– Я мог тебя случайно убить, – прохрипел Генри и даже вздрогнул от неожиданности при звуке своего голоса.
Эдвард пожал плечами:
– Ты же сказал, что контролируешь силу, ну я и решил поверить тебе на слово. Видишь, все живы.
И правда: все выглядели бледными, но вполне живыми. Странник стоял над ними, растерянно моргая. Похоже, он не привык, чтобы его работу так грубо прерывали.
– С ума сойти. – Странник задумчиво потыкал Эдварда в спину носком сапога: это был такой мальчишеский жест, что Генри засмеялся бы, если б мог. Эдвард даже не дернулся – не заметил. – Не было никакой возможности, но он ее прямо из тьмы вытащил. У нашего будущего короля тоже упрямство барана и сердце льва. Вы, случайно, не родственники? С возвращением, Генри. Ты не представляешь, как я рад, что в твоем случае остался без работы.
Эти слова натолкнули Генри на мысль. Он помотал головой, пытаясь прийти в себя, – он чувствовал себя так, будто его грубо разбудили посреди отличного сна. Сосредоточиться было тяжело, и Генри справился только с третьей попытки.
Хью по-прежнему лежал рядом, а Сван ревел и бормотал что-то, обхватив его своими здоровенными руками и качая туда-сюда. Генри подполз к ним – от потрясения он даже не мог вспомнить, как встать на ноги. Он почему-то был уверен, что Сван бормочет стихи, как было с Мойрой, но, прислушавшись, понял: нет, просто слова.
– А помнишь, как мы белку ловили? Помнишь? А тот Зимний день, когда папа выиграл нам соломенное чучелко? Весело было, да?
Голова Хью лежала у Свана на коленях неподвижно, и Генри подумал, что он уже умер, но потом разглядел: глаза Хью чуть приоткрыты, и он едва заметно улыбается, прислушиваясь к словам. Генри навис над Хью, поставив руки по сторонам его головы, чтобы ему не пришлось тратить силы и поворачивать голову. Было ясно, что его уже не спасти. Дар Генри позволял забирать силы других, и его уберегло то, что он – разрушитель. Но у Хью такой способности не было. Генри зажмурился, и слезы, скатившись по щекам, упали Хью на лицо. Тот тоже это почувствовал – собрал последние силы и произнес всего одно слово, так тихо, что Генри едва расслышал:
– Живучий.
– Да. Да. Прости, я не хотел, я был уверен, что не выживу, прости, ты же знаешь, я тебя не обманул, я…
Хью прикрыл глаза, соглашаясь, и открыл их снова. Он выглядел таким бледным по сравнению с тем, каким Генри знал его последние дни, таким нелепым и хилым, но при этом живым, как никогда. «Парадокс», – мелькнуло в голове у Генри.
Странник стоял над ними, и Генри повернулся к нему. Ему в голову вползла мысль, холодная, как змея.
– Не мучай его, – хрипло сказал Генри. – Ты ведь сказал, что мучаешь плохих людей, растягиваешь последнюю секунду до бесконечности. Не надо, ладно?
Странник перевел взгляд на Генри, потом на Свана и кивнул, – не сразу, но кивнул и сделал шаг назад.
– Эй, – Генри шумно вытер нос рукавом и повернул голову Хью, чтобы тот смотрел на него. – Эй, Хью. Помнишь, как вам со Сваном Барс явился? А кто видит Барса, тот становится героем, и ты стал, ты стал, ты победил. Я знаю, как это было трудно. Поверь, я знаю.
Он сам не понимал, что бормочет, ему было так грустно, словно они никогда и не были врагами, и какая-то часть его самого сейчас умирала вместе с Хью. Хью смотрел на него, вглядывался в его лицо так, будто хотел запомнить его, хотя это уже не имело никакого смысла.
– Эй, – Генри разрыдался так, что слезы западали Хью на лицо часто, как дождь. – А помнишь костер, и я ел мясо, а ты вышел из леса, и я в тебя не выстрелил, и ты сел рядом. Была осень, как сейчас, и мы сидели у костра.
Эти слова что-то задели в памяти Хью – его угасающий взгляд вдруг стал почти осмысленным.
– Ты не выстрелил, – пробормотал Хью, еле различимо, но внятно, и в его глазах появилось то, чего Генри никогда в них не видел: радость и спокойствие.
– Нет, – выдохнул Генри, губы пытались улыбнуться, но дрожали так, что не получалось. – Не выстрелил.
Хью слабо кивнул, как будто это все, что он хотел знать о жизни. Его взгляд остановился на лице Генри и больше не сдвинулся.
– Время смерти: десять четырнадцать, – негромко сказал Странник.
Генри перевел взгляд на часы. Стрелки расплывались, но он все равно кое-как разглядел: Странник прав. Генри казалось, что прошло так много времени с тех пор, как он вышел в этот сад, но время, как он уже не раз убедился, – вещь относительная.
Он уперся головой в неподвижную грудь Хью и разревелся в голос.
От печали, от усталости, оттого, что он выжил, а Хью – нет, оттого, что какая-то часть его жизни заканчивалась прямо здесь, чтобы никогда больше не вернуться.
Когда в глазах немного прояснилось, он увидел, что земля вокруг головы Хью, в которую он упирался обеими руками, обуглилась и почернела. Генри подался назад, сел на колени и посмотрел на свои руки. По-прежнему обжигают.
– Эй, – тихо позвал он. – Эй, ты там?
«Нет, чаю отошел выпить! Конечно там, идиот, где мне еще быть?» – вот что он ожидал услышать, но внутри было абсолютно тихо.
– Я думаю, он умер, – негромко сказал Странник, глядя на него сверху вниз. – Ты по-прежнему обжигаешь, такова уж твоя природа: в тебе оставалась всего капля жизни, но огонь был и в ней. Впрочем, огонь как существо тебя покинул. Не знаю уж, вырастет ли он в тебе снова, когда ты окрепнешь, или ты просто будешь обжигать, но больше не услышишь его голоса. У нас примеров еще не было, так что не могу ответить на твой вопрос.
Генри кое-как поднялся, хотя ноги слушались плохо, как у новорожденного лосенка. Огонь спас его, спас их всех и стал частью всего, и теперь Генри обязан был это сделать.
– Спасибо, – прохрипел он, глядя вокруг. Он прокашлялся, голос чуть окреп, и тогда он крикнул во весь голос: – Спасибо! Эй! Ты нас спас! Ты меня слышишь?
Генри повернулся вокруг своей оси, но, конечно, никто не ответил. Ветер подхватил сухие листья и бросил их ему в лицо, он отмахнулся, но один лист – алый, разлапистый – накрепко прилип к мокрой щеке. Генри долго держал его в руке, а потом спрятал в карман.
– Ну все, все, хватит реветь, – проворчал Эдвард, грубовато постучав его по плечу. – Эй. Успокойся. Все хорошо. И ты тоже прекращай. – Он потрепал Свана по спине. – Хотя нет, ты можешь еще поплакать. Брата, наверное, грустно потерять, какой бы он ни был.
Это навело Генри на мысль, и он повернулся к Эдварду:
– Зачем ты это сделал?
Эдвард дернул плечами, засунув руки глубоко в карманы.
– Ты какой-то не такой, как все. А у меня друзей никогда не было. Ну, таких, настоящих. Не тех, которые во всем с тобой соглашаются, а чуть что – сразу подставляют, если это поможет перед королем выслужиться. Вот мне и захотелось сделать что-нибудь такое…
– Героическое? – подсказал Генри, натягивая перчатки, и лицо Эдварда просветлело.
– Точно!
Генри вопросительно посмотрел на Джетта.
– Не знаю, кто ты такой, и ты меня, если честно, пугаешь аж до мурашек, – неловко сказал Джетт. – Но я как-то не привык, чтобы кто-нибудь считал меня хорошим парнем, а ты считал, я по глазам видел. Несмотря на мои…
– Преступные наклонности, – закончил Эдвард, и Джетт хмуро глянул на него. – Ладно, да получишь ты свои десять монет! Только, пожалуйста, я серьезно прошу: когда придем в королевский дворец, ничего не тащи. Отец и так считает меня полным придурком, а если узнает, что я вожу дружбу с вором, вообще из дома выгонит и оставит престол Карлу.
Джетт серьезно кивнул, а Генри еле слышно хмыкнул, жалея, что некому больше оценить шутку про Карла: Агата отошла в сторону и что-то разглядывала под корнями клена. Генри подошел к ней, но, увидев, на что она смотрит, забыл, что хотел сказать.
Между тонких, плотно прижатых друг к другу корней клена протискивался скриплер. Он раздвигал корни всеми ветками, кряхтя и ерзая, и наконец упал на землю. Потом пенек поднялся, огляделся, не обращая внимания на людей, и издал такой пронзительный, мощный скрип, как будто вековая сосна падает под натиском бури. На пару секунд воцарилась тишина, а потом из-под всех кленов полезли скриплеры. Они выбирались на землю, озирались, издавали высокие звуки, вроде тех, что издает на ветру оконная створка, и мчались в дом, переваливаясь на своих спутанных корнях.
– Они существуют, – выдохнул Эдвард, и Генри улыбнулся краем рта.
– Это я их позвал, – бодро сказал Странник, появляясь у Генри за плечом. – Сказал, что нашел им новый дом всех вещей. По-моему, они в восторге: ты гляди, как забегали! А что: дворец прекрасный, все деревянное, как они любят. Да и вообще, тут целая деревня для жизни обустроена, а людей сюда все равно не пустишь. Легенды не врут, тут любое яблочко укусишь – и смерть на месте, а эти ребята только печенье трескают и чай пьют. Хоть барахло свое наконец-то уберут из моего дома. – Он усмехнулся, глядя на разбегающихся скриплеров. – Буду скучать по ним.
– Можно его здесь похоронить? – глухо спросил Сван. Его широкая ладонь лежала на лице Хью, закрывая его глаза. – Он не очень любил Хейверхилл, всегда хотел оттуда сбежать.
Генри кивнул и посмотрел на остальных. Те любовались на скриплеров, глуповато открыв рты, а Генри не мог отвести взгляд от ожогов у Джетта на руке и у Эдварда на шее. К счастью, обожженную лодыжку Агаты под длинным платьем было незаметно.
– Не желаешь ли приложить к ним по кошке? – учтиво спросил Странник.
– Да, пожалуйста, – сказал Генри.
Все переглянулись, но, видимо, решили, что его привычка разговаривать с самим собой – не худшее из того, что они сегодня наблюдали. А Странник тем временем исчез и вернулся с охапкой мяукающих кошек, которые так и норовили выбраться из его объятий и соскочить на землю. Он взял одну за шкирку и уронил на руки Эдварду – тот вздрогнул и инстинктивно поймал. Двух оставшихся кошек Странник посадил на плечи Джетта и Агаты. Все были увлечены скриплерами и, кажется, не заметили, что кошки появились прямо из воздуха.