Забавно он выглядел в почти пилотском кресле с огромными наушниками на ушах. Можно было взять миниатюрные, но ему надоело. Надоело вставлять в ушные раковины что-то похожее на сгусток энергии. Иногда хотелось спокойного, солидного, во всех смыслах материального ретро.
Ректор ему не мешал. Он только позвонил куда надо, предупредив о замене.
Он снял наушники через час.
— Ну и? — спросил Шат.
— Фф…
— Что?
— Я не умею формулировать с налёту.
— Мне нужна твоя оценка как профессионала. И профессиональный вывод. Потом мы сравним.
— А когда-то я мечтал служить чистой науке, — философски ответил он, разминая спину.
— Все мы о чём-то мечтали.
— Это верно. Что ж. Моя оценка? Дестабилизация, конечно. На всех уровнях дестабилизация. Но она не выходит за рамки планируемой. Она всего лишь заранее рассчитанные и просчитанные круги на воде от брошенного камня. От кардинально разрывающего цепь причинно-следственных связей поступка Вейдера. Настоящим разрывом в цепи заданных действий был именно он. Настоящей катастрофой в эксперименте.
Теперь мы имеем ситуацию, отправной точкой которой является разорвавший всю предыдущую систему поступок нашего лорда. Всё прочее только следствия. Причём заранее рассчитанные. Я сам сел и высчитал все возможные варианты. Могу со всей ответственностью сказать, что пока ситуация не вышла за рамки допустимых.
— Да? — угрюмо спросил ректор. Он покосился на него. Угрюмость того была напускная. Скорей вечная привычка к перестраховке.
— Да. А что тебе кажется недопустимыми отклонениями? Так называемый контакт с миром Великой Силы в гиперпространстве? Ха. Ну, вышли они на наши психомагнитные импульсы…
— Психомагнитные?
— А это студенты так шутят. Им в лом говорить: психические колебания энергетического поля, представляющего собой совокупность мельчайших так называемых силовых частиц, в миллиарды раз более мелких чем нейтрино, сходных в данном физическом мире с феноменом магнитного поля…
— Что за чушь ты несёшь?
— Ответ одного студента на экзамене. Шат, что ты паришься? Они вышли на совокупность наших силовых пучков, обладающих аналогом сознания. Ну и путь с ними работают. Может, совсем голова поедет. Свойства тонкого энергетического слоя мира заставляют и не таких с ума сходить. Сколько у нас было теорий, которые прямо противоречили друг другу, и которые все подтверждались экспериментальными изысканиями! А у них вообще мистическое отношение к этому миру, которое было вложено в…
— В результате эксперимента! — вдруг взорвался ректор. На этот раз всерьёз. — Да, да, да! Это всё было вложено в модель ещё в самом начале! Все основные блоки предпочтений, мышления и прочего! Но неужели не видишь: материал стал вести себя вопреки своим изначальным свойствам! Пошёл процесс, который нами не был задан! И он нами не контролируем!
— Что ты орёшь? Боишься, что на другой проект средств не дадут? — он вдруг встал. Ему всё резко надоело. — А ты их и так неплохо зарабатываешь, — сказал он. — Берёшь кальку этого мира, событийную её часть, проецируешь в сознания наиболее восприимчивых особей других систем. Получается стабильная энергетическая зависимость. Особи разных миров, воспринимающие твой посыл, воплощают этот посыл в своём условно говоря творчестве. Результат этого творчества, вследствие заложенного в него сильнейшего энергетического потенциала, создаёт устойчивое поле, охватывающее менталитет целого мира. И ментальная энергия, работающая на это поле, совершенно бесплатная, заметь — поступает обратно к тебе! Ну, говори, в скольких ещё мирах и системах существует продукт творчества под условным названием «Звёздные войны»? А?
— А что ты сам-то кричишь?
— Да потому что меня с души уже воротит от этого всего! — он сделал то, о чём мечтал годы: с размаху опустил кулак на стол. — Сейчас даже объясню, почему, — спокойно продолжил он. — Ты растерял всю истинную беспристрастность настоящего учёного. Тебе хочется, чтобы результат эксперимента был таким, каким ты его задумал. Ты не эксперимент ставишь, ты начинаешь мир конструировать! Ты впал в соблазн творца! Ты производишь мир по собственным параметрам и законам! Ты даже тем несчастным, скорбным разумом, но восприимчивым душой — ты им вроде бы фактологически всё то передаёшь. Только ты им ещё и интерпретацию собственную внушаешь!
— Не собственную! Они сами интерпретируют её соответственно уровню своего мира, природы, сознания, культуры!
— А слабо отпустить эксперимент на волю, а? Учёный Шатрриан Кэнт? Или ты не учёный уже, а координатор? Мессир, тьфу! Эмиссар! Надоело! Руководитель, блин, проекта! Я хочу, наконец, увидеть, как система будет развиваться сама по себе. А не координируемая нами. Что мне даст наше координаторство? Чувство, что мы можем управлять биологической системой под названием общегалактическая цивилизация? Да, можем! Но в результате этого мы узнаем только о себе! А я — учёный! Я желаю не себя познавать! Я хочу увидеть, как работает такой объект. Сам. Без нашего драгоценного вмешательства.
— Но Вейдер неестественный компонент этой системы.
— Ты это говоришь потому, что данный компонент не был предусмотрен твоими предварительными расчётами? Или, — он прищурился, — что данный компонент, впрочем, как минимум ещё один, приближается к тому состоянию, когда нам придётся признать его разумным? А значит, не подверженным эксперименту? А, Шат? Бунт роботов, да? Искусственно созданный разум вышел из-под контроля?
— Что ты несёшь?
Ему стало безумно весело.
— Не надо было мидихлориан в мир напускать, — издевательски пояснил он. — Они размножились и обрели разум.
— Не обрели.
— Спорим?
ПРОМЕЖУТОК МЕЖДУ КАРТИНАМИ
Просто песенка
Ах, как хочется сорваться в небеса.
Засмеяться и запрыгать, как шальной.
Ах, как хочется услышать голоса
Этой песни, этой песни неземной.
Ах, как хочется великого тепла.
Ночь темна, трудна дорога впереди.
Среди обликов и лиц, добра и зла
Ты найди меня, найди меня, найди…
КАРТИНА ДЕСЯТАЯ, КОТОРАЯ НЕ ЗАХОТЕЛА СТАТЬ ИНТЕРЛЮДИЕЙЛюди, ботаны, забраки и снова люди
Без эпиграфа.
Без промежутка.
Позднее совещание
Вейдер сделал запрос на возможность связи с императором, когда корабельные часы показывали полночь. Возможность связи была подтверждена.
— Повелитель, надеюсь, я вас не разбудил, — сказал Вейдер.
— Это важно? — спросил немного встрёпанный император. Его величество готовилось ко сну.
— Достаточно, — ответил Вейдер.
— Нет, — уточнил император, — тебе важно: разбудил ты меня или нет?
— Да.
— Я не спал, — этому утверждению одновременно противоречил и его подтверждал плотный стёганый халат, надетый поверх ночной рубашки. — Я поздно ложусь, ты знаешь.
— Мне надо к вам придти.
— Приходи.
Он пришёл. Затратил на это пять минут. На «Исполнителе» их апартаменты располагались на одной системе палуб.
— Вот, — сказал Вейдер, входя и отдавая лёгкий поклон. — Трипио.
— Я его не вижу.
Император стоял, сплетя руки на груди. Как будто пытался согреться. Без капюшона он выглядел ещё более дряхлым. Неприятное зрелище. Старческое лицо, твёрдые костяшки рук. С жёлтоватой какой-то, в расплывах пигментных пятен кожей. И глаза. Более чем живые.
На секунду Вейдер забыл, зачем пришёл. Будто что-то закрутилось. Всё то, недоговоренное. Оставленное в зоне тишины. Всё то, что было реальностью куда более жуткой, чем все эти игры в супербогов.
Когда боль становится невыносимой, ты всё равно идёшь туда, где тебе принесут облегчение от боли. И гордость тут ни при чём.
— Я восстановил стёртую память на диске дроида-секретаря, — пояснил Вейдер. — У Арту тоже. Но это дело личное. Я рискнул разбудить вас из-за разговора, который сохранился в памяти Трипио.
Он отдал императору носитель с копией записи. Император взял, подошёл к машине, включил её. Вставил носитель и поставил на воспроизведение.
Они оба выслушали запись молча. Стояли рядом с машиной. Запись была короткой. Особых усилий для того, чтобы стоять и молчать, от них не потребовалось.
— Вот как, — сказал император, когда запись закончилась. — Очень интересно.
— Да.
— Шпионы, шпионы, — сказал Палпатин. — Война, дети на войне. Сядем, Вейдер. Ты спать вроде собирался?
— Вы тоже…
— Трудный день, — сказал Палпатин, придвигая к столу кресло. — И удивительно бездарный. Как начинает казаться, — он сел.
Тёмный лорд последовал примеру своего господина и повелителя. Император сидел, сплетя пальцы.
— Я не буду спрашивать тебя про кофе, — глядя через плечо Вейдера в стену напротив себя, сказал Палпатин.
— Спасибо, не надо.
— Я тоже так думаю, — Палпатин резко поджал губы. — Значит, Бейл жив. Вот сволочь, — добавил он спокойно. — И Мотма об этом знает. Ну и?
— Я тоже об этом подумал, — кивнул Тёмный лорд.
— Дети, — сказал Палпатин. — Твой сын, потом дочь. Эти ментальные глюки. Взрывчатка на «Доме». Борск, якобы перешедший на нашу сторону. Мотма, которую якобы удалось убедить. Опять ментальный контакт. Теперь Бейл. Случайно. Потому что ты решил восстановить память дроидам. Случайно? И наши переговоры в пространстве. Конечно, наши дети не говорили о них Борску или Мотме. Для неодарённого это невозможно услышать. Понять. Но если кто-то из них знает? Из тех, с кем связалась Мотма? Она с ними разговаривала. С ними. С энфэшниками. Хватит, — руки разжались и твёрдыми ладонями хлопнули по столу. — Пусть её допросят. По-настоящему. Это уже не игрушки. И я не добрый дедушка. Это слишком опасно. Мы сидим в паутине, и я уже не знаю, за какую нитку дёргаем. И можем ли мы