— Это что за разбойник такой? — Саксон слез с гаура и подошел к старушке, обойдя разбросанные по двору ветки и бревна. Неподалеку сидела рыжая лохматая собака. Она подняла зауженную морду и тоже завыла, тоскливо и тягуче.
Офимья как раз вытерла мокрое лицо. Сквозь пальцы мелькнул широко раскрытый глаз. Платок на голове сполз назад, из-под него вылезли седые космы. Ясеню показалось, что старушка исподтишка подглядывает за путниками сквозь расставленные пальцы.
— Что ты пристал ко мне с расспросами? Ты не видишь, горе у меня? Была деревня Вабиха, а теперь и нету! Посвистал ее лиходей Одихмат, чтоб его Мать Сыра земля поглотила!
Саксон наклонился, взял старушку за крошечное плечо и поднял с грязного порога.
— Пойдем, Офимья, в дом. Расскажешь по порядку.
И увел рыдающую старушку в избу, скрипнув ветхой дверью.
Нет, подумал Ясень, тоже спрыгивая с всхрапнувшего гаура. Показалось. С чего бы тщедушной бабушке за ними подглядывать? Она убита тяжким горем и ни о чем другом думать не может.
Мальчик привязал утомленных гауров к остаткам изгороди. Над трупами людей в разгромленном соседнем дворе, каркая, летали вороны. Легкий ветер донес запах гари.
Осталось ли здесь перекусить чего, спросил себя Ясень. От голода он чувствовал пустоту в животе.
Вошел в низенький домишко, маленький, как и сама Офимья. Сеней не было, сразу попал в отапливаемую комнату.
Саксон сидел у стола рядом с окном. Старушка хлопотала у печи, доставая дымящийся горшок. Пахло супом и жареным хлебом, да так аппетитно, что у Ясеня во рту собралась слюна.
— Ясенек, тащи сумы, все, чего осталось, — приказал отец, взял со стола огурец и откусил половину. — Угостим хозяйку.
Дак у нас там и осталось-то совсем ничего, думал Ясень, возвратясь во двор и снимая с гауров седельные сумки.
Они перекусили нехитрым, но плотным ужином. Вареные курица и яйца, овощи, хлеб. Саксон молчал, не привык болтать во время еды. Ясень быстро наелся и незаметно оглядывался по сторонам. Обычная изба, ничего выдающегося: печь, лавки, стол. В полу отверстие для погреба. У них в Чернограде в несколько раз больше была.
— Так кто же такой этот ваш Одихмат? — спросил, наконец, Саксон, откинувшись назад после трапезы. Лавка заскрипела под его грузным и большим телом. — Сколько народу у него в ватаге?
— Не знаю я, сколько их всего, душегубов, — ответила Офимья, отложив ложку. Когда она ела, то постоянно прикрывала рот ладонью. — Один он был. Пришел на рассвете, когда никто не ждал.
— Один? — удивился Саксон. — Чего же вы не отбились всей деревней?
— Так он даже и моргнуть не дал, окаянец. Как начал свистеть, так все и попадали мертвые. А потом и дома разлетелись.
Саксон переглянулся с Ясенем. В своем ли уме старуха, может, тронулась разумом от горя?
— Как так, от свиста обычного?
Из узеньких раскосых глаз Офимьи опять потекли слезы.
— Да, от свиста. Только свист тот был не обычный, а злодейский. Сначала тонкий, как гауровы жеребята трубят. А потом все тише и тише. Под конец совсем еле слышный. Но у людей все внутре лопается. Сама слышала.
Саксон в затруднении почесал золотистые пряди, пригладил.
— Интересные истории ты поведала, бабушка. А дома тоже от свиста попадали?
Офимья вытерла слезы кончиком платка.
— Конечно, от свиста, от чего же еще? Ты что же, словам моим не веришь? Хлеб мой сожрал, курицу и яички слопал вместе с пострелом своим, а теперь во мне усомнился?
Саксон выставил ладони.
— Верю, Офимья, верю, как же иначе. А ты как спаслась от свиста смертоносного?
Офимья указала подбородком на темное отверстие погреба.
— А вон там была, за грибочками лазила. На мое счастье, я одна живу. Были у меня три сына, так давно в войне с идриссами полегли.
Саксон допил мед из кувшина и сказал:
— Да, повезло тебе, бабушка. Хотя, как сказать, повезло ли на самом деле… А где можно найти этого Одихмата? Он часом, не из даркутов ли?
Офимья кивнула.
— Все может быть. Издалека пришел, дикий весь, руки железные, глаза огнем полыхают. Людей, как кашу, поедает. На голове рога большущие, на спине крылья, как у сокола. Когда на дерево лезет, дуб огромный под ним прогибается.
Ясень поежился. Очень уж лютый облик получился у разбойника.
— Этот душегуб поганый себе гнезда свил на девяти дубах в Брянском лесу, — продолжала старушка, выпучив глаза от возбуждения. — Это там, где светила заходят, по дороге на Самбитас. Там Пучай-река течет, запах у нее смрадный, потому как мамонты и носороги приходят со всей округи, чтобы помирать в ее водах. А за рекой лес дубовый, Брянский.
Она закачала головой и опять прикрыла рот ладонью.
— Неужто пойдешь туда, добрый молодец? Еще и сынишку потащишь? Сгинешь ведь почем зря. На Одихмата уж много храбрецов ходило, да все пропали. Он ведь, паршивец, не только нашу деревню погубил. Много лет дорогу на столицу держит, купцам проезду не дает. Князь Волотоман Сыслав уж и награду за него объявил, сто златников за живого и пятьдесят — за мертвого. Да еще и титул воеводы.
— Неплохо, однако, — Саксон приоткрыл рот от удивления. — Знатная награда. А почему за живого так много?
Офимья махнула маленькой ручонкой.
— Видать, слишком много натерпелся князь от лиходея. Хочет живым получить и предать лютой казни, всласть потешиться.
Саксон встал.
— А далеко ли лес Брянский, бабушка? Успеем до темна?
Офимья мотнула головой.
— Нет, что ты, милок. Далеко до него. Вы бы отдохнули лучше, отоспались с дороги.
Честно говоря, ночевать в разоренной деревне Ясеню не хотелось. Видимо, отец его был того же мнения. Он пошел к выходу, подхватив сумы с пола.
— Ничего, авось успеем. Разбойник-то не ожидает нас сейчас, после налета своего. Тут мы его и возьмем за выйки. Главное — стремительность и внезапность. Я сына всегда учу. Кто удивил, тот победил.
Говоря так, он вышел из дома и направился к гаурам. Ясень выбежал за ним. Ему показалось, что Офимья пробормотала вслед отцу что-то нехорошее и обидное. Гребень снова кольнул грудь.
Вскоре отец и сын, оставив старушке припасов, выехали из порушенной деревни. Офимья так и не вышла из дома.
Саксон ударил гаура и помчался по дороге. Ясень не отставал.
Они проехали через поля, затем через луга, заполненные синими и черными цветами. Ясень глядел на отцовскую здоровенную палицу, которой он как-то на глазах сына отбился от четырех грабителей и надеялся, что отец сможет справиться с разбойником-свистуном.
К вечеру они проехали по деревянному мосту через реку. От медленно текущей воды и впрямь несло тухлым мясом. Ниже по течению на берегу Ясень увидел полуразложившиеся трупы мамонтов. В них копошились стаи пещерных гиен и стервятников.
— Вон он, лес, — сказал отец, указывая на огромные дубы, к которым уходила дорога. На краю дороги лежала перевернутая повозка. Рядом белели кости гауров и человеческие черепа. — Мы сделаем вот как. Ты езжай по дороге через лес. Медленно. Я пойду в обход. Ты отвлечешь его внимание. Я нападу на него сзади. Чтобы не дать ему свистеть.
Они поскакали дальше. Гауры устало хрипели. Светила исчезли за горизонтом. Небо потемнело и темно-алым покрывалом нависло над землей. Трава на лугу перед лесом стояла черная или серая.
Когда подъехали к лесу, отец сказал:
— Если что-то пойдет не так, езжай сюда обратно. Не пытайся прорваться сквозь лес. Объедь его и скачи в Самбитас без меня. Понял?
Ясень кивнул. А что, если сейчас он видит отца в последний раз? Как потом дальше на свете жить?
— Сосчитай до ста десять раз и езжай в лес, — сказал Саксон, трогая гаура. — И будь осторожен. Скоро мы его поймаем.
От речки несло гнилым мясом. Ясень послушно сосчитал, хотя несколько раз сбился со счета. Поехал на гауре в лес.
Вековые дубы встретили мальчика мрачным безмолвием. В корнях одного из деревьев похрюкивали деодоны.
Ясень проехал еще и заметил, как быстро стемнело в лесу. Где же этот бесов разбойник спрятался?
Немного погодя он выехал на опушку, в центре которой стояли девять дубов. На одном дереве мальчик заметил огромное гнездо. В гнезде стоял шалаш.
Когда Ясень подъехал ближе, гаур беспокойно затрубил. Затрещали ветви, из шалаша вылез мужчина и сел на краю гнезда. Свесил вниз голые ноги. Одихмат-разбойник, явился не запылился.
Как и говорила старушка, у Одихмата и вправду оказались горящие красные глаза. Руки длинные, голова лысая, только косичка болтается.
— Слэзь, — хрипло приказал Одихмат и показал на гаура.
Ясень посмотрел на него снизу вверх. Послушаться или нет? Что лучше отвлечет внимание разбойника?
Но Одихмат уже решил за него. Пожал плечами и свистнул. Негромко и пронзительно.
Ясень слетел с гаура, чуть не ослепнув от жгучей боли в голове. Гаур затрубил и повалился набок. Забил копытами и утих.
Мальчик поднялся и увидел, что из пасти и ушей гаура течет кровь.
— Повэзло тэбе, щэнок, — сказал Одихмат. — Ты махонькый. Вэсь звук гаур прынял. А то бы тоже валялся с лопнувшэй головой.
Он говорил низким голосом, растягивая слова.
— Впрочем, давай исправим, — сказал Одихмат и поднял руку. Лицо разбойника исказилось, приготовился свистеть.
Сзади из-за ствола прилетела отцовская палица и ударила Одихмата по затылку. Разбойник потерял равновесие и свалился с гнезда на землю. Палица с глухим стуком упала рядом.
Из-за дуба, на ветвях которого висело гнездо, вышел Саксон. Связал разбойника и сунул в рот кляп. Одихмат лежал без сознания и болтался в руках отца.
— Молодец, Ясенек, — сказал он. — Повязали душегуба.
Он положил разбойника на землю и подошел к дубу.
— Ты погляди за ним, а я наверх полезу, — и поплевав на ладони, полез по стволу дуба к гнезду. — Посмотрим, чего он там собрал.
А собрать за время разбоя Одихмат успел немало. Саксон спустил пять мешков и два сундука с награбленным. Ясень заглянул в один позвякивающий мешок и подивился тому, что куль полон золотых и серебряных монет и украшений.