– Спи, – сказала Каролина Лили в тот вечер, укутывая ее одеялом. – Спокойной ночи. Скоро мы уедем отсюда.
Малышка с серьезным видом кивнула. После Рождества она прекратила спрашивать об отце. Ответы никогда ее не устраивали.
– Далеко? – спросила она.
– Далеко.
– В безопасное место?
– В безопасное место.
Утро выдалось ясное, солнечное. На Фенчерч-стрит заливали мостовую, над городом плыл запах гудрона, отовсюду доносились цокот копыт и позвякивание сбруи.
Колин уже ждал на Темза-стрит у пристани, уткнувшись в газету. Солнце светило ему в спину. Каролину охватило волнение. Она не знала, что скажет ему. У нее не было никакого плана. Только надежды и страхи.
Она не дошла до Колина лишь нескольких шагов, когда в центре города взвыли сирены.
Этот вой парализовал ее, она вся покрылась мурашками.
Толпа на набережной тоже казалась парализованной. Колин оторвал от газеты встревоженный взгляд. Каролина вскинула руку; он подбежал. Сирены продолжали надрываться.
Она упала в его объятия.
– Что это?
– Я не знаю.
– Мне нужно к дочери.
Творилось что-то скверное. Лили наверняка перепугалась до смерти.
– Тогда идем. – Колин взял ее руку и легонько сжал. – Надо спешить.
С востока дул ветер – легкий весенний бриз, отдающий дымком и ароматами зелени. На реке мирно покачивались белые парусники. С юга, вдоль заболоченных берегов Темзы медленно продвигалась эскадра канонерок.
Глава 20
Все просто, сказал ему Крейн. Мы часть того, что набирает силу. А они – часть того, что ослабевает.
Возможно, с точки зрения Крейна, так оно и выглядело. Крейн проскользнул в вашингтонскую элиту – ну ладно, полуэлиту, недоэлиту, – как позолоченная ректальная свеча. Объявившийся в городе несколько месяцев назад, он сейчас работал на сенатора Классена в какой-то малопонятной должности. Не так давно переехал в собственную квартиру (за эту небольшую милость следовало благодарить богов), стал в салоне миссис Сандерс-Мосс завсегдатаем и заслужил право демонстрировать покровительственное отношение к Элиасу Вейлу на публике.
В то же время самого Вейла приглашали все менее охотно, его клиентура поредела и измельчала, и даже с Юджином Рэндаллом они теперь виделись не так часто.
Разумеется, Рэндалла вызвали на заседание комиссии конгресса по расследованию гибели экспедиции Финча. При такой огромной ответственности, наверное, у кого угодно покойная супруга отошла бы на второй план. Тем более что мертвые печально известны своей терпеливостью.
И все же Вейл уже беспокоился, не впал ли он в немилость к богам.
Он пытался отвлечься всеми доступными способами. Одна из новых клиенток, пожилая абортистка из Мэриленда, дала ему инкрустированный янтарем флакон с морфином и шприц чеканного серебра для подкожных инъекций. Показала, как найти и поднять вену, как ввести в нее полую иглу. Процесс наводил на смутные мысли о пчелах и яде. О, жало забвения! Вейл бездумно пристрастился к этому ритуалу.
Этот наборчик, уложенный в аккуратный серебряный футляр с портсигар размером, лежал в кармане пиджака, когда Вейл приехал в поместье миссис Сандерс-Мосс. Он не планировал его доставать, но день не задался: погода была слишком влажной для зимы и слишком холодной для весны. Элинор поприветствовала гостя с натянутым выражением лица – наверное, нельзя бесконечно эксплуатировать одно-единственное потерянное крестильное платьице, – а после обеда подвыпивший младший конгрессмен принялся донимать Вейла вопросами о его работе.
– Может, вы посоветуете что-нибудь дельное по поводу фондового рынка, мистер Вейл? Вы же говорите с мертвыми, наверняка у них накопились какие-нибудь наблюдения. Впрочем, едва ли у мертвых имеется много возможностей для инвестирования, верно?
– В нашем округе, конгрессмен, они не могут даже голосовать.
– Что, мистер Вейл, я задел вас за живое?
– Доктор Вейл, с вашего позволения.
– И в какой же конкретно области вы доктор?
«В области бессмертия, – подумал Вейл. – В отличие от тебя, разлагающийся кусок мяса».
– Вы знаете, мистер Вейл, я тут на досуге поинтересовался вашим прошлым. Произвел небольшое расследование после того, как Элинор рассказала, сколько платила вам за гадания.
– Я не занимаюсь гаданием.
– Зато наверняка прекрасно умеете считать денежки.
– Это оскорбительно.
Конгрессмен злорадно улыбнулся:
– О, и кто же вам такое сказал, мистер Вейл? Джон Уилкс Бут?
Тут уж от смеха не удержалась даже Элинор.
– Это не уборная для гостей! – Оливия, чернокожая служанка, раздраженно забарабанила в дверь. – Это уборная для прислуги!
Вейл даже не подумал отреагировать. Открытый футляр лежал на зеленом кафельном полу. Вейл, ссутулившись, сидел на унитазе. Матовое окошечко было открыто; внутрь заливались холодные струи дождя. Цепочка сливного бачка заунывно звякала о влажную белую стену.
Вейл снял пиджак, закатал рукав сорочки, похлопал по сгибу левой руки.
«Да пошли они все к черту», – мрачно подумал он.
Первый укол расслабил: тихое спокойствие накрыло Вейла, точно детское одеялко. Уборная внезапно стала казаться размытой, как если бы он смотрел сквозь кальку.
«Но я же бессмертный», – мелькнула мысль.
Ему вспомнилось, как Крейн всадил нож себе в руку. Впоследствии выяснилось, что Крейн вообще питает извращенную склонность к членовредительству. Ему нравилось кромсать себя ножом, полосовать бритвой, втыкать в плоть иглы.
«Ну, против игл я и сам ничего не имею».
Морфин Вейл предпочитал даже кентуккийскому виски. Забвение, которое это снадобье приносило, было более надежным, каким-то даже всеобъемлющим. Вейл решил, что хочет еще.
– Мистер Вейл! Это вы там?
– Уходи, Оливия, будь добра.
Он снова потянулся за шприцем. «Ведь я же бессмертный. Я не могу умереть».
То, что следовало из этого факта, уже пугало его.
На этот раз кожа воспротивилась игле. Вейл надавил сильнее. Это как пытаться проткнуть кусок твердого сыра наподобие чеддера. Вроде наконец нашлась вена, но, когда он нажал на поршень, под кожей в месте укола начал расплываться безобразный багровый синяк.
– Черт! – выругался Вейл.
– Выходите немедленно! А не то я расскажу все миссис Сандерс-Мосс, и она прикажет выломать дверь!
– Еще немного, Оливия, душа моя. Будь паинькой и уйди прочь.
– Это не уборная для гостей! Вы уже и так битый час тут просидели!
Правда, что ли? Если так, то это потому лишь, что служанка не давала сосредоточиться. Вейл вновь наполнил шприц.
Теперь игла вообще отказалась втыкаться в кожу.
Может, он затупил острие? Но кончик выглядел убийственно острым, как и всегда.
Вейл надавил сильнее.
Что удивительно, это вызвало боль. Он поморщился. Мягкая кожа пошла рябью, заволновалась и покраснела. Но не прорвалась.
Вейл попробовал вколоть иглу в запястье – с таким же успехом можно резать кожу ложкой. Он спустил штаны до лодыжек и попытался сделать инъекцию во внутреннюю поверхность бедра.
Безрезультатно.
Уже отчаявшись, Вейл со злостью ударил плачущей иглой в горло, туда, где, по его представлениям, проходила артерия.
Игла отломилась. Содержимое шприца пролилось за шиворот.
– Черт! – снова выругался Вейл, раздосадованный до слез.
Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стояла Оливия, смотревшая на него разинув рот, а из-за ее спины выглядывали самонадеянный молодой конгрессмен, и совершенно ошеломленная Элинор, и даже Тимоти Крейн – этот взирал с дружеским укором.
– Ха! – сказала Оливия. – Что ж, это многое объясняет.
– Колоться морфином в туалете для негров? Не комильфо, Элиас, и это еще слабо сказано.
– Заткнись, – устало бросил Вейл.
Эффект морфина, если он и был, уже выветрился. Собственное тело казалось сухим, как пыль, а разум был отвратительно ясным. Вейл позволил Крейну усадить себя в машину после того, как Элинор недвусмысленно дала понять, что больше ему в этом доме не рады и, если он еще раз явится с визитом, она вызовет полицию. Впрочем, выражения, в которых миссис Сандерс-Мосс донесла это до него, были куда менее дипломатичными.
– Они великодушные наниматели, – сказал Крейн.
– Кто?
– Боги. Их совершенно не волнует, чем ты занимаешься в свободное время. Морфин, кокаин, женщины, содомия, убийства, нарды – им без разницы. Но бог не позволит тебе до беспамятства накачаться какой-нибудь дрянью, когда ему требуется твое внимание, и уж точно не даст впрыснуть в вену смертельную дозу. Это было очень глупо, Элиас, прошу простить меня за такую дерзость.
Машина завернула за угол. Безрадостный день плавно перетекал в безрадостный вечер.
– Все, шутки кончились, Элиас.
– Куда мы едем?
Не то чтобы Вейла это особенно интересовало, хотя он и ощущал в себе тошнотворное присутствие бога, отчего пульс бился быстрее и хотелось распрямить спину.
– Навестить Юджина Рэндалла.
– Мне никто не сказал.
– Ну вот я сейчас и говорю.
Вейл безразлично уставился на обивку салона новенького «форда» Крейна.
– Что в саквояже?
– А ты загляни.
В кожаном докторском саквояже лежали всего лишь три вещи: хирургический скальпель, пузырек с метиловым спиртом и коробок спичек.
Спирт и спички – чтобы стерилизовать скальпель? А скальпель – чтобы…
– О нет, – произнес Вейл.
– Только не надо строить из себя чистоплюя, Элиас.
– Рэндалл вовсе не такая важная птица, чтобы… чтобы делать то, что ты задумал.
– Это не я задумал. Такие решения принимаем не мы. Ты же сам знаешь.
Вейл внимательно посмотрел на жизнерадостного молодого человека.
– И тебя это не беспокоит?
– Нет. Не то чтобы это имело какое-то значение.
– Ты уже проделывал такое прежде, да?
– Элиас, это конфиденциальная информация. Прости, если шокировал тебя. Но, положа руку на сердце, на кого мы работаем? Уж точно не на бога из программы воскресной школы, пресловутого доброго пастыря. Скорее уж на злого волка.