у деревню? Даже меня впечатлило убожество, в котором теперь живет королевство, а уж я видел много мерзостей.
Последнюю фразу Генри расслышал уже с трудом – он выскользнул из угла, прошмыгнув между ног Зверя. Тот, кажется, не ожидал такого быстрого перехода от желания умереть к побегу и на мгновение опешил. Когда он бросился в погоню, момент был упущен – Генри уже спрятался.
Ему в голову пришла потрясающая идея: раз граница с миром волшебства здесь такая тонкая, вдруг получится выудить оттуда подсказку, как одолеть Зверя? Вот только сделать это надо срочно – Зверь уже понял, что из-за болтовни упустил врага, и с грохотом расшвыривал сокровища во все стороны, пытаясь его найти. Генри изо всех сил сосредоточился, но никакого просветления не наступило, а вот Зверь до него почти добрался, и Генри бросился дальше, лихорадочно скользя взглядом по завалам ценностей вокруг. Что, если среди всего этого найдется… О да. Нашлось.
Генри рванулся к куче драгоценных камней, вытащил круглый, прозрачно-лиловый аметист и сжал камень обеими руками. Эдвард говорил: «Если долго держать его в руках, обретешь мудрость и просветление. Тепло кожи высвобождает его силу». Если Эдвард был прав насчет Разлома истины, что, если и тут не ошибся? Чудовище треснуло лапой по камням, и они разноцветными брызгами полетели во все стороны, но Генри был уже в другом месте. Он убегал от охотников по целому дню и теперь вполне мог продержаться еще немного.
От его рук камень не нагреется, он в перчатках. Генри прижал камень ко лбу, и кожа, способная обжечь, спасла его второй раз за день. Аметист мгновенно раскалился, и Генри показалось, что у него из-под ног выбили землю.
Глава 14Игра мудрецов
«Я вижу», сказала Лотта, и вот теперь Генри понял, что она имела в виду. Краски и звуки вокруг вспыхнули ярче, как будто у него улучшились зрение и слух. Время замедлилось – от волшебства воздух здесь был как смола, и движения в нем растягивались, чудовище, которое начало поворачивать голову в сторону Генри, поворачивало ее до сих пор. Оно было всего в нескольких шагах, и Генри знал, что надо торопиться, пока чудовище до него не добралось, но здесь оно выглядело так пугающе, что он застыл. Пятно вечной, холодной тьмы, которая питается только смертью. Генри опустил голову и посмотрел на себя. Он сам в этом мире казался огненно-красным – пламя в форме человека, и это было так отвратительно, что все вопросы, которые Генри хотел задать, вылетели у него из головы.
А потом глаза ему накрыли две прохладные ладони. Кто-то стоял за его спиной, Генри чувствовал, как длинные волосы щекочут ему шею, чувствовал странно знакомый запах мыла и чистой ткани.
– Не смотри туда, – произнес голос, от которого у Генри сжалось сердце. – Смотри вглубь. Ответ уже внутри тебя, просто тут его лучше видно. Успокойся, солнышко. Ты ведь знаешь, что надо делать.
– Мама, – хрипло выдохнул он и попытался развернуться, но ему не позволили. – Ты жива, ты…
– Я в твоей памяти. Ты спасаешь сам себя, ведь память – это тоже волшебство. – Она крепче прижала руки к его глазам. – Ты думал, что сможешь победить, не изменившись, но у тебя не получится, солнышко. Это невозможно. Ты должен драться как тот, кто ты есть.
– Твой голос. Я его помню, – выдохнул Генри, упрямо пытаясь развернуться, но голос и ощущение прикосновения уже таяли, и он поднял голову.
Тьма надвигалась на него, времени больше не осталось. Генри разжал руку, аметист глухо стукнулся об пол, и мир сразу приобрел свои обычные краски и скорость – чудовище было совсем близко, и на этот раз Генри не побежал. От страха ему хотелось кричать, но он заставил себя разжать трясущиеся губы.
– Я бросаю тебе вызов, – глухо сказал он, изо всех сил стараясь не думать о том, что делает. – Давай сразимся по-настоящему.
Он поклонился, прижав руку к груди. Что-то внутри него знало: именно так противники должны приветствовать друг друга на поединке. Глаза у чудовища загорелись таким удовольствием, что Генри наконец понял, отчего оно еще не убило его. Прихлопнуть его раньше было безопаснее, но тщеславие заставляло Зверя проверить, сможет ли он одержать верх над разрушителем. Драка с достойным противником куда слаще примитивного убийства.
– О да, – выдохнул Зверь и припал на задние лапы в смутном подобии поклона. – Я думал, ты никогда не предложишь.
– Ты в центре пещеры нарочно расчистил площадку в ожидании моего прихода? – спросил Генри.
Не думать. Только не думать. Если хоть одна связная мысль сейчас пробьется ему в голову, он не сможет довести дело до конца.
Губы Зверя растянулись сильнее, и он неспешно пошел на свободное пространство, даже не опасаясь, что Генри нападет на него сзади.
– Конечно, да, – ухмыльнулся Зверь и встал на одном конце площадки. – Хорошему бою – хорошее место.
Генри встал напротив и поднял с земли то, что уже давно заметил: обломанное острие меча длиной не больше ладони. И сейчас он сразу почувствовал, что даже этот обломок остался смертоносным: воздух вокруг металла был по-прежнему плотным от волшебства. Это была его последняя попытка, последняя надежда на то, что удастся не снимать перчатки. Не удалось: оружие невыносимо давило на руку, и Генри почувствовал только облегчение, когда пальцы разжались и осколок со звоном упал обратно.
– Нет уж. Как зверь со зверем, – мягко сказало чудовище.
Генри не ответил. Ему было жарко – огонь наконец-то почувствовал, что пришло его время, – и Генри, стащив куртку, швырнул ее на землю. Из кармана вылетела глупая игрушка из Фарфоровой беседки и от удара об пол начала раскачиваться, а из ее железного нутра послышались скрипучие слова.
«Прыг-скок», – сказала игрушка своим надтреснутым голосом.
Генри вздохнул, успокаиваясь. Внутри у него все пело от торжества и неизбежности, когда он стянул перчатки и бросил их вниз.
«Прыг-скок», – издевательски повторяла игрушка при каждом ударе головой об пол – ровный, как биение сердца, ритм.
Воздух приятно холодил ладони, и Генри пошевелил пальцами. Теперь все будет быстро и просто, не грязная драка, а дело одного верного удара. Зверь будет целиться в шею, он сам может целиться куда угодно. Либо он успеет прикоснуться к чешуе, либо Зверь успеет его зацепить.
– Прыг-скок, – еле слышно повторил Зверь.
Они обходили друг друга по дуге, и Генри казалось, что он оглох, что мир вокруг куда-то отодвинулся, – но в этот раз огонь не подчинил его целиком. Как Генри и надеялся, история с раскаленными монетами научила огонь тому, что куда эффективнее объединять силы, что его ярость вместе с умом и спокойствием хозяина лучше, чем просто ярость. Сейчас они действовали заодно, и это было такое мучительно прекрасное чувство, что Генри затрясло, – от удовольствия, а не от страха.
Чудовище нанесло свой первый удар, быстрый и четкий, но Генри резко ушел вниз, коснувшись ладонями пола. Камни под его руками расползлись пеплом, чудовище снова полоснуло лапой воздух, и Генри уклонился. Когти просвистели так близко, что он почувствовал холод ветра на щеке.
Генри медленно обходил площадку по кругу, не нанося ни одного удара и застывшим взглядом глядя на тварь. Он видел, что Зверя пугает его отсутствующее, неподвижное лицо, сбивает с толку то, что он так долго оттягивает нападение. Зверь привык, что противник суетится, а он сам сохраняет хладнокровие и побеждает, так он уничтожил и Освальда, и птиц, – и сейчас ему было не по себе. Лапа снова чиркнула по золоту, но Генри только отпрянул, возвращаясь на то же место, откуда они начали. Огонь внутри него стонал от предвкушения, он был не против растянуть игру, он ведь уже знал, чем она закончится, знал, что рано или поздно, замахиваясь, тварь потеряет бдительность, и тогда он нанесет всего один, смертельный удар. Это была идея Генри, и он нутром чувствовал, как искренне огонь оценил предложенную тактику.
– Ну же, – прорычало чудовище. – Нападай!
Генри замер на месте, приглашающе раскинув руки, и Зверь, потеряв терпение, с ревом бросился на него. И тогда Генри упал на пол и оттуда, снизу, нанес свой единственный удар.
Чудовище взвыло, задергалось, когтистые лапы ударили Генри по спине, пытаясь оторвать его от себя, но все уже было кончено.
«Тварь, сволочь, я убью тебя!» – завизжал огонь таким мерзким, оглушительным голосом, что у Генри прострелило болью висок. Он прекрасно понял, что эти слова относились вовсе не к чудовищу, которое уже осело на пол. Теперь его перекошенная, яростная морда была прямо напротив Генри, вытаращенные глаза смотрели на него так, будто не понимали, что видят.
– Я не зверь, – отрывисто сказал Генри ему на ухо. Он и сам не понимал, к кому обращается: к чудовищу или огню. – Поэтому я бросил перчатки на меч.
Он поглядел на осколок меча, который вогнал Зверю в грудь. Любой удар обломком не причинил бы такой твари вреда, – кроме того, что нанесен в самое сердце, а отец учил Генри бить без промаха. На всякий случай он вогнал лезвие еще глубже, так, чтобы оно полностью ушло в тело. Перчатки, которыми он держал лезвие, упали, но они свое дело уже сделали. Если бы он схватил обломок меча голыми руками, он бы его сжег. Собственные перчатки были единственным, что он мог тронуть, не боясь уничтожить.
Зверь рухнул на золото, не отводя взгляда от Генри, будто до последнего не мог поверить, что проиграл. Красный отсвет в застывших глазах медленно гас. Генри натянул залитые кровью перчатки, морщась от отвращения, и кое-как вытащил обломок меча наружу, – вдруг его еще можно будет починить? У него даже не хватило сил удивиться, когда тело Зверя рассыпалось черными хлопьями, похожими на сажу. Они взвились в воздух легко, как снег, и сразу начали оседать.
– Мама, я все сделал, – выдавил Генри, зная, что никто его не слышит.
Грудь распирало таким жаром, что он сел.
«Ты меня провел, – шипел огонь, вгрызаясь ему в ребра. – Думаешь, это сойдет тебе с рук?»
– Думаю, да, – проскрипел Генри, упираясь лбом в колени. – Можешь жечь сколько хочешь, сам знаешь, это ничего не изменит. Я никогда не смогу избавиться от тебя, а ты от меня. Сейчас проиграл, в следующий раз поборешься за победу. По-моему, справедливо, так что заткнись.