– Их бы никто не принял, люди ненавидят бездомных, – медленно проговорил он. – Никто не оставит свое жилище по доброй воле. Позавчера, когда зверь явился в первый раз, вы думали, что больше он не придет. Но он пришел. А потом вернулся в третий раз.
Она мелко закивала, прикусив трясущуюся губу.
– А если он и за вами вернется? – не отставал Эдвард, и голос его слегка окреп, будто он вспомнил, что должен казаться храбрым. – Я сын короля, и я вам приказываю уходить.
Он лихорадочно зашарил по карманам и вытащил значок с надписью: «Верный друг короля».
– Помните, в сказках король давал такой знак героям и храбрецам? – с неловкой улыбкой спросил Эдвард, и женщина завороженно кивнула. – Вы достойно похоронили мертвых, несмотря на страх. Когда в той деревне увидят знак, они поймут, что вы не лжете. Скажите, что сын короля велел оказать вам помощь.
Генри хотел было сказать, что знак выглядит довольно невзрачным и вряд ли впечатлит скупых и мрачных крестьян, – но тут Эдвард приколол значок к одежде женщины, и Генри присвистнул. Внутри что-то вспыхнуло, переливчато, как радуга, и под короной проступила надпись: «Линда Алскер, деревянных дел мастер. Храбрость и честь». Вспышка погасла, но теплый, едва заметный золотой свет остался.
Эдвард наклонился и коротко приложился губами к ее животу.
– Да пребудет удача с вами и будущим мастером, – сказал он. – Идите и используйте свой дар. Живым тут делать нечего, теперь это деревня мертвых.
Еще несколько секунд женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами, а потом поцеловала его руку и, расправив плечи, твердым шагом пошла на север. Умирающее вечернее солнце заливало ее ярко-красным светом. Она не оглядывалась.
– Идем. Мне пора бросить чудовищу вызов, – без выражения проговорил Эдвард, щурясь от солнца.
– Никакого вызова не будет, – отрезал Генри. – Мы возвращаемся, докладываем все твоему отцу, и пусть он решает, что делать. Плевать, что сейчас уже закат третьего дня. Существо свою часть сделки не выполнило, и мы не обязаны выполнять свою.
– Я должен его победить. Не тебе одному подвиги совершать, – упрямо сказал Эдвард, и Генри почувствовал такую ярость, что в глазах потемнело.
Он рывком нагнул Эдварда к гигантским следам на земле.
– Посмотри на это, придурок, – сквозь зубы выдавил Генри. – Ты кролика в жизни не убил. Такой зверь тебя задерет за две секунды, ты меч вытащить не успеешь. А я тебе не помощник. Я не могу драться с такой тварью, иначе… Иначе…
Он захлебнулся воздухом и выпустил Эдварда. Тот был странно спокоен и даже не сказал, что принцев нельзя хватать за шею. Генри посчитал это дурным знаком.
– Ничего страшного, – как ни в чем не бывало проговорил Эдвард. – Если меня победят, скрывайся. Сам видел, на что способен Снежок. Вернешься во дворец и расскажешь моему отцу, что я красиво умер в битве, защищая королевство.
– Красиво умер? Если зверь разорвет тебе артерию когтем, мне придется тебя добить, чтоб не мучился. Предпочитаешь камнем по башке или мечом в сердце?
– Не ори на меня. Ты вообще ничего не понимаешь, – ровным голосом ответил Эдвард. – Отец меня презирает. Я лучше со скалы брошусь, чем вернусь к нему с поджатым хвостом. Он скажет, что и не ждал от меня ничего другого. Но я ему докажу.
– И кто же станет королем, если ты умрешь?
Эдвард пожал плечами.
– Моя мать пропала десять лет назад. Наверняка она уже давно мертва, никто не осудит отца, если он женится снова. Ему тридцать семь лет, он еще может произвести много наследников. Я серьезно, звереныш: если меня победят, беги. Это приказ.
С этими словами он развернулся и решительно зашагал к скалам. Генри стало не по себе. Кажется, Эдвард был даже рад, что куроед оказался огромной злобной тварью, – его тяге к самоубийственным подвигам это отвечало как нельзя лучше. Генри сжал зубы и пошел за ним. Предчувствие у него было хуже некуда.
Глава 9Зверь
Догнав Эдварда, Генри без большой надежды поинтересовался:
– В книжках из библиотеки случайно не было написано, как победить лютую тварь?
Эдвард покачал головой, тоскливо оглядываясь на Снежка и Болдера, которые мирно щипали траву среди надгробий. Генри отлично понимал, зачем он оставил коней – толку от них все равно бы не было. Увидев зверя, они бы сбросили седоков, убежали и погибли, сломав себе шеи в горах.
– Лютые твари все время разные, – уронил Эдвард. – Раз в пару сотен лет в каком-нибудь углу королевства появлялось существо, которое убивало людей сотнями, прежде чем его удавалось остановить. Такие твари привязаны к тому месту, где земля их породила, но, когда убьют достаточно народа и наберутся сил, могут оборвать эту связь и вырваться на свободу. У них всегда красные глаза, но способности разные. Дышать огнем, замораживать, убивать взглядом. Неизвестно, чего от них ждать.
– А убийство белого рыцаря дает лютой твари сразу кучу сил, верно? – сухо спросил Генри, и Эдвард нехотя кивнул.
Скалы приближались – искрящиеся, великолепные. Генри умел различать с десяток пород камня, но здесь их были сотни. Низ той скалы, к которой они шли, был черным, на высоте человеческого роста в черный цвет врывался рыжий, будто два вида камня в незапамятные времена были жидкими и влились друг в друга, как мед влился бы в сажу. Рыжий с золотыми искрами камень отвесной стеной поднимался вверх, а в вышине вдруг бледнел, превращался в прозрачно-желтый – и этот пик сейчас сиял под солнцем так, что глазам было больно.
От скал веяло неживым холодом – у подножия еще попадались деревья и кусты, но Генри уже видел – дальше, среди утесов, нет ничего живого, ни травинки, ни цветка. Даже река в широком ущелье была странно тихой, вода текла так лениво, что казалось, будто она не движется вовсе.
Эдвард остановился между двумя скалами и провел рукой по сырому от дождя камню – темно-красному, с золотыми искрами в глубине.
– Я бросаю тебе вызов, – выдохнул Эдвард, так быстро, словно боялся передумать.
В этой мертвой, абсолютной тишине его слова показались оглушительными. Внезапно потемнело, и Генри вздрогнул, но тут же сообразил: ничего страшного, просто село солнце. Скалы сразу погасли, будто солнце забрало с собой их яркие цвета и блеск – теперь они казались темными глыбами.
Генри напряженно вслушивался в тишину. Он ждал шагов, тяжелого звериного дыхания, но услышал кое-что совсем другое: пение. Женский голос выводил рифмованные строчки умело и грустно, как соловей:
– Мы вернемся однажды домой,
Даже если уже будет поздно,
Ведь далекие яркие звезды
Нас в ночи поведут за собой.
Хотелось идти на этот голос, немедленно увидеть, кто так поет, и Генри, едва соображая, что делает, побрел вперед. Эдвард шел рядом, но Генри не мог повернуть к нему голову, не мог ничего сказать, голос звал его, растворял все мысли. Когда вокруг затрещали птицы, Генри поежился от отвращения – писк и щебет отвлекали его, заглушали прекрасную песню.
Назойливая трескотня становилась все громче, и Генри прислонился к сырой гладкой скале, морщась от головной боли. Птицы вызывали в нем такую ярость, что хотелось им шеи свернуть. Он с трудом, будто вынырнув из сна, осознал, что вокруг окончательно стемнело, он стоит глубоко в лабиринте скал, Эдвард держится за голову рядом с ним, а птицы носятся вокруг, время от времени неприятно касаясь крыльями их лиц. Самые обычные пернатые, каких везде полно: воробьи, синицы, лесные голуби. Еще минуту Генри стоял и отмахивался от них, глупо злясь на то, что его отвлекли от важного дела.
А потом наконец-то понял. Это было какое-то безумие. Кто-то пением заманил их сюда, а птицы спасли. Генри схватил Эдварда за запястье и со всей силы надавил ему на болевую точку между сухожилиями. Тот вскинулся и, кажется, окончательно пришел в себя. Это был как раз подходящий момент, чтобы вытащить меч, но Эдвард застыл, прижавшись спиной к камню. Видимо, его воображаемые подвиги обычно проходили при дневном свете, и в них не было такого беспомощного, древнего, как мир, страха, когда ты знаешь, что зверь пришел разорвать тебя на куски.
– Выходи! – дрогнувшим голосом сказал Генри. Он ясно чувствовал чье-то присутствие, но не мог никого разглядеть. – Я тебя слышу. Выходи!
На небе – ни луны, ни звезд, даже разноцветные камни и текущая неподалеку река теперь казались черными, будто вобрали в себя тьму. Генри зашарил по карманам, глупо надеясь обнаружить хоть какое-то оружие, хотя знал, что там ничего нет. Пальцы наткнулись на металлическую игрушку, а потом вдруг – на что-то тонкое и теплое.
Генри вытащил из кармана свою находку, и все вокруг залил свет. Это была ветка из Сияющего леса. При дневном свете она казалась просто сухой бесполезной палкой. Но сейчас, ночью, сияла так же ярко, как деревья в ее родном лесу. Свет затопил все вокруг – и Генри с жалким, сиплым звуком отшатнулся. То, что он все это время считал небольшой скалой неподалеку, внимательно смотрело на него.
Самым жутким было то, что этот Зверь напоминал человека, только с хищно вытянутым вперед лицом, красными глазами и толстой черной чешуей, покрывавшей все тело. Подслеповато щурясь от внезапного света, Зверь бесшумно подошел ближе – на четырех лапах, но со странной неуклюжестью, будто человек решил ради смеха пройтись, опираясь на руки. Птицы давно разлетелись, вокруг было тихо, только журчала неразличимая в темноте река, да еще Эдвард дышал так, будто сейчас задохнется и умрет, не дожидаясь драки, хотя на него Зверь даже не взглянул. Он остановился напротив Генри, по-прежнему не отрывая от него глаз, и вдруг улыбнулся. Генри сначала решил, что это оскал, но маленькие красные глаза светились удовольствием, будто зверю сделали замечательный подарок. Генри постарался не думать о том, что этим подарком, кажется, является он сам, и сосредоточился на другом.
– Где девушка, которая пела? – глухо спросил он. – Как ты заставил ее тебе помогать?