Если бы здесь не было так холодно. Если бы тело не затекло в тысяче разных мест. Если бы он мог собрать в кучку ускользающие мысли. Ему необходимо было сообщить Тому Комптону что-то исключительно важное, что-то про доктора Салливана.
– Он умер, – выдавил Гилфорд.
Труп Салливана лежал рядом с ним, накрытый одеялом. Застывшее лицо ботаника в свете фонаря было бледным.
– Мне очень жаль, Том.
– Я знаю, – произнес следопыт. – Ты сделал все, что мог. Идти сможешь?
Гилфорд попробовал подняться, но только ударился головой об острый камень.
– Обопрись на меня, – велел Том.
И снова Гилфорд почувствовал, как его тянут вверх.
Оставаться в сознании было трудно. Оцепенелое тело хотело лишь одного: сидеть с закрытыми глазами.
– Мы разведем костер, как только выберемся из этой дыры, – пообещал следопыт. – Давай перебирай ногами.
– Сколько времени прошло?
– Три дня.
– Три?
– Возникли непредвиденные обстоятельства.
– Кого ты привел?
Они добрели до края колодца. Пространство под куполом заливал водянистый дневной свет. Какой-то высокий тощий человек с холщовым капюшоном на голове поджидал их, привалившись к каменной плите. Из-за тумана лица было не разобрать.
– Финч, – сказал Том. – Со мной пришел Финч.
– Финч? Но почему Финч? А как же Кек? Как же Робертсон?
– Они мертвы, Гилфорд. Кек, Робертсон, Диггс, Доннер и Фарр. Все мертвы. И нас ждет та же участь, если ты не будешь шевелить ногами.
Гилфорд простонал и закрыл глаза.
Глава 19
Весна в Лондоне выдалась ранняя. С оттаивающих топей на востоке и западе тянуло болотной прелью, а на Темза-стрит, не так давно вымощенной от пристани до Тауэр-Хилла, кипела торговля. На западе возобновились строительные работы на куполе собора Святого Павла.
Каролина обогнула стадо овец, которых гнали на рынок; чувствовала себя при этом так, будто ее саму вели на скотобойню. Она уже несколько недель не встречалась с Колином Уотсоном, не принимала его приглашений и даже не читала записки. Каролина не смогла бы объяснить толком, почему согласилась наконец увидеться с ним в кофейне на Кэндлвик-стрит. Просто ей не давало покоя ощущение, будто она осталась что-то ему должна. Пусть даже это всего лишь объяснение, перед тем как она вернется в Америку.
В конце концов, он ведь солдат. Он обязан подчиняться приказам. Он не Китченер и не британский флот. Он всего лишь человек, которому пришлось выполнить чужую волю.
Кофейню она отыскала без труда. Здание было отделано деревом в тюдоровском стиле; окна в узорчатых переплетах «плакали», внутри было жарко и влажно – от пузатого серебряного самовара шел пар. Публика в зале сидела самая грубая: рабочие, в основном мужчины. Каролина вглядывалась в море шерстяных кепок, пока не заметила в самой глубине зала Колина. Воротник его пальто был поднят, на длинном лице сияла надежда.
– Что ж, вот мы и встретились. – Он воздел кружку в шутливом тосте.
Но Каролине не хотелось с ним пикироваться. Она опустилась на стул и сразу приступила к делу.
– Я хочу тебе сказать, что возвращаюсь домой.
– Ты же только что пришла.
– Я имею в виду в Бостон.
– В Бостон! Так вот почему ты не желала меня видеть?
– Нет.
– Тогда, может, хотя бы объяснишь, почему уезжаешь? – Он понизил голос и широко распахнул голубые глаза. – Каролина, пожалуйста. Я чувствую, что чем-то тебя обидел. Не знаю, чем именно, но если ждешь извинений, я готов извиниться.
Это оказалось сложнее, чем она ожидала. Колин искренне недоумевал и раскаивался. Каролина потупилась.
– Твоя тетка узнала про нас, да?
– Это был не такой уж и секрет.
– Ага… Значит, я правильно подозревал. Вряд ли Джеред стал бы поднимать шум, но Алиса… Наверное, она в ярости?
– Да. Но дело не в этом.
– Почему же ты уплываешь?
– Они не хотят, чтобы я у них жила.
– Так переезжай ко мне.
– Я не могу!
– Не спеши оскорбляться, Каролина. Жить в грехе вовсе не обязательно.
Боже правый, еще миг, и он сделает предложение!
– Ты знаешь, почему я не могу, Колин! Она… все мне рассказала.
– Что именно она тебе рассказала?
Два моряка за соседним столом откровенно ухмылялись, глядя на Каролину. Она понизила голос:
– Что ты убил Гилфорда.
Лейтенант откинулся назад, глядя на нее с изумлением.
– Боже правый! Я его убил? Она так сказала? – Уотсон захлопал глазами. – Но это же чушь собачья!
– Погубил тем, что переправлял оружие через Ла-Манш. Партизанам.
Он отставил кружку и снова захлопал глазами:
– Оружие пар… А-а… Ясно.
– Так это правда?
Теперь Колин смотрел на нее спокойно.
– Что я убил Гилфорда? Разумеется, нет. В том, что касается оружия… – Он замялся. – Нам нельзя обсуждать такие вещи даже друг с другом.
– Так это все-таки правда!
– Не исключено. Честно, я не знаю! Я человек маленький. Делаю, что мне приказывают, и не задаю вопросов.
– Но ты имеешь дело с оружием?
– Да, через Лондон прошло некоторое количество оружия.
Это было признание. Каролина подумала, что должна бы испытывать гнев. Но его почему-то не было.
Наверное, с гневом как с горем. Он никуда не спешит. И нападает из засады, когда не ждешь.
Колин был явно озабочен.
– Видимо, Алиса услышала что-то от Джереда… а ему, похоже, известно побольше моего. Флотские время от времени пользуются его складом и возчиками – с его согласия. Не исключено, что он выполнял для Адмиралтейства и другую работенку. Он ведь считает себя патриотом.
Каролине вспомнились ночные споры Алисы и Джереда, мешавшие спать Лили. Выходит, вот из-за чего они ругались? Джеред признавал, что оружие, предназначенное для партизан, проходило через его склады, а Алиса боялась, что Гилфорд может пострадать…
– Но даже если оружие и переправляли через Ла-Манш, это еще не значит, что оно было обращено против Гилфорда. И если подумать, кому мешала экспедиция Финча, зачем на нее нападать? Партизаны орудуют на побережье; уголь и деньги им нужны куда больше, чем боеприпасы. Кто угодно мог обстрелять «Вестон» – бандиты, анархисты… Что же до Гилфорда, кто знает, на что он наткнулся за этим чертовым Рейнфельденом. Континент – огромная неисследованная территория; там по определению опасно.
Каролина со стыдом поняла, что ее решимость слабеет. Когда Алиса обрисовала ситуацию, все выглядело предельно ясным. Но что, если Джеред виновен ничуть не меньше Колина?
Не следовало ей затевать этот разговор… Но теперь не осталось ничего, что помешало бы довести его до конца, никаких моральных и физических препятствий. Этот мужчина, что бы он ни совершил, честен с ней.
И она скучает по нему. Стоило бы это признать.
Моряки в полосатых тельняшках продолжали плотоядно склабиться.
Колин взял ее за руку.
– Пойдем пройдемся, – предложил он. – Куда-нибудь подальше от этого шума.
Каролина позволила ему проговорить всю дорогу по Кэндлвик-стрит, а потом по Фенчерч-стрит, до конца мостовой, малодушно успокаивая себя звучанием его голоса и соблазнительной мыслью о его невиновности.
Всю зиму минаретные деревья стояли тускло-зеленые, но внезапно солнце растопило снег и выгнало наружу свежие листочки. В воздухе разливалось тепло.
Он ведь солдат, снова напомнила себе Каролина. Разумеется, он выполнял приказы. Что еще ему оставалось?
А вот Джеред – совсем другое дело. Джеред – человек цивильный, он не обязан сотрудничать с Адмиралтейством. И Алиса это знает. Как, должно быть, ее жжет это знание! Когда она спорила с мужем в темноте, ее голос был полон горечи. Разумеется, она винит Джереда, но уйти от него не может; ее связывают с мужем узы брака.
Вместо него Алиса возненавидела Колина, слепой нерассуждающей ненавистью. Потому что такую роскошь, как ненависть к собственному супругу, она позволить себе не может.
– Пожалуйста, давай опять увидимся, – взмолился Колин. – Хотя бы один разок. Пока ты еще не здесь.
Каролина пообещала, что постарается.
– Мне страшно думать о том, как ты поплывешь через океан. В последнее время морские пути небезопасны. Говорят, весь американский флот стянут в Северную Атлантику.
– Меня это не волнует.
– А должно бы.
В конце недели миссис де Кёниг передала Каролине записку от Колина. Он писал, что объявили общую мобилизацию; его могут в любой момент перебросить в другое место; он хочет увидеться с ней как можно скорее.
Война, с горечью подумала Каролина. Только и разговоров что о войне. Всего десять лет прошло с тех пор, как мир пережил величайшее потрясение в своей истории, а теперь люди готовы передраться из-за того, что от него осталось. Из-за неосвоенной территории!
«Таймс», шестистраничная ежедневная газета, печатающаяся на волокнистой бумаге из минаретной целлюлозы, в последнее время едва ли не в каждой передовице ругала американцев за то, что вели дела на континенте так, будто это американский протекторат, за «навязывание границ» Британским островам, за заносчивость и самодовольство. Каролинин выговор вызывал в магазинах и на рынке косые взгляды. А сегодня Лили спросила у нее, что плохого в том, чтобы быть американцем.
– В этом нет ничего плохого, – заверила дочку Каролина. – Это просто разговоры. Люди расстроены, но рано или поздно они успокоятся.
– Мы скоро поплывем на корабле, – сказала Лили.
– Возможно.
Каролина перестала питаться вместе с Алисой и Джередом. Будь содержание, которое ей присылали из дома, более щедрым, она бы сняла номер в «Эмпайре». Но сейчас, со всеми этими бесконечными разговорами о войне, даже поход в паб становился испытанием. Дядя с теткой, если уж не было совсем никакой возможности избежать общения с Каролиной, держались с сухой учтивостью, хотя Лили по-прежнему привечали. Каролина обнаружила, что после того разговора с Колином стала воспринимать холодность родни менее болезненно. Даже поймала себя на том, что жалеет Алису – закосневшую в своих моральных принципах бедняжку, запутавшуюся в силках вины так же крепко, как эти фальшивые кудри, которые она вплетала в свои седеющие волосы.