– Нельзя ее здесь оставлять. А если не сможем вернуться?
– Она будет нас задерживать, а чудовище, разреши напомнить, с каждым часом все ближе к выздоровлению. Стая не ждет самого слабого зверя, ты прекрасно это знаешь.
Генри рывком поставил Лотту на ноги и, крепко схватив ее за руку, спросил:
– Тебе нравится на меня смотреть?
– Умеешь ты выбрать момент, – огрызнулся Эдвард, и Генри, не оборачиваясь, пнул его в ногу.
– Нравится или нет? – повторил он, и Лотта растерянно кивнула. – Тогда смотри только на меня, когда будем спускаться, ясно? Вперед.
Отец угрюмо поднял руки в знак того, что сдается, и ловко пошел вниз. Эдвард двинулся следом, повторяя каждое его движение, а Генри потащил за собой Лотту.
Ему нравились горы и нравилось держаться за руки с девушкой – но одно с другим плохо сочеталось. Камни, как и предсказывал отец, были чудовищно скользкими, Лотта стискивала его руку так, будто мечтала сломать ему пальцы, гора была куда выше, чем казалось сверху, да еще Эдвард впереди то и дело спотыкался, и Генри каждый раз мучительно решал: поднимать его свободной рукой или дать разобраться самому. До подножия они доползли, как улитки, и Генри все время ловил себя на мысли, что вдвоем с отцом они спустились бы еще полчаса назад. Отец, дожидавшийся внизу, видимо, думал о том же – он сидел на камне с такой мрачной скукой на лице, что Генри стало жаль его. Он наверняка не привык ходить в горы с неумехами.
Они вышли на тропу, которая вела по дну ущелья из синего камня, так что головокружительное чувство высоты исчезло, но Лотта все равно не выпускала руку Генри и поминутно сглатывала, плотно сжав бледные губы. Когда они добрались до ступеней, она издала сдавленный мычащий звук, и вот тут Генри вполне разделил ее ужас. Ступени и триста лет назад были узкие и неглубокие, просто зарубки в камне, – но дожди и время стерли их почти окончательно.
– Я смогу, – еле слышно выдавила Лотта.
– А он – нет, – сказал отец, кивнув на Эдварда. – Тут постоянно придется подтягиваться, рана на руке разойдется – жаль, что вы об этом не подумали, ваше высочество. Сидите тут, и если через пропасть негде перебраться, скоро увидимся.
Отец полез вверх хватко, как белка, а Эдвард подавленно уставился ему в спину. Генри готов был спорить на что угодно: отец давно понял, что Эдвард не сможет влезть, и нарочно берег это замечание до последнего, чтобы был повод идти дальше без него. Но отец не учел одного: предчувствия опасности, которое охватывало Генри все сильнее с каждой секундой. Ничто не указывало на то, что чудовище близко, но Генри знал это, как знал в лесах Хейверхилла, с какой стороны в него полетит стрела. Когда олени чувствуют хищника, они держатся вместе. Тот, кто отстал от стада, – верная добыча.
– Разделяться не будем, – ровным голосом сказал Генри. – Если идем, то идем все вместе.
Он забрал у Эдварда меч и повесил себе на бок, потом снял с Лотты тяжелую верхнюю одежду и привязал себе на пояс – карабкаться легче, когда ты налегке. Эдвард вынул руку из перевязи и задумчиво пошевелил пальцами. Ощущения ему не понравились – он болезненно поморщился, но Генри не обратил внимания.
– Я видел твой порез. Сильный, но мышцы не задеты, – отрывисто начал Генри, чувствуя, что заговорил так же, как отец. – Будет больно, но потерпишь. Этот подъем займет примерно шестьсот секунд. Считай до шестисот и ни о чем не думай. Я точно знаю, что ты сможешь. Поэтому мы с Лоттой лезем за тобой, если сорвешься – убьешь нас обоих. Оцени мое доверие, и вперед. – Он толкнул растерянного Эдварда к лестнице и повернулся к Лотте: – Смотри, куда я ставлю руки и ноги, и повторяй за мной. Отступать уже некуда.
Восхождение оказалось еще хуже спуска. В лесу Генри любил смотреть, как птенцы учатся летать, но только сейчас понял, какие чувства при этом испытывают их родители. Подъем требовал хорошей формы даже в сухой день, когда камни не скользят, и уж точно не был предназначен для человека с разодранной рукой и девушки, которая боится высоты. Прислушиваясь к болезненному дыханию Эдварда и Лотты, Генри громко повторял, что они отлично лезут, а сам думал только одно: сейчас сорвутся.
Когда они все-таки выбрались наверх, Генри пару минут лежал и поверить не мог, что все живы. Он с удовольствием полежал бы еще, но тут по камням захрустели шаги отца. Тот, видимо, ходил проверять, есть ли переход через пропасть, и по его лицу Генри сразу понял: нет.
Он бросился вперед, туда, где расступались скалы, и едва не застонал от разочарования. Пропасть ломаной линией тянулась и вправо, и влево – та ее часть, которой не было видно с вершины, оказалась такой же широкой, как остальные. На той стороне высились скучные бесцветные скалы – Генри даже не думал, что в этих роскошных цветных горах такие есть, – а прямо за ними, совсем близко, поднималась к небу двуглавая вершина.
– Обратно эти двое не спустятся, сам знаешь, – спокойно проговорил отец, встав рядом. – Пусть сидят тут, а мы с тобой вернемся вниз и пойдем тем путем, который я предложил с самого начала.
– Не может быть, – упрямо выдохнул Эдвард, подходя к ним. Правую руку он прижимал к себе. Сразу было ясно: сегодня он карабкаться по скалам больше не сможет. – Куда вели ступени? Тут ведь ничего нет, кроме обрыва! Зачем было древним каменотесам стараться и делать их?
– Это было так давно, – пролепетала Лотта у него за плечом.
– Всего триста лет назад! Что могло измениться в горах, где и нога человека с тех пор не ступала? Ты знаток гор, так скажи мне! – спросил Эдвард, и Генри задумался.
– Обвал, – медленно проговорил он. – Но обвала не было. Все скалы вокруг гладкие, ровные. Папа, он прав. Ты сам говорил, что горы растут и меняются очень медленно. Триста лет назад, когда человек поднимался по этим ступеням, ему некуда было деться – только как-то перебраться через пропасть. Так, вот что. Давайте попробуем найти что-нибудь странное, тут должно что-то быть!
Эдвард и Лотта кинулись исполнять его приказ с такой готовностью, будто чувствовали, что их хотят бросить, а отец, прижав руку к лицу, опустился на землю.
– Генри, это глупо. Здесь просто добывали камень, больше в этих горах ничего нет. Кто-то сделал бы тут ступени, только чтобы добраться до ценных пород – но на той стороне их нет. Смотри, там обычный серый сланец, и тянется он во все стороны. Кому он мог понадобиться среди такого изобилия? Уж скорее мастера добывали что-то внутри этой пропасти. Спускались туда на веревках. Вдруг там проходит золотая жила? Но мы не можем сидеть тут и терять время, когда…
– Вот это не подойдет? – шепотом спросила Лотта, и Генри без большой надежды пошел к ней.
На одном из камней у самой земли была выбита едва заметная надпись, длиной не больше пальца. Всего одно слово.
– «Вперед», – прочел отец, тут же оказавшийся у Генри за спиной. Он начал ощупывать стену из красного камня, возвышавшуюся над ними, и по его лицу Генри сразу понял: отец впечатлен, хоть и старается этого не показывать. – Надо подумать, что это значит. Может, из скалы выдвинется мост, если нажать на правильный камень? В те времена любили всякие загадки.
Остальные тут же принялись шарить руками по камням, и Генри отошел в сторону. Что, если искать надо не в скале? Он встал у края пропасти ровно напротив слова «Вперед» и глянул вниз. Никаких спрятанных мостов – только далекое, темное дно. Генри еще раз повернулся к надписи, и ему в голову пришла мысль настолько странная, что он хмыкнул. А что, если слово «вперед» значит просто «вперед»?
Вытянув ногу, он осторожно поставил ее в пустоту – и негромко рассмеялся. Воздух был твердый, как из камня. Генри сдвинул ногу в одну сторону, потом в другую, проверяя, надавливая. Мост был узкий – если ставишь ногу поперек, пятка свешивается. Генри твердо сказал себе, что мост из невидимого камня – не самое странное из того, с чем он сталкивался за последний месяц, и медленно сделал шаг вперед. Ему показалось, что все внутренние органы тут же оторвались со своих мест и сжались в омерзительный ком где-то под ребрами. У него за спиной кто-то ахнул.
Генри всегда гордился своей храбростью, но на то, чтобы сделать еще один шаг, ее не хватило. Он попятился и украдкой вытер лоб, когда обе ноги оказались на земле.
– Мост есть, – выдавил он и посторонился, пропуская отца вперед. – Просто его не видно.
Отец нащупал ногой мост, шагнул вперед – и у него задрожали ноги, будто колени сводило судорогами. Он вернулся назад, попробовал снова и едва не упал.
– Я не могу, – без выражения проговорил отец, отступив на твердую землю. – Мне тошно от всего, что невозможно контролировать. Надо взять и поверить, что проклятый мост под ногами. А если это веселая шуточка мастеров, и он закончится на середине?
Отец, белый как мел, сжимал и разжимал кулаки. Генри еще никогда не видел его таким испуганным.
– «Прыжок веры», – негромко сказал Эдвард. – Я в одной книге читал, что древние мудрецы так называли трюки вроде этого. Спуститься в пропасть по невидимой веревке и все такое. Они это придумали, чтобы научиться доверять сути вещей, а не тому, что видишь глазами.
– Мудрецы? – переспросил Генри.
– Ну да. Такие просвещенные люди, которые на старости лет наголо стригли волосы и уходили в дикие места, чтобы познать свое сердце и прикоснуться к чистому волшебству.
– Старые козлы, – тихо проворчал отец, затравленно глядя на мост.
– Можем оставить вас тут и подобрать на обратном пути, – еле слышно буркнул Эдвард.
Он прекрасно знал, что без отца они чудовище не победят никогда в жизни, но не удержался, и Генри не мог его за это винить.
– Никто никого не оставит. Я пойду первым, – объявил он, стараясь говорить уверенно. – Папа, ты за мной, и ухватись за мою куртку, ладно? Эдвард, ты следующий, и поаккуратнее там. Ты вечно забираешь вправо. Лотта, держись за него. – Генри медленно втянул воздух, пытаясь успокоиться. – Я, кажется, понял, зачем лысые мудрецы это делали. Тело говорит вам, что идти по воздуху невозможно, и паникует, а вам не надо его слушать. Просто верьте, что дойдете, и неважно, прозрачный мост или нет. Все получится.