Оде, на тот момент аспирант, вместе с постдоком Симоном Дюкате решили исследовать столовые повадки снегирей – и заодно наконец-то нашли оправдание тому, что часами сидят в ресторане. В конце концов им удалось убедить научного руководителя, что часть «полевого» исследования просто необходимо провести в «Колони Клаб». И в «Корал Риф Клаб», что по соседству. И еще в восхитительном «Ройал Павильон». Впрочем, Барбадос – это не только города и курорты. На острове большая плотность населения (в среднем почти 700 человек на квадратный километр), и к тому же он сильно урбанизирован, однако на северо-востоке сохранилась сельская местность. Оде захотел выяснить, смогут ли загородные снегири тягаться с городскими в плане решения задач.
Для этого он соорудил две версии ящика-головоломки. Обе они были сделаны из прозрачной пластмассы и в качестве вознаграждения содержали семена. Чтобы открыть один ящик, так называемый «комод», нужно было потянуть за ручку либо снять крышку, а для разгадки другого, «тоннеля», нужно было выполнить оба действия: сначала потянуть за дощечку со стоящим на ней контейнером, а затем снять с него крышку. Оде поймал 26 городских снегирей и 27 загородных, отнес их в институт и устроил им испытание на сообразительность: смогут ли птицы разгадать тайну ящиков-головоломок и, если да, насколько скоро. В результате ящик-комод открыли все особи, но городские птицы управились в два раза быстрее. С более сложным ящиком-тоннелем совладали всего тринадцать городских особей, но и здесь они обогнали загородных: из тех до семян добрались всего семь птиц, причем у них ушло в среднем в три раза больше времени. Очевидно, городским снегирям проще придумать, как добраться до нашей еды. Вопрос, отличаются ли их гены, отвечающие за решение задач, от генов загородных снегирей, остается открытым. Оде считает, что остров для таких изменений слишком маленький, к тому же снегири не засиживаются подолгу на одном месте. Впрочем, если преимущества будут достаточно весомы, естественный отбор все равно может поплыть против течения и со временем закрепить за городскими особями нужные генетические отличия.
Склонность к решению задач – это первый ключевой фактор. Но чтобы решить задачу, с ней для начала нужно столкнуться, так что животному следует относиться к незнакомым объектам без опаски. Здесь ему пригодится неофилия – стремление познакомиться со всем новым и необычным поближе. Иными словами, животное должно быть любознательным.
Специалисты по экспериментальной биологии вот уже много лет придумывают для городских животных новые тесты на неофилию. Ну разве не здорово мастерить из подручных материалов ни на что не похожие причудливые штуки и демонстрировать их недоумевающим животным? Это такой аналог скрытой камеры для биологов. Во имя науки о поведении майнам в Австралии пришлось столкнуться с зелеными расческами и желтыми рулонами скотча, английским воронам – с образцами современного искусства, сооруженными из пачек из-под чипсов, банок из-под варенья и полистироловых контейнеров для фастфуда, а гаичкам в Теннесси – с восхитительными башнями из игрушечных кубиков. Практически во всех случаях городские птицы подлетали к этим странным объектам быстрее и проявляли больше интереса, чем их осмотрительные сородичи из сельской местности.
На одном основательном исследовании мы остановимся чуть подробнее. Для него Пётр Трияновский и его коллеги установили в польских городах и окрестностях 160 кормушек, половину из которых украсили «ярко-зеленым резиновым объектом с хохолком». «Поскольку мы ни разу не встречали в природе ничего даже близко похожего, были все основания полагать, что птицы отнесутся к этим объектам как к чему-то совершенно новому», – пишут исследователи в журнале Scientific Reports. Вторую половину кормушек они украшать не стали. И действительно: за городом большие синицы, лазоревки, зеленушки и полевые воробьи – представители именно этих видов птиц прилетали к кормушкам чаще всего – были неофобами и сторонились кормушек, на чью крышу взгромоздили непонятную зеленую штуковину. В городах же картина была противоположной: там птицы слетались к украшенным кормушкам целыми стайками.
За склонностью к решению задач и неофилией следует третья и последняя полезная для городской среды черта – терпимость, то есть менее выраженная боязнь людей. Австралийские исследователи под руководством Мэттью Саймондса из Университета Дикина изучили сорок два вида птиц на предмет так называемого расстояния вспугивания – это среднее расстояние, на которое должен приблизиться человек, чтобы птица испугалась и взлетела.
Они обнаружили, что городские представители всех этих видов птиц были терпимее своих загородных сородичей. Более того, чем дольше вид существовал в городе, тем меньше было его расстояние вспугивания. Так, галки (Corvus monedula) в городах, где они поселились уже к началу 1880-х, взлетают только тогда, когда человек подойдет ближе чем на 7 метров, а в сельской местности – уже на расстоянии 27 метров. Большие пестрые дятлы (Dendrocopos major), в свою очередь, заселили города лишь в 1970-х, и их расстояние вспугивания в городе и за его пределами составляет 7 и 11 метров – не такая уж большая разница.
Прямая зависимость расстояния вспугивания от времени, которое вид прожил в городе, служит доказательством тому, что терпимость – результат эволюции, а не чего-то еще. Вряд ли с каждым поколением птицы учились вести себя рядом с людьми спокойнее, чем их родители, – такие навыки обычно приобретаются быстрее. Скорее всего, дело в другом. Если терпимость дает виду преимущество, в его генофонде накапливаются гены терпимости и психология вида постепенно меняется. Такое объяснение кажется наиболее вероятным, ведь те же самые исследователи обнаружили, что терпимость птиц никак не связана с размером их головного мозга. Мозговитые пташки привыкают к людям ничуть не быстрее своих мелкомозглых сородичей.
Похоже, что склонность к решению задач, неофилия и терпимость предрасположены к городской эволюции. Мы убедимся в этом, когда будем рассматривать ее наиболее примечательные примеры. Пока что давайте просто запомним, что постоянная гонка вооружений городских животных и людей в борьбе за человеческую еду и ресурсы – один из ее главных факторов.
Эволюционный ландшафт города перед нами уже почти как на ладони. В нем встречаются близкие контакты первого рода – контакты с грозной, но неизменной физической и химической структурой города (тепло, свет, загрязнение, непреодолимые преграды и другие городские особенности, о которых вы читали во второй части этой книги). Эволюция, вызванная подобными контактами, может зайти в тупик, если та или иная адаптация достигнет идеала. Встречаются здесь и гораздо более захватывающие близкие контакты второго рода, при которых городские растения и животные взаимодействуют с динамическими системами – с другими растениями и животными (в том числе с людьми), способными адаптироваться в ответ. Такие контакты интересны тем, что могут привести к эволюции по принципу Черной Королевы – эволюционной гонке, в которой оба партнера все время ищут новые способы вырваться вперед. В теории такая эволюция бесконечна.
И все же в городском эволюционном ландшафте еще остался участок, на котором мы пока не побывали. В предыдущих главах мы видели, как в ходе близких контактов второго рода разные виды взаимодействуют друг с другом. А что насчет близких контактов внутри вида? Самцы и самки одного вида тоже адаптируются друг к другу в ходе эволюции – этот процесс известен как половой отбор. Наивно было бы считать, что городская среда никак не влияет на личную жизнь животных.
16. Городская песня
Каждый сентябрь я провожу ознакомительный курс для студентов Лейденского университета, поступивших к нам на магистерскую программу «Эволюционная биология». В первую неделю мы обязательно затрагиваем городскую экологию и эволюцию – например, ищем лесных улиток и с помощью приложения для телефона выясняем, светлеют ли их раковины из-за городского острова тепла (ближе к концу книги я расскажу об этом подробнее). А еще мы каждый раз устраиваем необычное практическое занятие. Увидев эту строку в расписании на день, студенты, как правило, недоумевают: «Э-э-э… Городская акустическая экология? Это как вообще?» Скоро узнаете. Мы собираемся у здания факультета и ждем инструктора, моего коллегу Ханса Слаббекорна. Он, как вы наверняка уже догадались, специалист по городской акустической экологии.
Ровно в полвторого он выходит к нам – в рубашке и шортах цвета хаки, с длинными седеющими волосами и, что довольно необычно для акустического эколога, с висящим на шее биноклем. Забросив за спину рюкзак с индейским узором, он встает перед выжидающей группой студентов и в общих чертах выкладывает план занятия. Мы, люди, сильно полагаемся на зрение, объясняет он. Окружающий мир мы воспринимаем прежде всего глазами. Для биолога же важно замечать и акустический ландшафт, поскольку многие животные общаются друг с другом посредством звука. Слаббекорн предлагает нам упражнение на стимуляцию слухового восприятия: «Сейчас мы с вами отправимся на тихую прогулку. Будем молча идти друг за другом и вслушиваться в звуки, которые нас окружают». Еще было бы здорово закрыть глаза, добавляет он, но так мы едва ли куда-то придем.
С этими словами он разворачивается и идет в сторону городского парка, что сразу за жилым кварталом через дорогу от здания университета. Студентам остается лишь следовать за ним, а я замыкаю цепочку. Вскоре смешки и шиканье смолкают, и мы, не издавая ни звука, шагаем друг за другом вдоль главной дороги. Из-за поворотов выезжают и останавливаются перед нами машины, а пешеходы то и дело замедляют шаг, чтобы оглядеть странную цепочку людей, идущих по оживленной улице в полном безмолвии. Кто-то решает подразнить нас и несколько раз громко крякает. Впрочем, мы не нарушаем тишины и, как велел Слаббекорн, старательно прислушиваемся к звуковой среде города.