гда носил дома. На ногах у него была бесшумная обувь из мягкой ткани. «Тапочки», подсказала Генри все та же смутная давняя память, которая выдавала ему слова, когда хотела.
– В тайниках внутри внешних стен дома очень удобно хранить рыбу, – как ни в чем не бывало продолжал Освальд, не сводя глаз с Генри. – Каменная кладка хорошо удерживает холод.
Генри молчал. Он ждал, когда из воздуха появится Джоанна и прикончит их всех. Ждал, когда отец начнет вести себя так, как положено Освальду, который жег дома и угонял жителей. Эдвард, не подозревавший о том, кто перед ним, убрал кусок рыбы на место и поклонился, одновременно дернув Лотту за рукав, чтобы она сделала то же самое.
– Добрый вечер. Примите мои глубочайшие извинения за то, что рылся в вашем тайнике. – Он развернулся к Генри: – Может быть, представишь нас друг другу?
Отец улыбнулся, внимательно глядя на Генри. Этот взгляд не обещал смерть, не обещал наказание, в нем был только вопрос: «И как ты из этого будешь выпутываться?» Он точно знал, что Генри не рассказал бы никому, кто на самом деле его отец, и, оттого что они все еще понимали друг друга без слов, Генри стало не по себе.
– Это мои друзья, – выдавил Генри. Речь он на такой случай не заготовил и теперь сильно об этом жалел. – Давно ты понял, что мы здесь?
– Когда вы поднимались по холму. Заведи привычку оглядываться, когда идешь из одной комнаты в другую. Учишь тебя, учишь, – пожал плечами отец. – Генри, поверь, я рад видеть тебя, но, может, объяснишь, что ты тут забыл?
– Мне нужен меч. Тот меч. Ты знаешь.
– Надеюсь, ты не думал, что я украсил им каминную полку на случай, если ты заглянешь?
– Что ты хочешь в обмен на то, чтобы дать его мне на один день? – выдавил Генри, морщась оттого, как жалко, по-детски звучит его голос.
– Сейчас уже ночь, вы все мокрые насквозь, юная леди, кажется, долго плакала, а твой друг еле стоит на ногах. Оставайтесь ночевать, а утром поговорим.
– Ни за что, – отрезал Генри.
Спать в доме самого опасного человека в королевстве – уж точно плохая идея. Но отец вдруг улыбнулся такой невеселой, усталой улыбкой, что у Генри кольнуло в груди.
– Ты ведь знаешь: я делаю только то, что мне выгодно, Генри. Вы бродили по моему дому как три болвана, неспособных заметить слежку. Прошу прощения у юной красавицы за такие слова, но уж что правда, то правда. Если бы я хотел вам зла, вы бы и через подоконник не успели перебраться – поверь, в этом доме намного больше сюрпризов, чем ты успел увидеть. Я вас не трону.
– А она? – спросил Генри, так и не решившись произнести имя Джоанны.
– Ее здесь нет. И знаешь что? Раз уж ты пришел ко мне, дитя мое, это значит, что ты в отчаянии. Если у тебя имеются другие планы на вечер, можешь вылезти из того же окна, в которое влез. Но поскольку у тебя их нет, разреши мне проводить вас в гостевые спальни – на первом этаже кое-какая мебель еще осталась.
Эта речь была так хороша, что Генри почувствовал непрошеную зависть. Что бы ни творилось вокруг, отец тут же приспосабливался. Конечно, он был прав: Генри явился без всякого запасного плана, ни минуты не подумав о том, что будет делать дальше.
Еще до того, как Генри открыл рот, отец понял, что тот скажет «да», и зашагал в сторону лестницы. Оробевшие Эдвард и Лотта потянулись за ним, и Генри оставалось только присоединиться. Он старался не думать о том, что делает: раз не подумал до этого, теперь-то уж поздно.
Первый этаж выглядел так же грустно, как и второй, но когда отец распахнул скрипучую дверь одной из комнат, оказалось, что внутри все неплохо: кровать, очаг и даже ковер на стене, узор на котором вызвал у Эдварда приступ многословного восхищения и похвал хозяину и его дому. Отец любезно его поблагодарил, и Генри некстати задумался, почему отец не учил его всем этим вежливым словечкам, если так хорошо их знал.
Мысли становились ленивыми, сонными – осторожность сдалась под натиском усталости, тем более что Джоанна ниоткуда так и не выскочила, а отец ничего ужасного так и не сделал. Эдвард важно рассказывал Лотте про особенности плетения старинных ковров, отец разводил огонь из сложенных около камина поленьев, и Генри сел на пол рядом с ним.
– Зачем ты оставил дурацкий ковер, если переплавил почти все остальное? – пробормотал он, с наслаждением втягивая смолянистый запах дров.
– Не мог же я совершенно разорить дом.
– Где Джоанна?
– Когда ты нашел корону и остановил бунт, она меня покинула. Сказала, что потратила на меня слишком много времени, а я не оправдал ее ожиданий. Дескать, из-за тебя я потерял боевую хватку и ни на что уже не способен, – без выражения сказал отец и сильнее раздул огонь.
– А где Хью?
Отец рассмеялся так, будто это был невероятно смешной вопрос.
– После того как ты вернул Сердце, Джоанна перенесла меня и доблестного Хьюго сюда. Надеюсь, ты не думал, что я приковал его цепью в подвале и морил голодом. Это не мой метод. Мы дали ему кучу золота, красивую одежду, меч, и дурачок быстро утешился. Во время твоих приключений во дворце он сидел тут, подъедал мои запасы и размахивал мечом перед зеркалом. Я надеялся, что он для чего-нибудь мне пригодится, но Джоанна произвела на него такое неизгладимое впечатление, что, когда мы с ней расстались, Хью немедленно ушел с ней. Не могу их винить – юноша впервые в жизни увидел великолепную женщину, а ей приятно, что такое бесхитростное создание смотрит ей в рот и считает любое ее слово великой истиной. Мы с ней уже лет двести не осуждаем друг друга за маленькие причуды.
– Его ждут дома, – сказал Генри, едва смолчав о том, что на его вкус Джоанна не великолепная женщина, а злобное чудовище.
– Думаешь, за всю неделю, что Хью тут провел, он хоть раз попытался сбежать? Нет. Он из тех людей, которых легко отвлечь от любой печали едой и деньгами, так что не волнуйся. Каждый сам выбирает себе судьбу.
Генри крепче прижался виском к нагревшемуся боку очага. Раньше они вот так же сидели у огня, вырезали стрелы или чистили шкуры, и эти воспоминания были такими хорошими и занимали внутри него так много места, что он ничего не мог с ними поделать.
– Мы раньше жили здесь? До Хейверхилла? – вырвалось у него.
Лицо отца изменилось, как будто его ударили под дых, и Генри стало не по себе.
– С чего ты взял, что до Хейверхилла мы жили где-то еще? – хрипло спросил он.
Генри растерялся. Он не привык, что отца можно застать врасплох.
– Я иногда вспоминаю вещи, которые вроде знал раньше, но забыл.
На секунду ему показалось, что отец сейчас выругается, как и не снилось Эдварду с его библиотечными проклятиями.
– Пора спать, все устали, – сказал отец и встал на ноги прежде, чем Генри успел прибавить хоть слово.
В следующие полчаса отец был настолько радушным хозяином, что Генри от этого даже устал. Для всех гостей были найдены подушки, одеяла, сухая одежда, вода для мытья и хлеб с холодным мясом. Потрясенную таким уходом Лотту оставили отдыхать в спальне с ковром, а им с Эдвардом отец выделил вторую гостевую комнату, где немедленно развел огонь, застелил две кровати, промыл и перевязал Эдварду руку, после чего, три раза пожелав гостям спокойной ночи, скрылся.
– Он славный. Просто загадка, как ты ухитрился вырасти дикарем, – пробормотал Эдвард, забравшись под одеяло, и уснул быстрее, чем Генри сумел выдумать достойный ответ.
В очаге уютно трещал огонь, кости ломило от усталости, кровать была мягкой, проклятие дрозда-разбудильника больше не мешало, но Генри изо всех сил старался держать глаза открытыми, оглядывал комнату, пытаясь вспомнить, бывал ли он здесь раньше. Его взгляд переходил с одной вещи на другую, пока не упал на предмет, от которого Генри меньше всего ждал открытий.
Он встал и подошел к камину, рядом с которым Эдвард посадил насквозь промокшего от дождя господина Теодора. Генри повертел в руках жалкого, мокрого медведя. Ощущение мягкого брюшка, набитого тряпками, было странно знакомым.
– Положи на место, – пробормотал Эдвард, словно и во сне следил за своим имуществом.
– Кажется, у меня тоже когда-то был тряпичный зверь, – рассеянно ответил Генри, возвращая игрушку на место. – Заяц или сова. Или лиса, не могу вспомнить.
– Повезло. – Эдвард заворочался и отвернулся к стене. – Вот бы и мне все забыть.
В комнате воцарилась тишина, и Генри, так ничего и не вспомнив, лег в постель. На этот раз ему ничего не снилось, будто даже сон о перепачканных землей руках растворился и исчез, чтобы не дать ни одной подсказки, не вернуть ему ни одного потерянного слова.
Глава 11Возвращение домой
Он открыл глаза и долго лежал, наслаждаясь мягкой подушкой под щекой, теплым воздухом в комнате, ощущением света на лице. Бледное солнце проходило сквозь цветные оконные стекла, дробясь на яркие пятна, и Генри вылез из постели только ради того, чтобы поставить ногу в одно из них. Теперь его ступня стала зеленой, и он как раз собрался перешагнуть на пятно алого цвета, когда до него дошло, что соседняя кровать пуста.
Генри почувствовал, как сердце у него провалилось в живот. Он выскочил в коридор и распахнул дверь спальни, где ночевала Лотта. Пусто. В одной из дальних комнат что-то стучало, и Генри бросился туда.
Это оказалось что-то вроде большой, скупо обставленной столовой. Отец сидел за столом и резал рыбу тонкими, полупрозрачными кусками.
– Где они? Что ты сделал? – крикнул Генри.
– Убил их и зарыл в саду, – рассеянно ответил отец. – Ты не знал, что в сказках злодеям положено украшать жилище свежими трупами?
Генри сел на пол, хватая ртом воздух. Как он мог их сюда привести? Отец еще пару секунд смотрел на него, а потом расхохотался.
– Ох, Генри. Вот зачем нужны дети: приятно видеть свежесть чувств, на которую сам давно не способен. Эдвард в моей библиотеке – у него какая-то великая идея на тему того, как вам победить чудовище. Лотта на улице, общается со своими пернатыми друзьями. Пока ты спал как сурок, мы все давно позавтракали.