать сражение, маневрируя и выжидая, когда утихнет ветер. С наступлением вечера хиосцы отошли к якорной стоянке Нотион. Неподалеку находилась другая якорная стоянка, под названием Лаиунт, ее-то и заняли корабли персов.
Всю конницу и часть пехоты Отана высадил на берег. Персы разбили стан в оливковой роще, росшей неподалеку от моря. Гистией со своими милетцами расположился в рыбацкой деревушке в глубине узкой скалистой бухты.
Посреди ночи племянник разбудил Отану и сообщил, что к нему пришел Гистией.
– У него к тебе важное дело, дядя, – поведал Багей. Отана нехотя согласился выслушать Гистиея.
– Отсюда по суше до города и порта Хиос всего шестьдесят стадий[109], а если плыть вокруг острова по морю, то больше трехсот стадий пути, – с горящими глазами молвил Гистией. – На море нам не избежать битвы с флотом хиосцев, и одним богам ведомо, чем эта битва может закончиться. А если наше войско, перевалив через эти холмы, ворвется в город оттуда, откуда нас не ждут, победа будет полная. Узнав, что их жены и дети в плену, хиосцы не станут сражаться.
– По-моему, Гистией говорит дело, дядя, – высказал свое мнение Багей, предпочитавший воевать на суше, а не на море.
– Кто знает дорогу через эти холмы и лес? – спросил осторожный Отана. – Войско может заплутать ночью в незнакомой местности. У тебя есть проводники, Гистией?
Тот ответил утвердительно.
– Один из моих кормчих долгое время жил на Хиосе, причем в этих местах, – сказал он.
– Багей, – после краткого раздумья произнес Отана, – возьмешь конницу и пятьсот пеших копейщиков, пойдешь с Гистиеем.
Все случилось, как и предсказывал Гистией. Едва хиосцы узнали, что их семьи находятся в заложниках у персов, они тотчас же сложили оружие и согласились подчиниться персидскому царю. Отана, не доверяя хиосцам, взял у них не только землю и воду, но и заложников, которых переправил в Сарды.
В награду Дарий прислал Отане золотое ожерелье и богатые одежды, позволив ему наконец удалиться в Каппадокию. Багея царь назначил сатрапом Вифинии, Гистиея же провозгласил своим благодетелем и снизил для Милета долю ежегодной дани.
Глава девятаяИнтаферн
Дело было в Сузах, в доме Мегабиза, сатрапа Сузианы. К Мегабизу пришел Интаферн, не находивший себе места от гнева и возмущения.
– Я предвидел это, клянусь Ахурами! – выкрикивал он. – Я предчувствовал, что этим все кончится! Когда надо было подавлять восстания и воевать со скифами, я был нужен царю. Теперь, когда царствование Дария упрочилось, надобность во мне отпала.
Мегабиз, зная причину гнева Интаферна, постарался его успокоить:
– Дарий отправляется в Египет не с целью покарать кого-то, не с намерением воевать с кем-то, но чтобы просто осмотреть свои владения. С той же целью царь собирается посетить и финикийские города.
– Воевать Дарий не собирается, а войско, однако ж, берет с собою, – криво усмехнулся Интаферн.
– Дарий собирается заменить персидские гарнизоны в Египте, – пожал плечами Мегабиз, – только и всего.
– Вот ты, Мегабиз, входишь в царский совет, управляешь Сузианой, всюду сопровождаешь царя, – вновь заговорил Интаферн, не скрывая обиды. – А вот я почему-то не вхож в круг ближайших советников Дария. Царь помыкает мною как хочет. Отнял у меня Карманию и собирается посадить сатрапом в Армении. Иными словами, Дарий желает спровадить меня подальше с глаз долой!
– Напротив, – возразил Мегабиз. – Дарий знает, что на тебя можно положиться, поэтому и посылает в Армению именно тебя, а не кого-то другого. Ведь ты же знаешь заносчивость тамошних племен!
– Ты сдабриваешь слова свои медом, Мегабиз, но истина, думается мне, совсем в другом. Дарий в душе ненавидит меня, – сквозь зубы процедил Интаферн. – Я же не глупец и все вижу. Дарий не вызвал меня к себе и не сказал, как он ценит меня. И поставил он меня в известность о своем решении не сам, а через Артабана, эту жирную свинью!
– Ничего удивительного или обидного в этом нет, ведь Артабана царь назначил патиакшем, – примирительно промолвил Мегабиз. – И это входит в обязанность Артабана – оповещать кого бы то ни было о царских назначениях.
– Артабан не ходил с Дарием убивать магов-самозванцев, а я ходил, – сказал Интаферн. – Я лишился глаза в этом деле. Уже хотя бы в силу этого я, а не Артабан, должен находиться подле царского трона.
– Ты же не любишь кланяться, Интаферн, – вздохнул Мегабиз, – поэтому тебе не быть патиакшем. Ты же воин, а не придворный лизоблюд.
– Завидую я Отане, – признался Интаферн. – Отана, в отличие от нас, не стал цепляться за царскую власть, но выговорил себе собственное владение, где чувствует себя истинным властелином. Он даже налоги Дарию не платит.
– Все равно Отана находится в подчинении у Дария, – возразил Мегабиз, – и обязан по первому зову царя привести свое войско к нему. Ты наверняка слышал, что по приказу Дария Отана захватил остров Самос. А совсем недавно он же завоевал и Хиос.
– Зато племянник Отаны ныне сатрап Вифинии, – проворчал Интаферн. – От Вифинии и я бы не отказался, клянусь Митрой. Благословенная там земля!
Чтобы развеять дурное настроение Интаферна, Мегабиз велел слугам принести вина.
– Я все больше склоняюсь к мысли, что Дарий занимает царский трон не по праву, – заключил Интаферн, когда хмель ударил ему в голову. – Лучше бы царем стал Гидарн или ты, Мегабиз. И потом, разве ты забыл, что мы втроем собирались убить Дария после подавления всех восстаний? Гидарн ныне даже не вспоминает об этом. Еще бы! Он же купается в царской милости, командуя отборным отрядом «бессмертных». Я слышал, Дарий решил увеличить численность «бессмертных» до десяти тысяч воинов.
– Да, это так, – Мегабиз кивнул. – После похода на саков Дарий задумал реорганизовать все персидское войско.
– И ты, конечно, поддерживаешь Дария во всех его начинаниях, – Интаферн пристально посмотрел на Мегабиза. – И уже не собираешься его убивать. Ведь так?
– Понимаешь, Интаферн… – Мегабиз вертел в руках недопитую чашу с вином, не зная, как объяснить другу, что самый удобный момент для покушения на Дария ими уже упущен. И что рисковать теперь он не собирается.
– Я все прекрасно понимаю, Мегабиз, – развязно произнес Интаферн и залпом осушив свою чашу. – Ты готов служить Дарию, видя его расположение к себе. Да тебе, собственно, и не на что жаловаться. Ты сильно изменился, Мегабиз. Что ж, тогда и я, подобно Отане, выпрошу у Дария отдельное владение для себя и своих потомков. По-моему, я это заслужил.
«А по-моему, у тебя ничего с этим не выйдет!» – подумал Мегабиз, но вслух ничего не сказал.
Расставание друзей получилось натянутым, словно между ними пробежала черная кошка.
Напоследок Мегабиз посоветовал Интаферну обдумать все как следует, прежде чем идти со своей просьбой к Дарию.
Интаферн обещал Мегабизу, что подумает. Однако, придя к себе домой, Интаферн обнаружил там царского вестника, который принес ему письменное повеление Дария немедленно отправляться в Армению.
Несдержанный от природы, Интаферн дал волю своему гневу. Вскочив на коня, он поскакал к царскому дворцу, разгоняя плетью случайных прохожих на улицах Суз.
Начальник стражи пропустил Интаферна на дворцовый двор, решив по его взвинченному внешнему виду, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
Интаферн спешился и хотел войти во дворец, но путь ему преградили два евнуха: смотритель дворца и докладчик, обязанный сообщать царю обо всех просителях. Евнухи заявили Интаферну, что царь находится в гареме и лучше его сегодня не беспокоить. Смотритель дворца, видя, что Интаферн пьян, намекнул ему: мол, с хмельной головой к царю не ходят.
– Это неприлично, друг мой, – чуть понизив голос, произнес евнух, глядя в единственный глаз Интаферна. – Приходи-ка завтра.
– Ах, неприлично! – хищно усмехнулся Интаферн и, выхватив из ножен акинак, с которым он никогда не расставался, одним ударом свалил на землю обоих евнухов и, мастерски орудуя кинжалом, отсек им уши. Затем он оторвал у своего бурнуса одну из завязок и, проделав в ушах дырки, нанизал их на шнурок.
Накинув это страшное ожерелье на толстую шею евнуха-смотрителя, Интаферн с издевкой бросил ему:
– Друг мой, неприлично, служа царю царей, появляться перед ним без украшений, – после чего вскочил на своего коня и умчался прочь.
Искалеченные евнухи явились к царю и рассказали ему о причине учиненного над ними насилия.
Дарий велел схватить Интаферна вместе с сыновьями и всей родней, твердо убежденный, что тот замыслил против него мятеж.