рода всего мира обмениваются информацией и сотрудничают друг с другом куда активнее, чем страны, в которых они находятся. В книге «Коннектография: Будущее глобальной цивилизации»[34] специалист по стратегии глобализации Параг Ханна приводит пример так называемой С40 – всемирной сети мегаполисов, которые общими силами противостоят глобальному потеплению. «Поскольку города прежде всего ценят в себе не суверенность, а открытость, – пишет автор, – глобальное общество с большей вероятностью возникнет на основе связи городов, нежели международных отношений».
Иными словами, городская природа будущего – это однородная рассредоточенная по миру экосистема, населенная динамическим, но при этом единообразным множеством непрерывно эволюционирующих организмов, где все время происходит обмен видами и адаптация к людским технологиям. Конечно, городские экосистемы не будут полностью отрезаны от диких: природа навсегда останется источником преадаптированных видов и генов, которые могут оказаться полезными в городе. И все же по мере своего развития городская среда будет становиться все более самодостаточной экосистемой, где действуют свои эволюционные правила и задан свой эволюционный темп.
Эти правила и темп все заметнее отличаются от тех, к которым мы привыкли в природной среде, отмечает Альберти. Там, в лесах, пустынях, болотах и дюнах, раскинувшихся вдалеке от человеческого воздействия, эволюционными переменами движут извечные силы природы. Чем сложнее становятся дикие экосистемы и чем меньше остается свободных ниш, тем меньше у организмов пространства для новых возможностей, из-за чего эволюция может замедлить ход. А вот в городах, утверждает Альберти, все наоборот. Здесь темп эволюции задан экологическими возможностями, возникающими при социальном взаимодействии людей. Города разрастаются, и вместе с ними развивается социальное взаимодействие. Из-за этого городская среда меняется все быстрее, а телесопряжение, в свою очередь, гарантирует, что эти перемены разойдутся по всемирной городской сети. Город – скороварка экологических перемен, и если эволюция вида не ускорится, то он не сумеет приспособиться к новым условиям и попросту вымрет.
И действительно: некоторые виды не успевают подстроиться под бешеный темп развития городской среды и исчезают. Другие же, чтобы преодолевать незнакомые преграды и привыкать к новому образу жизни, продолжают адаптироваться и даже делятся на разные виды. В 2017 году научная группа под руководством Альберти опубликовала в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences результаты глобального анализа более 1600 случаев фенотипических изменений – то есть изменений во внешности, развитии и поведении, необязательно обусловленных генетически. Приняв в расчет ряд городских и природных экологических факторов, они обнаружили то, что Альберти назвала «явными признаками урбанизации». Согласно полученным данным, в городах фенотипические изменения происходят быстрее, чем вдалеке от них, а сильнейшими экологическими факторами оказываются контакты второго рода (взаимодействие с людьми или другими организмами, попавшими в город благодаря человеку).
И это подводит нас к вопросу, на который я намекал в предыдущей главе: а как же мы? Разве мы не эволюционируем? Ведь нашему телу и разуму городская среда не менее чужда, чем рейнутрии, фундулюсу и домовой вороне. За сотни тысяч лет, в течение которых мы развивались как вид, нам никогда не приходилось жить в подобных условиях. Кроме того, нынешние времена как нельзя лучше подходят для нового эволюционного рывка. Только задумайтесь: на Земле живут почти восемь миллиардов человек, а наши тела ежедневно производят квинтиллион половых клеток. Сейчас вероятность появления в наших геномах новых важных мутаций куда выше, чем в прошлом, когда нашим предкам грозило вымирание и приходилось кое-как добывать пищу в отдельных уголках мира. Может, в новой городской среде эволюционируют не только другие животные и растения, но и мы? Это увлекательнейший вопрос, и у нас наконец-то есть все средства для поиска ответа.
Помните, как ученые исследовали геномы березовых пядениц и обнаружили мутацию в гене cortex – ту самую, что распространилась по Европе в разгар промышленной революции? Точно так же можно изучать геномы людей, чтобы понять, как за последнее время эволюционировала человеческая популяция. Технологии, связанные с ДНК, развиваются так стремительно, что через считаные годы каждый будет хранить подробные сведения о своем геноме на жестком диске, а может, и предоставит специалистам доступ к ним во имя науки. Сегодня у исследователей есть доступ примерно к миллиону человеческих геномов – это не так уж много, но даже это количество позволяет выявить признаки текущей эволюции.
Согласно данным британских проектов UK10K и Biobank, в чьих базах хранятся секвенированные геномы десятков тысяч британцев, за последние столетия эволюция затронула человеческие гены, связанные с ростом, цветом глаз и кожи, переносимостью лактозы, пристрастием к никотину, размером головы у младенцев, обхватом бедер и возрастом половой зрелости у женщин. Все эти эволюционные сдвиги необязательно связаны с жизнью в городе, однако доказательства того, что городская среда влияет на эволюцию человека, все же есть. Так, в регионах, где урбанизация началась раньше, среди людей получили распространение гены иммунной системы, помогающие бороться с туберкулезом. Разносчики подобных заболеваний предпочитают места, где часто возникают скопления людей, а к таким как раз относятся крупные города. Вот почему наша иммунная система эволюционирует.
Не исключено также, что в городской среде меняется наша сексуальность. На протяжении миллионов лет человек за свою жизнь встречал от силы несколько десятков потенциальных спутников – столько же, сколько встречает современный житель города, выйдя на прогулку. Это ведет к усилению конкуренции и более интенсивному половому отбору. К тому же мы, как и большие синицы, ждем от городских партнеров не того же, что прежде. Как с учетом всего этого будут развиваться наши сексуальные сигналы и предпочтения?
И все же, вероятнее всего, в обозримом будущем именно городская флора и фауна будет находиться под воздействием людей, а не наоборот. «Я убеждена, что наш вид меняет генетический состав планеты, – заявляет Альберти. – Наш долг – эволюционировать вместе с другими организмами, и у нас есть такая возможность. Не знаю, примет ли человечество этот вызов». Под вызовом она подразумевает новый подход к разработке и поддержке городской среды. Сумеем ли мы при помощи городской эволюции сделать свои города более пригодными для жизни?
20. Дизайн в духе Дарвина
У моей дочери это получается куда лучше.
Я подхожу к стойке администратора в «Роппонги-Хиллз», грандиозном «интегрированном комплексе объектов недвижимости» в центре Токио, и интересуюсь, нельзя ли мне взглянуть на их знаменитую зеленую крышу. В ответ администратор вручает мне глянцевый путеводитель по «Роппонги-Хиллз» и осыпает меня извинениями – очень жаль, но на крышу можно попасть только по записи или во время мероприятий. В расстроенных чувствах я возвращаюсь к дочери и подруге, которые ждут меня снаружи. «А ты хоть сказал, что пишешь книгу?» – осведомляется Фенна, моя дочь, и заталкивает меня обратно. Пока она с улыбкой убеждает администратора, что нам правда очень-очень нужно на крышу, я демонстрирую свою внушительную коллекцию визиток и университетских документов. В конце концов администратор сдается и звонит в офис экологического управления, но и там нам вежливо отказывают. Книги книгами, а без записи на крышу не попасть.
Однако Фенна настроена воинственно. Со словами: «Может, удастся подобраться поближе?» – она за руку тащит меня в фойе расположенного рядом отеля «Хаятт». Там мы незаметно минуем стойку администратора и входим в кабину лифта. Спустя несколько минут катания по этажам мы попадаем туда, откуда должно быть лучше всего видно зеленую крышу «Роппонги-Хиллз», и идем по застланному ковром коридору к широкому окну. С каждым нашим шагом из окна открывается все более захватывающий вид: сперва на окутанную туманной дымкой панораму Токио, а потом и на «Роппонги-Хиллз», «городок в городе» – офисы, магазины, жилые дома, сады и музей, связанные между собой дорожками со скульптурами. Прижавшись к стеклу носами, мы чувствуем дыхание городского острова тепла, несмотря на прохладу от кондиционера. Перед нами наконец раскинулся заповедник городской природы на залитой солнцем крыше, куда мы так стремились попасть.
Кажется, будто участок японской сельской местности – традиционной мозаики из рисовых плантаций, лесов, лугов и прудов, которую японцы называют сатояма, – по воздуху перенесся на крышу торгового комплекса «Кэякидзака» и увенчал его зеленой короной. Рисовое поле и несколько лугов с извилистыми тропами окаймлены вишневыми деревьями и живой изгородью из бирючины. В пруду розовеют лотосы, а на грядках зреют баклажаны, помидоры и горькие огурцы. Местная жительница в широкополой шляпе хлопочет над рисовым полем, а две большеклювые вороны (Corvus macrorhynchos), чьи клювы напоминают ножи для суши, клюют неспелые вишни. Наевшись вдоволь, они улетают к гигантской башне «Мори Тауэр», что возвышается на горизонте. На наших глазах птицы становятся все меньше и наконец исчезают за карнизом где-то на верхнем этаже. Там расположен штаб строительной организации Mori Building Company, которая и разработала план «Роппонги-Хиллз».
С начала 1970-х Mori Building Company была одной из ведущих строительных организаций, внедряющих в свои здания растительность. Сад на крыше в «Роппонги-Хиллз» площадью чуть менее полутора тысяч квадратных метров – далеко не самый масштабный проект компании: есть в ее портфолио и куда более внушительные озелененные участки. К тому же это не единственная организация подобного рода. В Фукуоке аргентинский архитектор Эмилио Амбас решил поймать сразу двух зайцев: он взял городской парк площадью в сто тысяч квадратных метров, приподнял его в воздух и устроил прямо под ним футуристичное клинообразное здание, в котором расположился культурный центр ACROS Fukuoka. Дикие растения, зеленеющие на всех четырнадцати террасах на южной стороне здания, гармонично дополняют парк, который раскинулся у его подножия.