– Но как насчет… судебного процесса?
– Я не хочу, чтобы ты там присутствовал.
– Нет, это какой-то бред! – Свен решительно поднялся. – Даже слушать не желаю. Я…
Марджери повысила голос, шагнула вперед и схватила Свена за руку, пытаясь его остановить:
– Свен, у меня ничего не осталось. Ни свободы, ни достоинства, ни будущего. Единственное, что у меня есть, – это надежда, что у этой девочки, моего сердечка, существа, которое я люблю больше всего на свете, жизнь сложится по-другому. Поэтому, если ты говоришь правду и действительно меня любишь, сделай так, как я прошу. Я не хочу, чтобы детство моей дочери знаменовалось визитами в тюрьму. И вы оба не должны смотреть, как я чахну неделя за неделей в тюрьме штата, с завшивленными волосами, провонявшая парашей, поверженная узколобыми фанатиками, которые заправляют этим городом, медленно, но верно сходящая с ума. Нет, я не могу допустить, чтобы моя дочь все это видела. Ты сделаешь ее счастливой, я знаю, ты можешь, а когда будешь рассказывать ей обо мне, то говори лишь о том, как я ездила по горам верхом на Чарли, делая свое любимое дело.
Свен сжал руку Марджери. У него вдруг сорвался голос, и Свен продолжал качать головой, похоже толком не понимая, что делает:
– Мардж, я не могу тебя оставить.
Она выдернула руку. Взяла спящего младенца и осторожно положила на руки Свену. Затем наклонилась вперед, крепко зажмурилась и поцеловала ребенка в лобик, замерев на секунду. После чего открыла глаза, словно желая навеки вобрать в себя образ дочери.
– До свидания, родная. Мамочка тебя очень любит.
Марджери легко коснулась кончиками пальцев руки Свена, словно давала инструкции. И пока Свен пребывал в глубоком шоке, Марджери О’Хара, резко выпрямившись, крикнула надзирателю, чтобы тот отвел ее в камеру.
И ушла, ни разу не оглянувшись.
Верная своему слову, Марджери больше не принимала посетителей. Свен был последним. Когда в тот же день Элис принесла в тюрьму бисквитный торт, помощник шерифа Даллес с грустью, поскольку он действительно любил испеченные Элис бисквитные торты, заявил, что ему очень жаль, но мисс О’Хара однозначно сказала, что сегодня не желает никого видеть.
– Какие-нибудь проблемы с младенцем?
– Младенца здесь больше нет. Она еще утром отдала ребенка папочке.
Помощнику шерифа Даллесу было действительно очень жаль, но правила есть правила, и он не мог силой заставить мисс О’Хара принять Элис. Однако он все же согласился взять торт, обещав отнести его мисс О’Хара чуть позже. А когда через два дня Кэтлин Блай пришла навестить Марджери, то получила тот же ответ, а за ней и София, и миссис Брейди.
Когда Элис в смятении отправилась домой, то нашла на крыльце Свена с малышкой на руках, ее глазки-пуговки таращились на непривычные солнечные зайчики и качающиеся тени деревьев.
– Свен?.. – Элис спешилась, привязав поводья к столбику. – Свен, что, ради всего святого, тут происходит?!
Он не осмеливался посмотреть на нее. Вокруг глаз у него залегли красные круги, и он старательно отворачивался от Элис.
– Свен?!
– Она самая упрямая женщина во всем Кентукки, чтоб ей пусто было!
И словно по сигналу, малышка начала орать – пронзительно и надрывно, – не выдержав потрясений, вызванных столь резкими изменениями в своей жизни всего за один день. Свен похлопал дочь по спинке, но, к сожалению, безрезультатно, и тогда Элис, выступив вперед, забрала у него Вирджинию. Свен поспешно закрыл лицо покрытыми рубцами ладонями. Малышка уткнулась в плечо Элис, потом откинула голову, крошечный ротик недовольно сложился буквой «О» в знак протеста, что незнакомая тетя оказалась не мамой.
– Свен, мы это уладим. И заставим Марджери прислушаться к голосу разума.
– С какой стати? – покачал головой Свен; его голос звучал подавленно. – Она права. И это самое ужасное. Она совершенно права.
Через Кэтлин, которая знала всё и вся, Элис нашла женщину в соседнем городке, согласившуюся за небольшую сумму выкормить младенца, поскольку она только что отняла от груди своего. Каждое утро Свен отвозил малышку в обшитый белой вагонкой деревенский домик, где маленькой Вирджинии были обеспечены еда и уход. У Свена кошки скребли на душе – как-никак ребенок должен находиться с матерью, – и Вирджиния очень скоро ушла в себя, ее глаза смотрели вокруг настороженно, палец постоянно находился во рту, словно она больше не считала этот мир приятным и безопасным местом. Но что еще им оставалось делать? Ребенок был накормлен, Свен мог начать искать работу. Элис и девушки могли двигаться дальше более-менее нормально, и если у них у всех ныло сердце и сосало под ложечкой, то тут уж ничего не поделаешь.
Глава 23
Я не прошу тебя всегда так любить меня, но прошу тебя помнить. Где-то в глубине меня всегда будет жить та сегодняшняя.
В Бейливилле воцарилась почти цирковая атмосфера, веселая суматоха, по сравнению с которой концерт Текса Лафайета был встречей выпускников воскресной школы. Когда новости о дате начала судебного заседания поползли по городу, общественные настроения начали меняться, причем не всегда в положительную для Марджери О’Хара сторону. В город стали стекаться представители разветвленного клана Маккалоу из Теннесси, Мичигана и Северной Каролины. Некоторые из них уже несколько десятилетий не видели Клема Маккалоу, однако в настоящий момент были обуреваемы идеей возмездия за смерть своего горячо любимого родственника и в скором времени взяли себе за правило собираться или перед тюрьмой, или перед библиотекой, выкрикивая оскорбления и угрожая отмщением.
Фред уже дважды выходил из дому, чтобы навести порядок, но, когда обе попытки провалились, ему пришлось достать ружье в качестве весомого доказательства того, что женщины имеют право спокойно работать. С приездом членов клана Маккалоу город разделился на два лагеря: на тех, кто был склонен считать, что Марджери, как член порочной семьи О’Хара, продолжила их кровную вражду, и тех, кто предпочитал опираться на собственный опыт и был благодарен Марджери за книги, которые она доставляла, тем самым украшая их жизнь.
Бет дважды отстаивала в драке репутацию Марджери: один раз в магазине, а второй раз на крыльце библиотеки. И теперь ходила со сжатыми кулаками, пребывая в боевой готовности надавать обидчикам тумаков. У Иззи глаза были постоянно на мокром месте, и она молча качала головой, когда с ней пытались завести речь о судебном процессе. Кэтлин с Софией тоже оказались немногословны, но их мрачные лица красноречиво свидетельствовали о том, чем, по их мнению, все это закончится. Элис, которая, повинуясь желанию Марджери, больше не навещала ее в тюрьме, все время казалось, будто она постоянно присутствует в этом небольшом бетонном здании, привязанная к нему невидимыми нитями. Марджери понемножку ест, сообщил помощник шерифа Даллес, встретив Элис. Но почти не разговаривает. И похоже, все время спит.
Свен уехал из города. Он купил повозку и молодую лошадку, собрал свои немногочисленные пожитки и, покинув дом Фреда, перебрался в однокомнатный домик неподалеку от фермы, где жила кормилица, в восточной части Камберленд-Гэпа. Он больше не мог оставаться в Бейливилле и выслушивать, что говорят о них люди. Не мог жить в ожидании того, что ему придется видеть падение любимой женщины, плачущий ребенок которой будет находиться в двух шагах от матери. Глаза Свена покраснели от усталости, возле уголков рта пролегли глубокие морщины, но отнюдь не из-за хлопот с ребенком. Фред обещал Свену сразу же заехать за ним, как только что-то прояснится.
– Я скажу ей… Я скажу ей… – начал Фред и запнулся, неожиданно поняв, что не знает, о чем сможет говорить с Марджери.
Они со Свеном переглянулись, похлопали друг друга по плечу – так выражают эмоции молчаливые мужчины, – и Свен уехал, низко надвинув на лоб шляпу и сжав губы в тонкую полоску.
Элис тоже начала паковать вещи. В тиши маленькой хижины она сортировала одежду на ту, что может пригодиться ей в будущей жизни в Англии, и на ту, которую она вряд ли когда-нибудь сможет носить. Нахмурившись, Элис перебирала нежнейшие шелковые блузки, элегантные юбки, невесомые комбинации и ночные рубашки. Неужели она когда-то была этой утонченной особой? В чайных платьях в темно-зеленый цветочек с кружевным воротником. Неужели ей действительно требовались бигуди, жидкости для укладки волос и перламутровые броши? Ей казалось, что все эти эфемерные вещи принадлежали кому-то, кого она уже перестала узнавать.
Она сообщила девушкам о своем отъезде лишь после того, как собрала вещи. В последнее время все девушки, будто по негласной договоренности, стали подолгу засиживаться в библиотеке после конца рабочего дня. Словно библиотека оказалась единственным местом, где они были в состоянии находиться. Наконец, за два дня до начала судебного процесса, Элис, дождавшись, когда Кэтлин начала собирать сумки, решилась признаться:
– Итак, у меня есть для вас кое-какие новости. Я уезжаю. На случай если кто-нибудь захочет взять себе кое-что из моих вещей, я оставлю в библиотеке сундук с одеждой. Ройтесь в нем на здоровье.
– Уезжаешь? Откуда?
– Отсюда. – Элис проглотила ком в горле. – Мне нужно вернуться в Англию.
В комнате повисла тяжелая тишина. Иззи испуганно закрыла рот руками:
– Но ты не можешь уехать!
– Я не могу остаться. Если только не вернусь к Беннетту. Теперь, когда Марджери попала за решетку, мистер Ван Клив наверняка придет по мою душу.
– Не говори так! – возмутилась Бет.
И все снова притихли. Элис старалась не замечать удивленных взглядов, которыми обменивались девушки.
– Неужели Беннетт так плох? – спросила Иззи. – Я хочу сказать, что если ты уговоришь его выйти из папочкиной тени, то, вероятно, у вас двоих еще будет шанс. И тогда ты сможешь остаться.