Заслышав рычание, младенец заплакал. Впервые после рождения.
Волчица опустила голову, подбежала к младенцу, обнюхала. Комары взлетели в воздух. Волчица коснулась младенца лапой, подвинула к себе под брюхо. Ребенок умолк, пожевал губами и принялся сосать молоко волчицы. Она посмотрела на Датуна и зарычала.
Халади выпал из рук Датуна. Он смотрел, как ребенок лежит под волчицей, а затем, как подкошенный, рухнул на колени.
Ударил окровавленным лицом в землю и сказал:
— Великий Тэйанг, прости меня, ослепленного глупостью. Поистине, ты по заслугам забрал у меня один глаз, потому что я был слеп и обуян гордыней. Я не ведаю твоих замыслов в отношении этого младенца, но прошу, наставь меня на путь истинный.
Волчица перестала рычать. Ворон каркнул с дерева.
Датун, не переставая кланяться, пополз к ребенку, но волчица снова зарычала. Ворон каркнул два раза.
Датун поднял голову.
Волчица развернулась, осторожно схватила младенца в пасть и понесла вдоль воды.
Далеко за лесом затрубил боевой рог. Бори ждали командира. Ворон еще раз каркнул.
Датун посмотрел, как волчица исчезает в зарослях. Затем перевел взгляд на ворона и прошептал:
— Я понял, великий Тэйанг. Я все понял. Я ухожу. Я буду навещать младенца и следить за его здоровьем. А сейчас я пойду. Я никому не скажу…
Он встал, подобрал халади и запрыгнул на гаура. Поскакал обратно к войску.
Ворон полетел за волчицей. Он видел, как она отнесла ребенка в нору. В глубине пищали четверо новорожденных волчат. Ребенок еще раз напился молока волчицы, когда она улеглась в норе, и спокойно уснул. Волчата лизали его окровавленные лицо и ручки.
Ворон полетел над болотом. Перья еще выше топорщились на голове, потому что надвигалась буря.
Орихалковые когти
Осенью Амрак прибыл в земли рода играков. Небо затянули медно-серые тучи, сквозь них с трудом пробивались лучи солнц.
С ночи моросил дождик. Амрак шел степью. Шкура оленя, пойманного три дня назад, отвердела и не сгибалась. Амрак отыскал ровную ветку, привязал к ней шкуру и нес над головой. Шкура хорошо защищала от дождя.
Ближе к вечеру дождь прекратился. Тучи ушли на юг. Выглянули Тэйанг и Амай, обогрели ласковыми лучами. В бирюзовом небе порхали жаворонки.
Амрак бросил шкуру на синюю траву, сам уселся сверху. Достал кусок мяса и сладкий картофель, перекусил. Легкий ветер пригибал траву к земле. Амрак лег на шкуру, некоторое время смотрел на небо и уснул.
Проснулся, когда светила почти скрылись за горизонтом. Лежа лицом вверх, тихонько затянул вецерунийскую песенку о короле и шуте. Под конец запел громко, на всю степь.
А когда закончил, неподалеку отозвался другой человек. Звонко и чисто пел песню на даркутском, о юноше, влюбленном в заколдованную принцессу. Амрак прикрыл глаза и слушал.
Певец умолк. Потом крикнул:
— Ты как очутился здесь, вецеруниец?
Амрак открыл глаза и поглядел в сторону певца. Трава скрывала собеседника.
— Это долгая история, — ответил Амрак.
Зашуршала трава. Хромая, подошел приземистый человек с брюшком. Волосы короткие, безбородый, что редкость у даркутов. На лице синяки и ссадины. На голове — обрывок красной ленты. Яркий желтый халат порван. На зеленых штанах по колено оторвана одна штанина, видна голая грязная нога.
— Расскажи? — попросил певец. — Я люблю истории.
Амрак сел на шкуре и спросил в ответ:
— За что тебя так разукрасили, салисэр?
Певец подошел ближе и со стоном опустился на траву.
— У даркутов есть пословица насчет людей, которые отвечают вопросом на вопрос. Но я не буду тебе говорить. А то обидишься и, чего доброго, перережешь мне горло.
Амрак улыбнулся. Достал рог, помахал.
— Разве бродяга способен перерезать горло первому встречному? Я люблю пить араху, а не кровь.
Певец улыбнулся.
— Ты далеко не бродяжка. И то, что ты хочешь убедить меня в этом, настораживает еще больше.
Амрак перестал улыбаться и убрал рог. Спросил:
— Как тебя зовут и откуда ты пришел?
— Вот это другой разговор, — сказал толстячок. — Мое имя Шашу, я салисэр.
Амрак кивнул.
— Иду из аила рода играков, — продолжил толстячок. — Вернее, я оттуда убежал вчера вечером.
— А что так? Не понравились твои песни?
Шашу улыбнулся разбитым ртом.
— Песни понравились и даже очень. А вот некоторые шутки оказались неуместны. Я рассказал их Сумайе, дочери Карсака, она так смеялась, что чуть не упала с постели. В это время в кибитку ворвались ее братья. Четверо, и все здоровые как на подбор.
— Ты спал с незамужней девушкой? Ай-яй-яй, большая ошибка, — заметил Амрак.
Шашу кивнул.
— В Вецерунии нет таких строгих нравов, насколько мне известно. А вот у нас за это могут лишить мужского достоинства.
— Ну почему? — спросил Амрак. — В Вецерунии это тоже не поощряется. И как ты выкрутился?
— А никак, — улыбка Шашу поблекла. — Избили до полусмерти. Может, и прикончили бы, но орден Уш-Таш не поощряет убийств салисэра. Они забрали мое имущество и гаура, сломали донбурру и выгнали из аила. Я приковылял сюда и прилег отдохнуть. Слышу, поет кто-то, а это, оказывается, ты. И, кстати, до сих пор не знаю, как тебя зовут.
— Я одинокий бродяга по имени Амрак. Родился действительно в Вецерунии. До сих ни одна душа в Ташт-и-Даркут не знала об этом.
— Ты пел песню на вецерунийском языке, я знаю его немного, поэтому все было ясно. Слушай, не надо смотреть на меня таким оценивающим взглядом, Амрак, — поежился салисэр. — Как будто ты выбираешь, каким способом удобнее меня умертвить. Ты очень опасный человек. Пожалуй, самый опасный из всех, кого я встречал, а видел я немало. Я не выдам тайны твоего происхождения.
— Здесь нет никакой тайны, — сказал Амрак. — Я из обедневшего дворянского рода. Чересчур пристрастился к кипящему вину. А потом устал смотреть на каналы и отправился бродить по свету.
Шашу кивнул. Глаза его смеялись.
— Все ясно. У меня не осталось никаких вопросов. Все совершенно ясно.
— А вот у меня есть вопрос. Откуда салисэр знает вецерунийский язык? Это и впрямь неразрешимая загадка.
Где-то в степи зарычал каменный лев. Шашу повернулся, морщась от боли в сломанных ребрах.
— Где твой гаур, Амрак?
— Я хожу пешком. Так легче укрыться.
— Понятно. Что касается моих знаний языка, то это легко разъяснить. Пару лет назад я жил при ставке каана. Там был посланник Вецерунии со свитой. Я познакомился с одной из его помощниц, причем очень близко. Мы провели вместе много незабываемых минут. Тогда я и выучил основы вашего языка.
Амрак кивнул.
— Ты направлялся к игракам? — спросил Шашу.
— Здесь везде их кочевья. Куда не иди, попадешь к ним.
— Я имел в виду аил Карсака. Может, изменишь направление и пойдешь в другую сторону? А я составлю тебе компанию и буду веселить песнями.
— Я не люблю песни.
— А что же пел тогда?
— Просто так. Воспоминания…
Шашу встал с места и охнул от боли в ушибленной спине. Лев зарычал снова, уже ближе. Салисэр спросил:
— А где твое оружие? Как ты справишься с хищниками, если они нападут?
— Я не справляюсь с ними. Я просто убегаю.
— Но вокруг степь, как ты убежишь ото льва?
В кустах раздался шорох, и Шашу замер. Вышел кулан, посмотрел на Шашу и повел ушами.
— Я чуть было не… — Шашу оглянулся на Амрака и поначалу не нашел его. Вместо бродяги высился небольшой холмик с травой.
Шашу подошел ближе и тронул холмик ногой. Он чуть подался, как туша гаура. Тогда салисэр толкнул сильнее. Холмик опрокинулся, под ним обнаружилась шкура оленя, а под ней Амрак.
Во рту у бродяги торчала трубочка. Он дунул, и в лицо Шашу выплыло облачко красного дыма. Салисэр принялся беспрерывно чихать.
Амрак вылез из-под укрытия. Холмик тоже оказался шкурой, с тыльной стороны хитроумно обшитый травой и ветками деревьев.
— Зачем пускать слезной порошок? — спросил Шашу в промежутке между чихами. — Ты же видел, что это я.
Амрак сунул маскировку и трубочку в наплечный мешок. Поднял твердую шкуру оленя и отряхнул от пыли. Сказал салисэру:
— Ты же хотел знать, как я спасаюсь от хищников.
Закинул мешок и шкуру на спину. И двинулся дальше, в сторону аила Карсака. Шашу перестал чихать и поглядел ему вслед. Амрак прошел немного и оглянулся. Увидел застывшего Шашу. Улыбнулся.
— Ладно, пошли вместе. Обойдем аил Карсака с севера.
Салисэр потащился следом и снова расчихался.
Они обогнули аил играков и двинули по степи дальше. У Шашу опухло лицо. Он крепился и пел пошлые стишки треснутым голосом.
Когда они отошли от аила на два фарсанга, Амрак вынул из мешка небольшой разборный арбалет. Собрал и уже в темноте подстрелил джейрана. Затем развел костер в небольшом логе, где путники остановились на ночлег.
Амрак освежевал животное, отрезал кусок мяса, посыпал специями из мешочка, нанизал на веточки и пожарил. Шашу в это время рассказывал историю про волшебного волка, что помог бедному пастуху жениться на дочери каана.
Когда мясо поспело, Амрак угостил салисэра. Они ужинали, сидя у костра. В степи выли волки. Дым поднимался к звездам, а иногда стелился по земле и слезил глаза.
— А где твоя араха? — спросил Шашу. — Давай выпьем и споем песни. Ты еще помнишь вецерунийские?
— Нет у меня арахи, — ответил Амрак. Он чистил и точил арбалетные болты.
— Интересный ты бродяга, Амрак. Без арахи ходишь, зато с арбалетом в мешке. Причем с баснословно дорогим. Он у тебя по особому заказу сделан, я немножко разбираюсь в этом. Маленький, но мощный.
— Бродяги много чего находят на обочине дороги, — сказал Амрак, осматривая болт в свете костра. — Также, как и певцы, которые рыскают по тэйпам, вынюхивают новости и передают их шайхам разных мистических орденов.
— Это точно, — кивнул Шашу. — Салисэры — те еще крысы. Но я уже решил для себя, что сведения о неком вецерунийском бродяге останутся при неком салисэре и никуда не уйдут. В благодарность за компанию и славный ужин.