– Время? – спросил Генри.
– Девять ноль три, – бодро отчитался Джетт: кажется, ему льстила роль обладателя единственных часов.
Улицы между домами не были ничем замощены, просто тропинки, так что шаги получались мягкие и тихие. Вокруг было светло и уютно, главное, по сторонам не смотреть – небо по краям темнело и будто обугливалось, вдалеке по-прежнему уродливо чернели холмы. Они прошли метров триста совершенно беспрепятственно, и Генри уже думал, что так они до цели и дошагают, но нет.
Дверь одного из домов внезапно распахнулась, и навстречу, перегораживая им путь, неспешно вышел тот, кого Генри ожидал увидеть меньше всего: он сам. То есть не совсем он, а самая злобная его версия, какую только можно было придумать: оскаленный и дикий, без перчаток, в лохмотьях и с горящими красными глазами. Очевидно, воображение Хью считало Генри лучшим охранником, и это было, пожалуй, даже лестно, но тут фальшивый разрушитель молниеносным движением схватил с ближайшей ветки белку, и все остальные мысли вылетели у Генри из головы, потому что белка сгорела дотла, а разрушитель пошел к ним, вытянув руки перед собой.
– Обходим его, – кратко сказал Генри.
Все тут же послушались, но ничего не вышло – разрушитель ловко кинулся влево, потом вправо. Он делал то, что Генри сделал бы сам: бросался поперек дороги то в одну, то в другую сторону, чтобы ни с одной стороны невозможно было проскочить.
– Назад! – крикнул Генри, когда разрушитель едва не задел Свана голой рукой: он не сомневался, что прикосновение этой твари будет таким же смертельным, как его собственное.
Все послушно сгрудились вокруг него: после истории с рекой никто, кажется, не сомневался в том, что Генри лучше слушаться.
– Эй, – слабым голосом позвал Джетт. Фальшивый Генри повернулся на голос и зарычал. – Слушай, пропусти нас, пожалуйста. Нам очень надо пройти.
Как ни странно, это подействовало на тварь лучше, чем беготня: разрушитель пошлепал губами и замер, но, когда Джетт мелкими шажками пошел вперед, тут же оскалился, показывая все свои зубы.
– Я так себя обычно не веду, – уточнил Генри.
– Ему вроде нравится, когда с ним разговаривают, – робко сказал Сван. – Может, я ему стихотворение прочту?
Услышав слово «стихотворение», разрушитель зарычал так, что слюна во все стороны полетела: кажется, он не был поклонником поэзии. Ну конечно, это же не настоящий Генри, это один из фокусов сознания Хью. «Может, тронуть его голой рукой?» – подумал Генри, но быстро отказался от этой идеи: тварь такая же быстрая, как он сам, да и злиться нельзя, чтобы не сердить это место и не привлекать внимания.
– Сыграю ему, – предложил Джетт, вытащив губную гармошку.
«Интересно, где он ее прятал, когда выворачивал карманы?»
При первых же звуках гармошки существо бросилось к Джетту, и явно не для того, чтобы лучше расслышать, – Джетт едва успел спрятаться Генри за спину. Впрочем, подойти близко разрушитель не успел: Эдвард окликнул его, забормотал что-то успокаивающее, и тот застыл посреди дороги, не прекращая, впрочем, злобно сверкать глазами.
– Хью ненавидел твою гармошку, и он тоже. Надо рассказать ему что-нибудь такое, что интересно было бы послушать самому Хью, – пробормотал Генри.
Слово «рассказать» твари понравилось – она заинтересованно навострила уши, и Генри внезапно пришла в голову роскошная идея.
– Агата. Не спрашивай ничего, просто напиши ему про свое заклятие, – сказал Генри. – Всю правду, ничего не скрывай.
Та удивленно посмотрела на него – в этой версии событий она никогда не встречала Хью, но Хью-то по-прежнему отлично помнил ее, а значит, помнил и про ее тайну.
Агата еще пару секунд смотрела на Генри, а потом решительно кивнула, достала пачку табличек и уголь и подошла ближе к твари. Разрушитель зарычал, но Агата остановилась в нескольких шагах от него, написала что-то на табличке и показала ему. Тот прочел, медленно бегая своими красными глазками по строчкам. Агата уронила табличку на землю, взяла новую и написала еще что-то.
Все это повторилось раз десять подряд – и с каждой табличкой глаза разрушителя становились все более сонными, пока не погасли совсем. Закончив, Агата приложила к своей щеке сложенные ладони. Генри вспомнил этот жест из детства: «Спи». Разрушитель вздохнул, склонил голову набок – и рассыпался в пепел.
Агата с угрюмой ухмылкой показала на свободную дорогу и пошла вперед. Генри поспешил за ней и тут услышал за спиной потрясенное: «Ух ты!» Он обернулся. Джетт одну за другой подбирал таблички с земли и читал.
– Так вот как ты онемела, – пробормотал он. – С ума сойти.
Агата бросилась к нему, но Джетт одним движением подхватил все таблички с земли и спрятал за спину.
– Ну нет, я хочу дочитать! Прости, суть я уже все равно понял. Как говорит моя мама, словечко вылетело – не воротишь!
Эдвард стоял рядом, всем своим видом показывая, что он чужие записки не читает, а сам незаметно косился, пытаясь разглядеть, что написано на табличках.
– Мне тоже интересно, – застенчиво сказал Сван.
Все это грозило перерасти в долгую перепалку – Агата пыталась забрать таблички, Джетт ловко уклонялся, – и Генри вклинился между ними.
– Эй. Стойте. Нам нельзя ссориться, успокойтесь!
Агата покосилась на сияющую золотую точку вдалеке, сердито тряхнула головой и пошла дальше, сжав кулаки и махнув рукой: «Делайте что хотите». Все поспешили следом, сбившись вместе. Генри осознавал, что в самом опасном месте королевства надо быть внимательнее, но любопытство было сильнее. Да и Хью, пожалуй, в глубине души мечтал именно об этом: дружеские беседы, безобидные секреты, никаких ужасов, никакого страха.
Так они и шли вчетвером, пихая друг друга локтями, – все так увлеклись, что забыли держаться от Генри подальше. Джетт нес всю стопку, ждал, пока все прочтут табличку, и клал ее под низ. Вот что там было написано:
«Есть такие существа – грибни. Милые и славные, похожи на игрушки».
«Они играют с одинокими малышами».
«У существ тоже есть легенды, и у грибней – своя легенда».
«Она о вечном ребенке, который всегда будет играть с ними и никогда не вырастет».
«Это мне сказала Джоанна».
«Ее заклятие такое: грибни заберут моего первенца, только тогда голос вернется».
«Ей что-то было от них нужно, и она пообещала им в обмен исполнить их мечту».
«Я никогда этого не сделаю. Не отдам малыша. Матери так не поступают».
«Лучше вообще не буду заводить детей. А для этого надо не выходить замуж».
«Поэтому я сбежала. Чтобы меня не выдали».
Почерк становился все более неразборчивым, строчки ехали вниз, – последнюю табличку уже почти невозможно было разобрать.
– Плохо, – подвел итоги Генри.
– Ого, – присвистнул Эдвард, догоняя Агату. – Так вот в чем дело. Тебе уже было семнадцать, и твоя мать начала присматривать жениха. Меня в основном. Слушай, а это заклятие… Ну… Можно как-то по-другому снять?
Агата яростно помотала головой. Она была вся красная от стыда, ни на кого не смотрела и сжимала кулаки, – Генри никогда ее такой не видел.
– Я даже не знаю, готов ли жениться. Уже год увиливаю от этой чести всеми способами, а теперь, когда Сердце вернулось, особенно. Хочется… Не знаю, мир посмотреть, что ли. Но если хочешь, мы поженимся и поселим всех грибней во дворце, – легким тоном сказал Агате Эдвард, и Генри даже не понял, шутит он или нет. – Нет, серьезно, давай. Ты сможешь вернуться домой, к маме. Ну будут везде бегать плюшевые медведи в шляпах. Ну ребенок наш не будет расти, – ладно, всякие дети бывают. Я вот был нормальный, а мать все равно меня бросила, даже не знаю почему, – грустно закончил Эдвард. – Я так не поступлю.
Агата растроганно похлопала его по локтю и покачала головой.
– Зато потом сможете завести еще сколько хотите детей, и их никакие грибни не заберут, – брякнул Генри, но Агата бросила на него такой взгляд, что он понял: так себе идея.
– А по-моему, навсегда остаться ребенком совсем неплохо, – мечтательно сказал Сван. – Играешь все время, за тобой присматривают, кормят. И одежду перешивать не надо – отец вечно ругался, что я расту слишком быстро.
– Может, проклятие не подействует, если ты выйдешь не за такого… такого, – Джетт боком прибился к Агате и широким жестом указал на Эдварда, – а за простого нормального парня.
Эдвард фыркнул.
– Нет, правда! – запальчиво продолжил Джетт. – А может, поцелуя хватит? В сказках любое заклятие так снимается.
Генри видел, что он дурачится, но дурачится от желания помочь, и Агата это тоже поняла – подняла бровь и качнула головой, но без злости.
– Ладно. Я знаю, что надо сделать, – сказал Генри, поймав растерянный взгляд Агаты: похоже, она не могла поверить, что никто не начал ее презирать, узнав правду. – У тебя дар. Ты умеешь чинить вещи.
– А что, у женщин тоже дары бывают? – удивился Эдвард. Ну конечно, он же из дворца вообще носа не показывал, а дворцовые девушки не спешили выставлять свои дары напоказ. – Серьезно?
– Не дело тебе сидеть в деревне совсем одной, – продолжил Генри. – Эдвард, заберешь ее с собой во дворец и проследишь, чтобы ее не выдали ни за кого, пока вы как-нибудь не уладите вопрос с грибнями. Они добрые, может, на деньги согласятся? И никаких свадеб, пока Агата сама не решит. Во дворце у тебя много работы будет. – Генри широко улыбнулся Агате. – Починишь свет, да и вообще, там много чего разваливается.
Глаза у нее просветлели. Она смотрела на него с такой благодарностью, что Генри внезапно вспомнил кое-что почерпнутое из книги «Хорошие манеры для юных мастеров». Он не особо далеко успел продвинуться, но это там было в самом начале. Генри поймал руку Агаты и коротко приложился к ней губами, пониже натянув ее рукав, чтобы не обжечь.
– Все будет хорошо, не волнуйся, – сказал Генри и пошел дальше.
Агата нерешительно кивнула и потерла глаза, но не заплакала: она тоже умела держать слезы в себе.