Только тогда Плэгас отбросил пику и зажег кроваво-красный клинок. Толпа на холмах горестно запричитала.
– Казни одного, и ты вселишь ужас в тысячу, – сказал муун.
Швырнув воина на землю при помощи Силы, он световым клинком умело вскрыл грудную полость туземца и извлек наружу еще бьющееся сердце.
Крики толпы переросли в лихорадочные стоны, когда он вознес сердце высоко над головой; а затем все стихло. Наступившее безмолвие, казалось, будет длиться вечно, но вот павшие воины стали подниматься и – кто сам, кто опираясь на товарищей, – покидать поле боя. Зрители на холмах расходились – безутешные, но воодушевленные тем, что их народ выполнил свой долг. Загудели рожки, и ветер подхватил туземную песнь, печальную и торжествующую одновременно. Не пройдет и нескольких дней, как они воздвигнут стелу в честь павшего воина, и начнется отсчет дней до возвращения небесных гостей.
Плэгас опустил замершее сердце на грудь аборигена и краем плаща вытер кровь с руки и предплечья.
– Хотя мууны и занимают высокое положение в Галактике, одно время меня сильно занимал вопрос, почему другие уступали мне место или жались к обочине, когда я проходил мимо. Но еще в самом начале ученичества я понял, что нищие народы теснились не потому, что я муун, а потому что я, в сущности, превосходил их по всем возможным параметрам. Более того, они должны позволять мне проходить не просто мимо, а по их головам, потому что ситы – их спасение, их единственная надежда. Они обязаны оказать нам любую услугу, пойти на любую жертву, обязаны даже жизнь отдать за то, что мы однажды сделаем для их потомков.
Но темные времена ждут многих, Сидиус. Эпоха войн необходима, чтобы очистить Галактику от тех, кто допустил ее разложение. Ибо от разложения нет лекарства; его можно лишь выжечь каленым железом. И главные его виновники – джедаи. Испорченные жалостью к другим, закованные в кандалы повиновения – учителям, Совету, своей возлюбленной Республике – они поддерживают миф о всеобщем равенстве, служа Силе так, будто это система верований, заложенная в них с рождения. Они носятся с Республикой, словно потакающие любым капризам родители, которые смотрят сквозь пальцы на безответственные поступки своего чада и готовы простить ему любое прегрешение, лишь бы сохранить мир в семье. Путаясь в полах собственных плащей, они спешат на помощь правительству, которое деградирует уже целыми веками. Хотя вместо этого должны провозгласить: «Мы знаем, что для вас лучше!»
Галактику не наставишь на истинный путь, пока Орден джедаев и прогнившая насквозь Республика не будут низвергнуты в пропасть. Только так ситы смогут начать перестройку с самого фундамента. Именно поэтому мы подстрекаем звездные системы к раздорам и содействуем группировкам, которые несут хаос и анархию. Разрушение любого рода служит нашим конечным целям.
Плэгас вновь взял в ладони сердце воина:
– Мы подчинили себе силы хаоса, впрягли их в свое ярмо. Темные времена не настанут сами собой, Сидиус. Лишь тонкие манипуляции проницательных и просвещенных существ породят бурю, на исходе которой власть окажется в руках избранной элиты, готовой к трудным решениям, каких страшится Республика. Жители Галактики могут сколько угодно избирать своих вождей, но нас избрала сама Сила.
Он посмотрел в глаза ученика:
– Но помни, что умелый политик способен посеять куда большую смуту, чем двое ситов с виброклинками, световыми мечами или силовыми пиками. Таковым ты и должен стать – а я буду наставлять тебя, скрываясь в тени.
– Но достанет ли нам величия? – спросил Сидиус.
– Достанет ли нам жестокости – вот что ты должен спрашивать, – усмехнулся Плэгас. – Мы живем не в эпоху гигантов, Сидиус. Но чтобы преуспеть в своем начинании, мы должны стать зверьми.
Откусив от сердца воина, он передал окровавленный орган своему ученику.
Глава 14Очертания его тени
– Кажется, бифштекс пришелся вам по вкусу, посол Палпатин.
– Изысканно, – ответил тот, задержав на ней взгляд на мгновение дольше, чем, вероятно, следовало.
Осушив уже третий бокал вина за вечер, она восприняла его доброжелательную улыбку как позволение завязать полноценную беседу:
– Не слишком ли остро для вас?
– Ну, разве что малость с горчинкой.
Миловидная темноволосая дама с большими голубыми глазами входила в штат консульства Эриаду на Маластере – планете, принимавшей у себя гостей на званом вечере, где чествовали дагов – победителей гран-при «Винта Классик».
– Вы на Маластере по делам или для увеселения?
– К счастью, и для того, и для другого, – ответил Палпатин, промокнув губы салфеткой. – Мы с Кинманом Дорианой состоим в делегации сенатора Кима.
Он указал на гладко выбритого, слегка лысеющего молодого человека, сидевшего рядом.
– Очень приятно, – кивнула женщина.
Дориана расплылся в широкой улыбке:
– Ну еще бы.
Ее взгляд упал на соседний столик, где Видар Ким сидел в окружении представителей Протектората гранов и политиков с близлежащих Салласта, Даркнелла и Слуис-Вана.
– Сенатор Ким – это тот высокий с изящной бородкой?
– Нет, с тремя глазами-стебельками, – саркастически ответил Дориана.
Женщина удивленно хлопнула ресницами, а затем весело рассмеялась вместе с ним.
– Моя подруга расспрашивала о сенаторе Киме. Он женат?
– Счастливо и уже очень много лет, – сообщил ей Палпатин.
– А вы? – спросила она, вновь повернувшись к собеседнику.
– Частые разъезды препятствуют этому.
Она посмотрела на него поверх бокала:
– Обручены с политикой, не так ли?
– С моей работой, – ответил он.
– Ну, за работу, – провозгласил тост Дориана, поднимая бокал.
Двадцативосьмилетний Палпатин носил длинные рыжие волосы на манер политических деятелей Набу и безупречно одевался. Знакомые рекомендовали его как красноречивого, харизматического молодого человека, обладающего изысканным вкусом и умением убеждать. Внимательный, уравновешенный, политически подкованный, поразительно осведомленный для человека, который всего семь лет провел в большой игре. Истинный аристократ, каких немного; политик, которому пророчат большое будущее. Он много путешествовал в силу своей должности посла Набу по особым поручениям – а также благодаря тому, что был единственным наследником богатств дома Палпатинов. Он давно оправился от трагедии, постигшей его семью более десятилетия назад, но, вероятно, ввиду того, что осиротел к семнадцати годам, любил подолгу проводить время в одиночестве. И его тяга к затворничеству намекала на какую-то тайную, нераскрытую сторону его души.
– Скажите мне, посол, – проговорила она, опустив бокал, – вы из тех, у кого есть друзья в каждом космопорту?
– Я всегда с готовностью завожу друзей, – ответил Палпатин низким монотонным голосом, от которого лицо дамы тут же залила краска. – В этом мы с вами схожи.
Закусив покрытую губным блеском нижнюю губу, она вновь потянулась за бокалом:
– Кто же вы, джедайский телепат в посольской шкуре?
– Куда уж мне.
– Мне всегда было любопытно, есть ли у них тайные связи, – сказала она заговорщицким тоном. – Шатаются по Галактике, соблазняют своей Силой непорочных дев.
– Точно сказать не могу, но искренне в этом сомневаюсь, – ответил Палпатин.
Она оценивающе посмотрела на него, затем подняла руку и мягко коснулась его подбородка наманикюренным пальчиком:
– На Эриаду считается, что ямочка на подбородке характеризует человека, обделенного Силой.
– Значит, мне просто повезло, – с притворной серьезностью молвил Палпатин.
– И впрямь повезло, – согласилась она, протягивая ему через стол флимси-визитку. – Мне нужно уделить внимание и другим гостям, посол. Но после полуночи я свободна.
Слегка покачиваясь на высоких каблуках, она двинулась прочь от столика, и Палпатин с Дорианой проводили ее взглядами.
– Ловко сыграно, – похвалил коллегу Дориана. – Возьму на заметку.
Палпатин кинул визитку ему через стол:
– Подарок.
– Присваивать твои заслуги? – покачал головой Дориана. – Я еще не настолько отчаялся. По крайней мере пока.
Оба рассмеялись. За обаятельной улыбкой Дорианы и его простоватыми манерами скрывалась злокозненная душа, которая и привлекла внимание Палпатина несколько лет назад. Уроженец Набу, Дориана имел трудное детство и, возможно, как результат, обладал талантами, которые делали его крайне полезным. И вот Палпатин сдружился с ним и тайно затянул в свою сеть – согласно наставлениям Плэгаса, который наказал ему всегда присматриваться к возможным союзникам и потенциальным заговорщикам. То, что Дориана не был восприимчив к Силе, не имело значения. За одиннадцать лет ученичества и регулярных разъездов по Галактике Палпатин так и не встретил ни единого существа, чье могущество в Силе не было замечено и поставлено на чью-либо службу.
За соседним столиком Видар Ким и его коллеги наслаждались трапезой, а звукоподавляющее поле вокруг них не позволяло проскользнуть наружу ни единому обрывку их беседы. Зависть снедала Палпатина при одной только мысли о Киме… О его положении в Сенате, о резиденции на Корусканте, об элитарном круге общения. Но он отчетливо сознавал, что нужно выгадать время; что Плэгас направит его в столицу лишь тогда, когда на то будет настоящая причина.
Сколь бы часто Плэгас ни твердил о том, что Правило двух исчерпало себя после их знакомства, муун по-прежнему был при власти, а Палпатину оставалось лишь ее жаждать. Вопреки сентенциям Бейна, неудовлетворенность по-прежнему играла ключевую роль в ситском обучении – в процессе «ломки», как называл его Плэгас; в процессе формирования личности под давлением темной стороны Силы. Процесс был жестоким и временами болезненным. Но Палпатин все равно был признателен ему за это, ведь Сила медленно, но верно выковала из него человека, облеченного темным могуществом – и вдобавок даровала новую тайную личность. Жизнь, которую он вел – благородного главы дома Палпатинов, законодателя, а с недавних пор и посла по особым поручениям – была лишь ширмой для его второго «я»; его богатство – уловкой; его привлекательное лицо – маской. В мире, где царила Сила, его мысли определяли реальность, а его мечты готовили Галактику к грандиозным переменам. Он был олицетворением темных намерений, помогая воплощать в жизнь Великий план ситов и мало-помалу обретая власть над собой, чтобы однажды он смог – по словам наставника – обрести ее над кем-то другим, затем над группой существ, над общественным слоем, планетой, народом и всей Республикой.