– Эдвард! – рявкнул он, все еще глупо надеясь, что тот поблизости, но ответа не получил, только Снежок навострил уши, встревоженный криком.
Генри вгляделся в просвет между склонами, ожидая увидеть всадника, мчащегося по равнине, но там было пусто, и больше Генри времени терять не стал. Он вскочил на коня и со всей силы врезал ему пятками в бока.
Эти тучи сползли сюда с горных вершин, тяжелые, наполненные дождем, и почему-то они пугали Генри так, что у него чуть руки не тряслись. Он петлял среди ущелий, выбирая дорогу получше, разрываясь между страхом опоздать и страхом перед дождем. Хотелось свернуться в какой-нибудь пещере и переждать, пока опасность не исчезнет, но вместо этого он твердо держал направление на восток.
Он видел, что Болдер прошел здесь совсем недавно: на земле попадались раздавленные камешки, примятая трава, кое-где можно было различить отпечатки подков. Эдвард ехал верно, тем путем, который Генри и сам бы выбрал, но это продолжалось недолго. На каменистом перешейке следы вели направо, туда, где путь казался более безопасным, но все, что Генри знал о горах, говорило ему, что на самом деле эта дорога уводит выше, а идти надо влево. Ну, если Эдвард заблудился, тем лучше. Генри уже повернул налево – и замер.
Три дня назад они с Эдвардом смотрели с крепостной стены на эти самые горы, и Генри спросил его, что за ними, а тот ответил: «Там полно загадок и приключений, а еще где-то там прячется злобный Освальд. Мы однажды найдем его и покажем, где раки зимуют. Как тебе такой план?»
Теперь от этого воспоминания сердце ныло, будто в нем засела заноза. Генри снова и снова повторял про себя эти слова, и что-то менялось: таял и страх перед дождем, и радость от собственного одиночества. В небе рокотал гром, над вершинами белесо вспыхивали молнии, приближалась гроза, – и Генри с внезапной ясностью понял, что никогда не боялся дождя. Никогда, кроме дня, когда огонь впервые проснулся и горел в полную силу.
– Чтоб ты сквозь землю провалился и летел так, что ночные стражи не догонят, – тихо сказал он огню внутри себя и сразу понял, зачем люди изобрели такие пожелания: ему немного полегчало.
Если Эдвард еще не сломал себе шею, надо будет запомнить побольше из его библиотечных ругательств.
Глава 8Вода
Когда Генри свернул направо, забытая усталость и ломота в костях навалились на него так, что он едва не упал с лошади. Значит, после встречи с бандитами огонь не заснул. Это он подсказал идею ехать дальше одному, надеясь исподтишка заставить хозяина избавиться от спутника, если уж не удалось уговорить его снять перчатки. Генри невольно прижал руку к груди: там все опять болело, будто его драли когтями.
– Не старайся, – выдавил он. – Убивать не станешь, а остальное потерплю.
В ответ огонь вспыхнул сильнее, и Генри велел себе запомнить на будущее еще и его мстительность.
Дорога резко шла вверх, в стороны тянулись бесконечные расселины – теперь хоть было ясно, почему Эдвард не вернулся, когда понял, что идет не туда, а кружил среди скал без всякого смысла, забираясь только дальше. Искать на скупой горной земле собственные следы он не умел, а вот Генри видел их отлично. Если он мог выследить в горах даже невесомых горностаев, то тяжеленный конь точно не мог пройти незамеченным.
Правда, скоро задача усложнилась, потому что Генри нашел самого коня. Болдер растерянно стоял на каменистой тропе и, кажется, не знал, куда податься. Увидев Генри, он пошел ему навстречу и попытался ткнуть мордой в лицо, но Генри вовремя уклонился – вдруг укусит.
– Ну, где хозяин? – спросил Генри, сам не веря, что всерьез разговаривает с животным.
Вместо ответа Болдер начал толкать носом Снежка, видимо, показывая, как рад его видеть, и Генри со вздохом начал искать следы ног. При выборе дороги Эдвард в панике принимал худшие решения из всех возможных, так что вскоре Генри тоже спешился – ехать верхом по такой неровной земле он не решался. Теперь приходилось тянуть за собой двух коней, но те, к счастью, хотя бы не сопротивлялись.
А потом произошло то, чего Генри боялся больше всего: начался дождь. Капли падали чаще и чаще, крупные, холодные, и Генри заметался в поисках укрытия, уже зная, что его не будет, – по пути ему не встретилось ни одной пещеры, ни одного раскидистого дерева. Едва не срываясь на бег, он дотащил коней до какой-то поляны с травой и мелкими цветами, колышущимися под ударами дождя. Здесь росло несколько низеньких кривых елок, и Генри трясущимися руками привязал к одной из них поводья обоих коней, забрался под брюхо Снежка и припал к земле, надеясь, что тому не придет в голову треснуть его копытом. Но Снежок стоял спокойно, и Генри немного отпустило: капли воды на голой коже были как пчелиные укусы, а тут его хотя бы не заливало.
Он лежал, по-звериному свернувшись в клубок, и смотрел, как дождь смывает с земли следы. Ему запоздало пришло в голову, что не обязательно было искать Эдварда по-охотничьи, он же не добыча, можно было просто позвать, но теперь и думать об этом было нечего: горло отекло так, что он и дышал-то с трудом.
На то, что дождь скоро прекратится, можно было не рассчитывать: небо до самого горизонта затянули набухшие, почти черные тучи. Скоро земля размокла так, что Снежок уже не спасал, и Генри, свернувшись в огромной луже, тоскливо ждал, когда закончится этот кошмар. В прошлый раз ему стало лучше, когда он промок насквозь, – огонь будто ушел в глубину, испугавшись воды, и дождь тут же перестал казаться таким опасным. Вот только на этот раз не сработало, и Генри испугался бы до дрожи, если бы он уже не трясся, как от лихорадки.
Огонь корчился внутри, кричал, требовал спрятаться в сухом месте, но не уходил, и Генри не мог понять: то ли огонь по какой-то причине стал сильнее и просто не может ускользнуть, то ли нарочно его мучает. Это было как болезнь, живущая по собственным законам и убивающая тебя прежде, чем успеешь понять, что с тобой происходит. Генри вдруг до слез захотелось увидеть отца – кем бы он ни был, что бы он ни натворил, Освальд все равно был его семьей, учил его, защищал. У отца всегда был ответ на любой вопрос – интересно, что бы он сказал сейчас?
«Никогда не сдавайся» – вот что. Генри медленно выдохнул, разжимая зубы. Он должен, обязан справиться – какой смысл зайти так далеко и умереть от боли под обычным безобидным дождем?
От воды все равно никуда не деться, а лучший способ победить страх – отвлечься. И Генри вылез из-под Снежка, представляя, что отец стоит рядом и смотрит на него.
Вода обрушилась на Генри сразу со всех сторон. Он постоял на четвереньках, а потом заставил себя встать на ноги. Он найдет Эдварда. Прямо сейчас. Это, конечно, безумие, но не большее, чем лежать и загибаться от страха.
Кони стояли, понурившись, и даже не ели траву – кажется, ливень им тоже не нравился. Генри оставил их привязанными к елке и, согнувшись в три погибели, вернулся туда, где дождь прервал его поиски. Полагаться на зрение и слух он больше не мог, дождь стирал следы, заглушал звуки, превращал все вокруг в блеклые контуры, но Генри все равно осматривал каждую тропу, ведущую от того места, где он потерял след. Отец говорил, что нет на свете качества ценнее, чем упорство, и Генри собирался использовать свое на всю катушку. Мокрая одежда противно липла к телу, путь то и дело преграждали потоки грязи, кое-где сверху сползли целые пласты земли, но Генри упрямо перебирался через них, думая только о том, куда ставить ногу в следующую секунду. Для него все упростилось до самых основных вещей: дыхание, сердцебиение, поиск. У него даже не было сил удивиться, когда он действительно нашел то, что искал.
Тропа вдоль края скалы делала резкий поворот и исчезала, будто вливалась в склон. Один неосторожный шаг – и летишь вниз, что Эдвард, видимо, и сделал, потому что сидел теперь на дне ущелья. Болдеру крупно повезло, что он не провалился вместе с ним, – видимо, Эдвард вел его за собой и упал первым, а конь пару шагов не успел дойти до опасного места. Почему Эдвард не смог вылезти, тоже было ясно. Обрыв был из мягкой породы, по такому трудно подняться: вскарабкаешься на пару метров, и какой-нибудь камень, за который ты цеплялся, обязательно раскрошится.
Ущелье было глубиной в три-четыре человеческих роста, Генри мог бы и не заметить, что Эдвард там, но помогли эполеты. Видимо, эти золотые нашивки нужны были как раз для того, чтобы в случае чего легче было найти их обладателя.
Генри сполз по склону и приземлился рядом с Эдвардом, подняв брызги мелких камней и размокшей почвы. Тот с хрипом завалился на бок, и Генри растерялся. Это был странный способ выражать благодарность за спасение.
– Что это такое? – простонал Эдвард, пытаясь отползти, но на дне ущелья было уже столько грязи, что он не сдвинулся и на метр.
Генри прислонился плечом к склону, чтобы не упасть, и молча смотрел, как Эдвард пятится от него, то поднимаясь на ноги, то оступаясь и падая обратно в грязь. На радость это точно было не похоже. Генри подумал: «Не бойся, если бы я хотел отомстить за то, что ты меня бросил, я бы просто не стал тебя искать», но вслух ничего не сказал. Одеревеневшее горло по-прежнему не слушалось.
– Тебя что, змея укусила? – выдавил Эдвард, когда натолкнулся на каменный валун и понял, что отползать больше некуда.
И до Генри наконец-то дошло: Эдвард же чувствует боль других, и как только Генри оказался рядом, Эдвард на своей шкуре ощутил то же, что и он. Несколько секунд эта мысль доставляла Генри мстительное удовольствие, которое тут же прошло, когда он присмотрелся к сморщенному от боли лицу Эдварда.
– Я понял, – сглатывая дождевые капли, пробормотал тот. – Вода. Ею убивали разрушителей. Я читал в библиотеке.
Генри через силу кивнул, соображая, как бы теперь взобраться обратно. Может, в этом были виноваты оглушительные удары грома, но ему казалось, что склон дрожит. Если земля окончательно размокнет и сползет, их тут завалит.