устилась в кресло Софии.
– Ты в порядке?
Элис кивнула. Они с Марджери сидели, прислушиваясь к затихающему вдали стуку копыт.
– Знаешь, что самое страшное в том, когда тебя бьет мужчина? – наконец нарушила молчание Марджери. – Даже не физическая боль. А то, что в этот самый момент ты понимаешь, каково это – быть женщиной. И здесь не имеет значения, насколько ты умна, насколько сильна в полемике, насколько вообще лучше его. Потому что в этот самый момент ты понимаешь: он всегда сможет заткнуть тебе рот кулаком. Вот такие дела.
Элис вспомнила, как изменилось поведение Марджери при встрече с тем наглым мужиком в баре, каким тяжелым стал ее взгляд, когда мужчина положил руку на плечо Элис.
Марджери достала с полки кофейник и выругалась, обнаружив, что он пустой. Секунду подумав, она выпрямилась и натянуто улыбнулась подруге:
– Но ты наверняка знаешь, что все это работает лишь до тех пор, пока ты не научишься давать сдачи.
Несмотря на то что дни стали короче, этот странный день, казалось, тянулся бесконечно, в маленькой библиотеке витал дух беспокойного ожидания, и Элис сама толком не понимала, стоит ли ей ждать чего-то или кого-то. Предыдущей ночью ушибы болели еще не так сильно. Но теперь она ощущала на себе последствия вчерашнего шока. Постепенно у нее начинали припухать и затвердевать различные части тела, а в тех участках головы, которые вступили в контакт с мясистыми кулаками мистера Ван Клива или массивным обеденным столом, пульсировала тупая боль.
Марджери ушла, получив заверения Элис, что да, она чувствует себя нормально, и что нет, она не хочет, чтобы из-за нее читатели оставались без книг, и взяв с нее клятвенное обещание закрыть дверь на засов, пока она будет одна. По правде говоря, Элис сейчас хотелось побыть в одиночестве, чтобы можно было не думать о реакции окружающих, да и вообще ни о чем не думать.
И действительно, первые несколько часов Элис находилась в библиотеке совершенно одна, наедине со своими мыслями. У нее слишком болела голова, чтобы читать, а на все остальное не оставалось сил. Мысли путались, в голове стоял липкий туман. Элис поняла, что не может сосредоточиться, причем вопросы, касающиеся ее будущего – где жить, что делать дальше и стоит ли возвращаться в Англию, – казались настолько неразрешимыми, что ей было легче сконцентрироваться на более мелких задачах. Смахнуть пыль с книг. Сварить кофе. Выйти во двор в туалет, потом быстро вернуться назад и закрыть дверь на засов.
А когда наступило время ланча, кто-то постучал в дверь. Элис оцепенела от страха. Но, услышав голос Фреда: «Элис, это я», поднялась с кресла, отодвинула засов и впустила Фреда внутрь.
– Вот принес вам немного супа. – Фред поставил на стол накрытую чистой тряпочкой миску. – Вы, наверное, проголодались.
И тут он увидел ее лицо. Она заметила, как его черты исказились от ужаса. Однако он быстро взял себя в руки, и теперь ужас сменился неприкрытой злостью и гневом. Фред прошел в дальний конец комнаты и неподвижно застыл, спиной к Элис, буквально на глазах превращаясь в человека из железа.
– Беннетт Ван Клив – дурак, – сквозь стиснутые зубы процедил он.
– Это был не Беннетт.
– Проклятье! – Фред не верил своим ушам.
Он подошел к Элис, остановившись прямо перед ней. Она поспешно отвернулась, залившись краской стыда.
– Пожалуйста. – Элис сама толком не понимала, о чем просит.
– Позвольте мне посмотреть. – Фред, нахмурившись, принялся ощупывать лицо Элис. Она закрыла глаза, когда сильные мужские пальцы коснулись подбородка. Фред стоял так близко, что Элис чувствовала тепло его кожи и неуловимый запах лошадиного пота от одежды. – Вас осмотрел врач? – (Элис покачала головой.) – Вы можете открыть рот?
Элис безропотно повиновалась, после чего, поморщившись от боли, закрыла рот:
– Чистила зубы сегодня утром. Похоже, один-два зуба как-то подозрительно стучат.
Но Фред не рассмеялся шутке. Кончики его пальцев легко касались лица Элис, и, несмотря на синяки и ссадины, она практически не чувствовала боли. Наверное, примерно так же Фред проверял спины молодых лошадей на предмет смещения позвонков. Он сосредоточенно ощупал скулы Элис и после секундного колебания отвел в сторону прядь белокурых волос.
– Похоже, ничего не сломано, – едва слышно произнес Фред. – Но у меня все равно руки чешутся как следует ему врезать.
Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Одинокая слеза скатилась по щеке у Элис, и она взмолилась в душе, чтобы Фред не заметил.
Он отвернулся. Она услышала, как он, подойдя к столу, загремел ложкой:
– Вот, принес вам томатный суп. Я сам приготовил. С травами и со сметаной. Вы ведь наверняка не захватили с собой еду. И вам не придется… жевать.
– Мало кто из моих знакомых мужчин может похвастаться умением готовить, – всхлипнула Элис.
– Ну да. Жизнь заставила. А не то пришлось бы вечно ходить голодным.
Элис открыла глаза. Фред положил ложку и аккуратно сложенную льняную салфетку возле миски. Перед мысленным взором Элис внезапно возник сервированный для вчерашнего ужина стол, но она поспешно отогнала от себя этот образ. Ведь рядом с ней был Фред, а не Ван Клив. К своему удивлению, она обнаружила, что действительно проголодалась.
Пока Элис ела суп, Фред, чтобы ее не смущать, устроился рядом на стуле с томиком стихов в руках.
В результате Элис съела практически весь суп, морщась всякий раз, когда приходилось открывать рот, и щупая языком шатающиеся зубы. Она ела молча, говорить не хотелось. Ее вдруг пронзило острое чувство унижения. Синяки на лице будто стали свидетельством того, что она провалилась по всем статьям. Элис поймала себя на том, что мысленно проигрывает события вчерашнего вечера. Может, ей следовало сохранять спокойствие? Может, ей следовало со всем согласиться? Ну и чего бы она добилась? Элементарно превратилась бы в одну из этих проклятых кукол.
Голос Фреда прервал ход ее мыслей:
– Когда выяснилось, что моя жена ходит на сторону, то, наверное, каждый второй мужчина отсюда до Хоффмана спрашивал меня, почему я не устроил жене хорошую трепку, а, наоборот, вернул ее домой. – Повернув негнущуюся шею, Элис посмотрела на Фреда, но он сидел, уставившись в книгу, как будто озвучивал напечатанные там слова. – Они говорили, что я должен вправить ей мозги. Но я не смог, даже в приступе гнева, когда понял, что она разбила мне сердце. Если ты бьешь лошадь, то можешь ее сломать. Ты можешь заставить ее подчиниться. Но она никогда этого не забудет. И наверняка никогда не будет любить тебя. Ясно как дважды два. Но если я не стану бить животное, то чего ради я должен бить человека?! – Элис медленно отодвинула миску, а Фред тем временем продолжил: – Селена не была со мной счастлива. Да, я знал. Но мне не хотелось об этом думать. Она оказалась не создана для здешней жизни, с этой грязью, лошадьми и холодом. Она была городской девушкой, а я, возможно, уделял ей слишком мало внимания, ведь после смерти отца мне нужно было наладить бизнес. Наверное, я считал, что она будет похожа на мою маму и сама сможет найти себе занятие по душе. Три года супружеской жизни – и без детей. Я должен был понимать, что первый встречный сладкоречивый коммивояжер легко сумеет вскружить ей голову. Но нет, я ни разу не поднял на жену руку. Даже тогда, когда она собрала чемоданы и буквально по пунктам объясняла, почему я не стал для нее единственным мужчиной. Думаю, после этого половина нашего города теперь тоже считает, что я не настоящий мужчина.
Только не я, хотела сказать Элис, но слова почему-то застряли в горле.
Они сидели молча, каждый наедине со своими мыслями. Наконец Фред встал с места, налил Элис кофе и направился к двери с пустой миской в руках:
– Сегодня я работаю в ближнем загоне с жеребенком Фрэнка Нильсена. Жеребенок еще не слишком устойчивый, и ему нужна ровная поверхность. Если вам что-нибудь понадобится, просто постучите в окно. Договорились? – (Элис не ответила.) – Элис, я буду рядом.
– Благодарю вас, – сказала она.
– Она моя жена. Я имею право с ней поговорить.
– А мне плевать на твои права!..
Фред столкнулся с ним первым. Элис дремала в кресле – она смертельно устала – и проснулась от звука голосов.
– Все нормально, Фред! – крикнула Элис. – Пусть пройдет.
Она отодвинула засов и приоткрыла дверь.
– Ладно, тогда я иду с ним. – Фред вошел следом за Беннеттом.
Секунду-другую мужчины топтались на пороге, отряхивая снег с башмаков и одежды.
Увидев Элис, Беннетт вздрогнул. У нее не хватило мужества посмотреть на себя в зеркало, но выражение лица Беннетта сказало ей все лучше любых слов. Беннетт тяжело вздохнул и растерянно потер затылок:
– Элис, ты должна вернуться домой. Он больше такого не сделает.
– Беннетт, с каких это пор ты стал говорить за своего отца? – спросила Элис.
– Он обещал. Он не хотел так сильно тебя бить.
– Ну разве что совсем чуть-чуть. Отлично, просто отлично, – заметил Фред.
Беннетт бросил быстрый взгляд в его сторону:
– Все были на взводе. Папа просто… Ну, он не привык, чтобы с ним пререкались. Тем более женщина.
– Интересно, и что он сделает в следующий раз, когда Элис откроет рот?
Беннетт повернулся к Фреду, тотчас же встав в боевую стойку:
– Эй, Гислер, ты нарываешься! Насколько я понимаю, это вообще не твое дело.
– Нет, мое. Особенно когда передо мной избитая до полусмерти беззащитная женщина.
– А ты у нас теперь эксперт по обращению с женами, а? Судя по тому, что случилось с твоей собственной…
– Довольно! – Элис медленно встала с кресла – у нее начала болезненно пульсировать голова – и повернулась к Фреду. – Фред, вы не оставите нас на секунду? Пожалуйста.
Фред перевел взгляд с Элис на Беннетта и обратно.
– Я подожду снаружи, – пробормотал он.
Пока за Фредом не закрылась дверь, Элис с Беннеттом стояли, угрюмо потупившись. Элис первая подняла глаза на человека, за которого вышла замуж чуть более года назад. И, как она сейчас поняла, их союз отнюдь не был для нее слиянием родственных душ, а всего-навсего поиском пожарного выхода. Ведь что, в сущности, они друг о друге знали? Они оба были так или иначе загнаны в угол людьми, возлагавшими на них слишком большие ожидания, а брак с иностранцем давал надежду вырваться в другой – непохожий – мир из замкнутого круга привычной жизни. Но со временем именно непохожесть Элис стала отталкивать от нее Беннетта.