Девочка спала, склон горы жил утренней безмятежной жизнью. Кто-то стрекотал в траве, жужжа, летали насекомые, шуршал былинками ветер. Все это оттеняла, покрывала бархатным баритоном река. В разноголосицу щебетали в густой зелени невидимые птицы. И вдруг настала тишина. Звук реки остался, а остальное как отрезало. Перья Риндира встали дыбом. Ледяное чужое присутствие можно было резать ножом. Сокол поднялся на крыло: трава внизу двигалась и будто покрывалась инеем. Это было скорее психологическое ощущение, чем реальность. Но без раздумий, на чистых инстинктах сокол спикировал и врезался когтями, заставляя лопнуть кожу и плоть белого с золотым узором змея. Разглядел вытянутую голову, рудименты лап. Понял по дерганью, что добыча жива и все еще рвется к спящей и зубчиками надклювья сломал врагу шейные позвонки.
Тело судорожно билось в траве, голова с ошметками кожи лежала неподвижно, с затянутыми плевой глазами. Клекот атакующего сокола заставил девочку проснуться. Лет четырнадцати на вид, лицо худое и грязное, пальцы стиснуты на краю плаща, поднятого, чтобы загородиться. А глаза изумительные, серые, и волосы падают густой волнистой, даже на вид тяжеленной гривой. Риндир хотел бы как-то ее утешить, успокоить, но вовремя раздумал превращаться. Да и видел это всего лишь мгновение, и прянул в сторону, услышав фырканье, топот, шорох осыпающихся камней, скрип кожи и полязгиванье металла. Взлетев, он созерцал с вышины, как на полянку верхом въезжают трое. Под ними явно были кони — если судить по пышным волосяным хвостам, гривам и копытам. Вот только с боков спускалась длинная, переплетенная, украшенная бусинами, колокольчиками шерсть. Пряди были разноцветно выкрашены, заплетены в косички, скручены жгутами, так что получались узоры. Морды и крупы коней — выбритые, бурые.
Двое охранников в пластинчатых кольчугах и шлемах, с круглыми щитами за спиной — опять стилизованные весы. У обоих в руках короткие копья и топоры у пояса. Риндир изучил оружных мельком, куда больше интересовал его третий. И шерсть его коня была гуще, и узоры обильнее — свидетельствуя о статусе. Зато одеяние матерчатое, простое, больше годящееся для деревенщины, чем для дворянина. Выпадали за образ нарочитой бедности только золотая вышивка, напомнившая штурману убитого змея, меч на кольчатом поясе и золотые весы на золотой же тяжелой цепи, закрепленной на плечах, чтобы не давила шею. Цепь напоминала рыцарскую. Или колодезную, подумал сокол ехидно. И не лениво дяденьке полпуда лишних на себе таскать?
Ехал замаскированный боком, по-женски, на подушке, заменяющей седло. Голову укрывал капюшон, руки до ногтей были упрятаны в длинные рукава, ноги Риндиру и вовсе не удалось разглядеть.
Охранники спешились. Один подставил спину, чтобы господину было удобнее слезать. Второй петлей на палке поднял из травы змеиное тело. Штурман разглядел на его лице ужас и омерзение. Закутанный тоже дернулся, точно сожалел, что покинул лошадь. Быстро заговорил, обращаясь то к телохранителям, то к девочке.
— Koletis! — донеслось до Риндира несколько раз.
Рыженькая куталась в плащ, перебирала, мяла руками ткань. Закутанный шагнул к ней ближе, заговорил быстро и так тихо, что даже острый слух сокола мало что позволял разобрать. Но и все равно ничего понятно не было без перевода, а в лицо под опущенным капюшоном заглянуть Риндир не мог при всем желании.
Закутанный указал девочке на плечо. Она решительно помотала головой. И вдруг бросилась бежать, словно козочка, прыгая по крутой тропинке. И исчезла из виду в густых зарослях у водопада. Телохранители посовещались, взгромоздили господина на подушку и тоже поехали вниз, прихватив в мешке убитую змею.
…Люб открыл глаза.
— Понять бы, кто они и о чем говорили.
Штурман согласно кивнул.
— Я в переводчик все перегнал. Да и на «Твиллег» трансляция постоянно идет, должны уже быть результаты. И позавтракать бы, между прочим.
— Так мы же уже.
— Посущественней чего-нибудь.
Люб нервно фыркнул:
— Ты ж тощий вроде. И куда в тебя столько лезет?
Глава 14
— Это нервное, — сообщил Риндир и пошел доставать из холодильника кибера продукты. Разложил мозаикой на траве цветные банки и тубы. — И вообще, если бы они ребенка хоть пальцем тронули, силой попытались увезти — я бы вмешался.
— И невольно выбрал бы одну из сторон.
— Какую? — штурман выдавил на галету полоску сливок с апельсином. — Это просто девочка против троих здоровых амбалов.
Врач схватил галету и сунул в рот. Прожевал.
— И все равно это не повод вслепую лезть. Может, этот, причепуренный, — ее отец? Забеспокоился, кинулся искать? Сделал ей родительское внушение. Времена здесь дикие, мог переложить через колено и выдрать, так не тронул ведь?
— Просто ангел во плоти, — штурман проследил, как во рту друга исчезает еще одна галета. — Слишком легко он двигался для отца.
— Суховато, по-моему, — оценил пищу Люб. — Так и она не старуха. Сколько ему лет может быть: тридцать? Двадцать восемь?
— Если рано заводят детей — может, — неохотно согласился Риндир, снабжая порцию галет другим десертом.
— Обязаны рано рожать. При частых родах женский организм изнашивается быстро, если в пище не хватает железа, начинается анемия. А мужчина может погибнуть на охоте или на войне. Или от болезни сгореть.
— Так что там с кровью нашей нёйд? — остановил его Риндир.
— Кстати, — врач вызвал виртуальный экран и погрузился в данные, предоставляя штурману возможность завтракать без опасений, что кусок вырвут изо рта.
— Кровь как кровь, — сказал после паузы Люб. — Идентичная натуральной. То есть, человеческой. За одним ма-аленьким исключением. Одноклеточная микроводоросль, возможно, симбионт, в огромных количествах присутствует. Посмотреть хочешь?
Риндир пожал плечами:
— Не особенно. А что она там делает?
— Живет, — Люб ухмыльнулся и добавил уже серьезно. — Слишком мало материала, чтобы сказать больше. Но, возможно, Липат нам поможет. Уже, небось, лягушек препарирует или этих твоих колетисов. Не мог хоть кусочек прихватить?
— Не мог. Проснется наша вороница — у нее спроси, — буркнул штурман обиженно. — Может тут, на болоте, эти бледные змеи пачками шмыгают. Экран сверни, идет!
Врач плавно встал, переводя наладонник в спящий режим.
— Стой и не двигайся, никаких резких движений, — предупредил мысленно. — И особо в глаза не смотри.
— Спасибо, кэп, — так же мысленно отозвался штурман. Они стояли на пологом склоне лицом ко входу в землянку, а нёйд спускалась к ним с царственной грацией зверя. Заплетенные и корзинкой уложенные на голове волосы, глаза прозрачные и чистые, загорелая упругая кожа блестит капельками воды.
— Вроде дикие люди не стремились особенно умываться, даже глиной намазывались от комаров… — засмотревшийся Люб едва не подпрыгнул от неожиданности и незаметно спрятал руки за спину, чтобы не погрозить Риндиру кулаком. Вернувшись взглядом к ведьме, отметил: посконные штаны, рубаха… В руках горшок с торчащей ручкой ложки ли ножа. Ни следа измождения и слабости. Видимо, долгий сон оказался для нее и впрямь целебным. Нёйд поймала его взгляд, и нежные, не тронутые помадой губы дрогнули в улыбке. Засветились глаза.
Бесшумно ступая на плоские стопы, ведьма обошла мужчин посолонь на расстоянии вытянутой руки, от нее пахло зверем и дымом. Люб почувствовал, как в нем рождается желание от низа живота кверху через хребет — жгучее, древнее. Он стал строить в голове циклическую формулу дезоксирибозы. Отпустило. А нёйд, завершив круг, смотрела на них снизу вверх, покусывая губы. С опаской коснулась острого уха Люба, пальцем потрогала горячую щеку. Подергала откинутый капюшон. Прошлась ладонью по гладкой коже комбинезона. Смешно наморщила лоб. Потянулась на цыпочках, заглядывая в глаза — они у элвилин были светящиеся, с кошачьими зрачками: у Люба золотистые, у штурмана серые. До полудня было далеко, зрачки не превратились в прямые щели, но и свечение радужки достаточно выдавало нечеловеческую природу гостей.
А они увидели у ведьмы на шее дареные янтари.
Нёйд увидела, что они увидели. Покачала низку ладонью. Уселась, скрестив ноги, и поставила перед собой горшочек. Надрезала ладонь и капнула в короткую траву кровью. Сказала что-то. Ожил переводчик:
— Как я, но сюда, — и палец нёйд с коротким ногтем однозначно указал внутрь горшочка.
— А своим можно? — Риндир повертел туповатое каменное оружие и, отложив, вынул собственный нож. Нёйд сидела спокойно, похоже, не возражала. Штурман сцедил в горшочек немного крови и потянулся за биоклеем. — Дикость какая-то, саднит…
— Терпи, — приструнил его Люб и повторил процедуру.
Нёйд заглянула в горшочек, кивнула, бросила:
— Ждите, — и исчезла за дубом на холме. Через полминуты зашумели крылья, и огромный ворон с горшочком в лапах полетел на северо-запад.
— Сьялан, — энергично высказался штурман и растянулся на траве. Птички пели, солнце пригревало, и делать что-то абсолютно не было желания.
— Интересно, куда она нашу кровь понесла? — прервал врач затянувшееся молчание. Риндир зевнул:
— В лабораторию, на опыты. А потом начнет использовать нас в своих жутких магических экспериментах.
— Ритуалах. Ты действительно поверил в магию?
Штурман посмотрел на небо:
— Что-то я такое видел определенно.
— Ширше на вещи надо смотреть, — не согласился врач. — Как считаешь, магия — выход за границы познанного или расширение этих границ? Для диких племен само наше существование — магия. Неподвластность болезням и самой смерти, быстрая регенерация. А способность надолго задерживать дыхание под водой? А «Твиллег»? Чем не летучий замок из сказки? Да и наши костюмы возьми! — он схватил нож, оставленный нёйд, и потыкал себя в бедро. Ткань спружинила. — Гладкая тонкая шкурка, а не пробивается. Мне кажется, она вообще ее приняла за кожу.
— И решила, что нам нечем размножаться, — Риндир зафыркал.
— Потом вообще может оказаться, что магия — это особый вид энергии, — не сдавался Люб. — Как магнитное поле. Птицы его ощущают, а люди — нет. Или излучение, через которое Земля пролетела когда-то. И в сказках и мифах память о нем осталась.