Усмехаюсь:
— Ну да, конечно, именно так и было бы. Ладно, хватит этой лирики. Выбор у тебя следующий. Либо в понедельник в девять нуль-нуль эта запись оказывается одновременно в телефоне твоей начальницы и начальника отдела резонансных дел. Либо ты сейчас сообщаешь мне все, что удалось выудить из компьютера Льва, удаляешь свою копию данных и думать забываешь об этом аккаунте.
— Я все расскажу, конечно! Вот только немного удалось найти…
— Тем хуже для тебя. И, кстати, в дальнейшем раз в неделю ты докладываешь мне обо всем, что происходит в «Марии». Заказы, оборот, кадровые перестановки, кто с кем против кого дружит… все.
С волками жить — по волчьи выть. В конкурентной борьбе нет плохих методов, а есть неэффективные.
Пухляш через силу кивает. Умный, скотина, понимает, что деваться ему некуда…
— Пойдемте, покажу вам, что нашлось в этом компьютере… немного, смотрите. Обычные медиаданные, деловая переписка, сайты там разные… ничего особенного. Только вот этот текстовый файл был заархивирован и спрятан в одной из служебных папок. Там всего одна строчка…
Пухляш открывает файл. В нем текст «Прошлое становится все важнее». Мда, глубокомысленно, но ни черта не понятно…
— Я так и эдак вводил эту строку, — вздыхает пухляш. — Ничего не подошло. Ну да вы знаете. Давайте скину вам использованные варианты.
— А есть идеи, что это может означать?
Пухляш разводит руками:
— Всю голову сломал. Вот ей-богу, не вру: никаких идей…
— До сих не можем поверить, что Льва Викторовича больше нет, — говорит мужчина средних лет в ярком рабочем комбинезоне, измазанном маслом. — Знаете, в тот день, когда он умер, самый старый станок в нашем цеху встал, и мы толком не можем его запустить. Как без рук мы без нашего главного инженера…
— У Льва Викторовича был Дар к ремонту станков?
— Нет, что вы, — техник улыбается. — Станки он просто знал и любил. А Дар у него был — заказы для нас находить. Без заказов, сами понимаете, станки бесполезны — при капитализме, чай, живем. Дешевле заказать в Китае любые стройматериалы, чем отечественную промышленность развивать. Лев Викторович умел договариваться, а теперь… Теперь и люди, и техника простаивают. Скоро штат сокращать придется, вот и переговоры ведем о перестройке одного из цехов в ночной клуб…
Поиск контактов покойного никакого результата не дал — его старые друзья умерли, а новых он не заводил, жил замкнуто. Зато в свои семьдесят лет обладающий внушительным состоянием старик продолжал работать главным инженером на одном из умирающих городских заводов.
— Лев Викторович дружил с кем-нибудь из коллег?
— Да вот не скажешь, чтобы дружил. Ровно ко всем относился. Если кому помощь нужна была — выбивал всеми правдами и неправдами. Старался, чтобы у нас тут все по справедливости было, а не по рынку. Зато, к примеру, пьянки на работе не терпел, хотя сразу не увольнял — собрания трудового коллектива проводил, пытался пьяницу усовестить как-то. Старой закалки был человек. Его, может, не все любили, но все уважали. Вон, до сих пор цветы к портрету приносят…
Посреди обшарпанного, явно знавшего лучшие времена заводского холла стоит стенд с перечеркнутой черной лентой фотографией. Лев Викторович в безупречно сидящем костюме с галстуком смотрит строго и серьезно. Рядом стоят несколько букетов — дешевых, из ближайшего ларька, но почти свежих. Под портретом — напечатанные на принтере с севшим картриджем слова: «Человек умирает, а идея его живет».
Царапает эта фраза. Логично было бы — дело живет, а идея… ну какая еще идея?
Спрашиваю у техника:
— Почему именно такая надпись под фотографией?
— Лев Викторович частенько так говорил, вот мы и напечатали. Подумали, ему приятно было бы, что люди помнят его слова.
Который раз ловлю себя на том, что тупо смотрю на парковку за окном. Ну что за проклятое дело с этим паролем от блокчейна… Конкуренты больше на пятки не наступают, в хранилище никто не ломится — одна попытка ввода пароля была, одна и осталась, и так пять дней. А по существу… никаких идей. Может, и правда я откусил кусок, который не могу проглотить? Не нашего масштаба дело, а, как это ни грустно признавать, скорее «Марии» с ее спецами. Пора, наверно, звонить заказчице, признать, что пароля у нас нет, получить оплату накладных расходов, закрыть договор и сосредоточиться на делах, которые нам по зубам.
В чем же состоит эта твоя идея, Лев Викторович? Где ты был счастлив?
Набираю в текстовом редакторе три фразы, которые явно что-то значили для покойного.
«Мы путешествуем во времени».
«Прошлое становится все важнее».
«Человек умирает, а идея его живет».
Распечатываю, разрезаю листок, чтобы каждая фраза оказалась на отдельном фрагменте. Верчу так и эдак, меняю местами — но смысла не добавляется.
— Саша, тут акты подписать надо…
Вздрагиваю — задумался и не заметил, как вошла Нина Львовна с пачкой документов. Как же хорошо, что благодаря ей и Кате бумажки эти бесконечные мне приходится только подписывать. Хотя уже одно это, признаться, утомляет…
— Ой, а что это ты, Саша, древние песни переводишь?
— Что?
— Ну, это же из «Happy nation» у тебя текст? Ace of Base?
— Нина Львовна, дорогая, пожалуйста, не уходите, подождите минутку…
Быстро ввожу название в поисковик — действительно, в этой песне есть три строки, которые примерно так переводятся.
— Нина Львовна, о чем эта песня? Какой у нее смысл?
— Кто же знает, Сашенька… Тогда даже эстрадная музыка имела смысл, не как теперь — «люби меня, как я тебя, горит мой Дар словно пожар». А песня эта так популярна была, помню, сама подругам ее на двухкассетнике переписывала… Мне когда-то очень хотелось понять ее значение, я даже английский для этого учить начала — по-настоящему, а не для зачета. Что-то там о счастливой стране, где все понимают друг друга и мечтают об идеальном человеке. Ради народа, ради добра, ради братства всех людей. Многие думали, это про СССР, хотя под эту музыку он и распадался. Песню все равно толком не поняла, зато потом в международную компанию устроилась, они как раз открываться стали.
— А название группы что значит?
— Этого уже не помню. А раньше они назывались по-другому — «Проспект Калинина».
— Где это — проспект Калинина?
— Эх, молодежь… В Москве. Теперь — Новый Арбат. Саша, так ты акты подпишешь или мне до утра ждать?
— Да-да, извините, задумался… Спасибо вам, Нина Львовна.
Проверяю — правда, шведские красавчики когда-то назвали свою группу именем главной улицы Советского союза — той, чью фотографию Лев держал над рабочим столом. На эту улицу приехал молодой провинциальный студент, и буквы СССР сияли, будто бы зажжены на века — хотя были всего-то невыключенным светом в кабинетах какой-то бюрократической конторы. Но юный тогда Лев верил, что будет жить в счастливой стране, где все для народа, общего блага и братства всех людей. И сокровища свои он оставил тому, кто об этом догадается. Тому, кто его поймет.
Тянусь к мессенджеру, чтобы написать заказчице. Пароль нельзя пересылать через интернет, лучше мне к ней приехать и все рассказать, а там уже ей решать, рисковать ли — попытка единственная и последняя. Время позднее, но, думаю, заказчица откладывать не станет…
Рука замирает у кнопки «отправить сообщение». Собственно говоря — зачем? Покойный ведь не завещал биткоины никому из родни. Он оставил их любому, кто разгадает его ребус. Вот я и разгадал. Почему я должен отдавать свой приз?
Правда, есть еще профессиональная этика в отношении клиента… Но кто мне эта посторонняя, не особо симпатичная даже тетка? К чему такие деньжищи унылой библиотекарше? А вот мне очень даже пригодились бы. Десять биткоинов… таких возможностей у меня не было никогда. Это же выход на совершенно другой уровень и жизни, и бизнеса. И чего тут такого? Мы ведь давно уже не живем в счастливой стране, где все мечтают об идеальном человеке и прочей прекраснодушный ерунде. Да и та страна не была такой на самом деле. Как там говорил бандит Рязанцев — «правда всегда одна, Саня: сильный жрет слабых».
Сколько всего я смогу на эти деньги купить… кроме, пожалуй, одного — уважения к себе. Как Федор и другие, будущие дети смогут меня уважать, если я не смогу уважать себя сам? И Оля… для нее счастье не в деньгах, она не поймет, придется всю жизнь ей врать. Или расстаться с ней и искать другую женщину, для которой имеют значение только деньги. Нужна ли мне такая женщина, такая жизнь, такой я сам?
Час спустя сижу в гостиной у заказчицы.
— Ну, я не зна-аю… — тянет она. — А если это не то?
— Полагаю, мы проделали разумный объем работы и можем предложить вам ее результат. Использовать его или нет — решаете вы. Это ваши деньги и ваше дело.
— А как вводить?
— Как название музыкальной группы. Пробелы запрещены, потому тут нижнее подчеркивание. Вариант один. Знаете, я, пожалуй, выйду на кухню, не буду у вас за плечом стоять. Это ваше решение.
Минуту спустя заказчица сообщает, что пароль подошел. Вид у нее ошарашенный — она в одну минуту получила на порядок больше денег, чем заработала за всю трудовую биографию. Справится ли она с этим? Не мое дело.
Оставляю номер, на который надо перевести наш гонорар, и прощаюсь.
С лестничной клетки звоню Оле:
— Знаю, что поздно, но ты не против, если я сейчас приеду?
— Конечно, — слышу улыбку в ее голосе. — Приезжай, как раз мясо в духовку поставила. Ужасно по тебе соскучилась.
— Мы ведь позавчера виделись.
— Знаю, все равно соскучилась.
— Я тоже. Скоро буду.
Оля знает, что я — тот мужчина, которому она может доверять.
Потому что я сам о себе это знаю.
Глава 8Ловцы снов. Часть 1
Октябрь 2029 года
Сияющий хурул — самое яркое пятно в этом пыльном, затерянном в степях городе. Я прилетел вечерним рейсом и уже по пути из аэропорта в тряских стареньких «Жигулях» — таким здесь оказалось такси класса «комфорт»— успел устать от унылых бурых пространств за грязным окном. Самая приличная гостиница города располагалась в пятиэтажной хрущобе, я долго шел к своему номеру по извилистой кишке коридора. Утром не удалось найти ни одной работающей кофейни, пришлось завтракать в кондовой столовке с раздачей — здесь, однако, готовили вполне съедобные местные пельмени со смешным названием «берики». От подсоленного чая с молоком я отказался, взял обычный заварочный пакетик. Потом попетлял немного между панельными домами и вышел наконец к цели своего путешествия — главному буддийскому храму страны.