– Все верно. – Мистер Ван Клив встал с места, обозрев море белых лиц кругом. – Закон о местах общего пользования от тысяча девятьсот тридцать третьего года гласит – цитирую: «организация раздельных библиотек для разных рас». Цветной девушке не место в нашей библиотеке. Марджери О’Хара, или ты считаешь, что для тебя закон не писан?
У Элис екнуло сердце, однако Марджери с невозмутимым видом вышла вперед:
– Нет.
– Нет?
– Нет. Потому что мисс София не пользуется библиотекой. Она там просто работает. – Марджери сладко улыбнулась Ван Кливу. – Мы строго-настрого приказали ей ни при каких обстоятельствах не открывать и не читать ни одной из наших книг.
По залу пробежала волна смеха.
Лицо Ван Клива потемнело.
– Вы не можете позволить цветной работать в библиотеке для белых. Это против всех законов. Против законов природы.
– Значит, по-вашему, цветных нельзя нанимать на работу?
– Это не я. Так предписывает закон.
– Мне как-то странно слышать ваше заявление, мистер Ван Клив, – ответила Марджери.
– На что ты намекаешь?
– Ну, если учесть, сколько цветных вы принимаете на работу в вашей шахте…
Все затаили дыхание.
– Гнусный поклеп.
– Я лично знаю многих из них, впрочем, так же, как и добрая половина присутствующих здесь людей. И то, что вы официально регистрируете их как мулатов, в сущности, не меняет дела.
– Чтоб мне провалиться! – прошептал Фред. – Прямо в точку.
Марджери прислонилась к столу:
– Времена меняются, и цветных сейчас сплошь и рядом принимают на работу. Более того, мисс София прошла специальное обучение, и благодаря ей многие печатные материалы, которые в противном случае пришлось бы выбросить, стоят на полке. А журнал «Бонус Бейливилла»? Ведь он вам всем нравится, да? Где есть и рецепты, и рассказы, и прочее. – (Зал одобрительно зашумел.) – Это все заслуга мисс Софии. Она берет испорченные книги и журналы, вырезает то, что еще может пригодиться, сшивает и создает для вас всех новые книги! – Марджери наклонилась вперед, чтобы достать что-то из кармана куртки. – Ни я, ни мои девочки не умеют так шить, и, как вам всем хорошо известно, охотников помогать нам в библиотеке, мягко говоря, очень и очень немного. Мисс София не ездит верхом, не развозит книги и даже не подбирает их. Она, если можно так выразиться, ведет наше домашнее хозяйство. И поскольку правила у нас одни для всех, мистер Ван Клив, для вас и ваших шахтеров, для меня и моей библиотеки, я не откажусь от услуг Софии. И хочется верить, что все здесь присутствующие со мной согласятся.
Марджери небрежно кивнула и неторопливой походкой, с высоко поднятой головой вернулась на место.
Сетчатая дверь захлопнулась за ними с раскатистым хрясь. Всю дорогу домой от зала собраний Элис точно воды в рот набрала. Она шла за мужем и свекром, держась чуть поодаль, но даже с этого расстояния слышала нечто похожее на сдавленные ругательства, грозившие в скором времени перерасти в вулканическое извержение. Впрочем, Элис не пришлось долго ждать.
– Кем, черт возьми, вообразила себя эта женщина?! Пытается поставить меня в неловкое положение перед людьми?
– Не думаю, что кто-нибудь решил, будто ты был… – начал Беннетт, но отец оборвал его, швырнув шляпу на стол.
– Всю свою жизнь она была источником неприятностей! А до нее эта криминальная личность, ее отец! И вот теперь она хочет выставить меня дураком в глазах всего города.
Элис замерла на пороге, отчаянно гадая, удастся ли ей незаметно проскользнуть наверх. Она по личному опыту знала, что костер гнева мистера Ван Клива не так-то легко погасить, – он будет подпитывать его бурбоном и еще больше накручивать себя истерическими воплями до тех пор, пока поздно вечером окончательно не отрубится.
– Папа, всем плевать на то, что говорит эта женщина, – предпринял вторую попытку Беннетт.
– Эти цветные зарегистрированы на моей шахте как мулаты, потому что у них светлая кожа. Светлая кожа, уверяю тебя!
У Софии очень темная кожа, подумала Элис, а если ее родной брат был шахтером, то как тогда он мог быть светлокожим? Однако Элис решила от греха подальше промолчать. Вместо этого она тихо сказала:
– Я, пожалуй, поднимусь наверх.
– Элис, ты не можешь там оставаться.
«О боже! – подумала Элис. – Не заставляй меня сидеть с тобой на крыльце».
– Тогда я спущусь…
– Я говорю о библиотеке. Ты там больше не работаешь. Только не с этой девицей.
– Что?! – Элис почувствовала, как слова свекра удавкой сжимают шею.
– Ты напишешь заявление об уходе. Я не допущу, чтобы кого-нибудь из членов моей семьи связывали с Марджери О’Хара. Мне наплевать, что скажет Патриция Брейди! Она просто помешалась, так же как и все остальные. – Мистер Ван Клив прошел к винному шкафу, чтобы налить себе стакан бурбона. – И откуда, черт бы ее побрал, эта девица узнала, что записано в книгах шахты Хоффман?! Я не допущу, чтобы она совала нос в наши дела. Я собираюсь наложить запрет на ее появление даже в окрестностях шахты.
Повисла длинная пауза. И тут Элис услышала свой голос:
– Нет.
Ван Клив вздернул голову:
– Что?
– Нет. Я не собираюсь уходить из библиотеки. Я вам не жена и не позволю указывать, что мне делать.
– Ты будешь делать то, что я скажу! Ты ведь живешь в моем доме, юная леди!
Элис даже бровью не повела.
Мистер Ван Клив бросил на нее злобный взгляд и помахал рукой Беннетту:
– Беннетт, образумь свою женщину!
– Я не собираюсь уходить из библиотеки!
Мистер Ван Клив побагровел:
– Девочка, ты что, хочешь получить хорошую затрещину?
В комнате вдруг стало нечем дышать. Элис посмотрела на мужа. Только посмей поднять на меня руку! – говорил ее взгляд. У мистера Ван Клива заходили желваки на скулах, он тяжело задышал. Даже не вздумай! У Элис путались мысли. Она пыталась представить, что будет делать, если он действительно решит заняться рукоприкладством. Стоит ли дать ему сдачи? И удастся ли найти какие-нибудь подручные средства, чтобы защититься? А что бы сделала на моем месте Марджери? Элис внимательно посмотрела на нож на доске для хлеба и кочергу возле камина.
Однако Беннетт опустил глаза и, тяжело сглотнув, сказал:
– Папа, она останется в библиотеке.
– Что?
– Ей там нравится. Она… делает доброе дело. Помогает людям и вообще.
Ван Клив вытаращился на сына. Глаза на багровом лице старика вылезли из орбит, словно его душили.
– У тебя что, тоже совсем мозгов не осталось?!
Он обвел взглядом сына и невестку, раздувая ноздри и сжимая кулаки, с трудом сдерживая очередной взрыв негодования. Наконец он опрокинул последний стакан бурбона, стукнул стаканом об стол и вышел вон, с силой хлопнув сетчатой дверью, закачавшейся ему вслед.
Элис с Беннеттом стояли на притихшей кухне, прислушиваясь к затухающему вдали реву мотора «форда-седана» мистера Ван Клива.
– Спасибо тебе, – сказала Элис.
Беннетт тяжело вздохнул и отвернулся. И у Элис невольно возник вопрос: может ли произойти сдвиг в их отношениях? И изменит ли акт открытого непослушания отцу то, что между ними пошло не так? Она вспомнила Кэтлин Блай и ее мужа. То, как Кэтлин нежно гладила мужа по голове или по руке, пока Элис читала ему книгу, а измученный болезнью Гарретт из последних сил улыбался жене.
Элис шагнула к Беннетту, собираясь взять его за руку. Но он, словно угадав мысли жены, поспешно сунул руки в карманы брюк.
– Что ж, я ценю твою поддержку, – сделав шаг назад, тихо произнесла Элис.
И когда Беннетт снова ничего не ответил, налила ему выпить и поднялась наверх.
Гарретт Блай скончался два дня спустя, после нескольких недель пребывания в странной сумеречной зоне, когда любившие его люди пытались понять, что не выдержит первым: сердце или легкие. По горам пронесся слух о том, что кто-то умер, колокол прозвонил тридцать четыре раза, чтобы окружающие знали, чья душа отлетела на небо. После рабочего дня жившие по соседству мужчины собрались в доме усопшего. Они принесли с собой приличную одежду на случай, если у Кэтлин ничего не найдется, готовые по местному обычаю обмыть и обрядить тело. Кто-то уже начал сколачивать гроб, который потом выстелют изнутри хлопковой и шелковой тканью.
Печальная новость дошла до Конной библиотеки днем позже. Марджери с Элис, по молчаливой договоренности, как могли, разделили свои маршруты между Бет и Иззи, после чего вместе отправились к дому Кэтлин. Дул порывистый ветер. На сей раз горы не блокировали его, а стали чем-то вроде аэродинамической трубы. Элис всю дорогу ехала с поднятым воротником, размышляя о том, что можно будет сказать родственникам покойного, и жалея, что у нее нет с собой открытки со словами соболезнования или хотя бы букетика цветов.
В Англии дом, где оплакивали усопшего, был местом тишины и приглушенных разговоров, с накинутым на них покровом печали или неловкости, в зависимости от того, насколько сильно любили или близко знали покойного скорбящие. Элис, вечно умудрявшаяся сказать нечто неуместное, находила подобные ситуации угнетающими – расставленной специально для нее западней, в которую она непременно попадала.
Когда они достигли вершины Хеллмаут-Риджа, Элис поняла, что этот дом скорби отнюдь не был местом тишины: вдоль нижней части дороги, откуда дальше не было ходу, стояли машины и тележки, в амбаре ржали незнакомые лошади, а из дома доносилось тихое пение. Элис бросила взгляд на небольшую каменную гряду, поросшую соснами, где трое тепло одетых мужчин, громко стуча кирками, долбили мерзлую землю; их лица были багровыми от напряжения, изо рта вырывались бледно-серые облачка пара.
– Они что, собираются похоронить его прямо здесь? – спросила она Марджери.
– Да. Вся его семья похоронена здесь.
Элис увидела цепочку каменных плит – больших и душераздирающе маленьких, – повествующих об истории многих поколений семьи Блай, испокон века жившей в горах.