Входная дверь распахнулась, и в проеме появился огонек: на пороге стояла Эбби со свечой в руке.
Гилфорд выскочил из машины и втолкнул жену обратно в дом. Лили с Томом двинулись за ним.
– Свет не включается, – сказала Эбби. – И телефон не работает. Что происходит? Зачем ты велел нам вернуться?
– Эбби, я тебе не звонил. Это обман.
– Но я с тобой разговаривала!
– Нет, – твердо сказал Гилфорд. – Это был не я.
Эбби зажала рот ладонью. Позади нее на диване сидел Ник, сонный и растерянный.
– Задерните занавески, – распорядился Том. – И заприте все двери и окна.
– Гилфорд?.. – с широко раскрытыми глазами начала Эбби.
– У нас небольшие неприятности, Эбби.
– Ох нет!.. Гилфорд, я была абсолютно уверена, что говорю с тобой, это был твой голос…
– Все будет в порядке. Просто нужно на некоторое время затаиться. Ник, не сходи с дивана.
Николас с серьезным видом кивнул.
– Доставай ружье, Гилфорд, – велел следопыт. – Миссис Лоу, у вас найдутся еще свечи?
– На кухне, – растерянно отозвалась она.
– Отлично. Лили, открой мой вещмешок.
Гилфорд краем глаза заметил патроны, бинокль и охотничий нож в кожаном чехле.
– А нельзя просто… уехать куда-нибудь? – спросила Эбби.
– Теперь, когда мы здесь, – ответил следопыт, – думаю, они не дадут нам это сделать, миссис Лоу. Но нас больше, чем они ожидали, и мы лучше вооружены. Так что наши шансы не так уж и малы. А утром попытаемся найти выход.
Эбби обмерла:
– О господи!.. Простите, я не хотела!
– Это не ваша вина.
«А моя», – подумал Гилфорд.
Эбби взяла себя в руки, занявшись Ником: принялась успокаивать его, постелила ему на диване, который Гилфорд передвинул в угол комнаты спинкой к двери.
– Крепость! – обрадовался Ник.
– Причем самая надежная, – заверила его Эбби.
Дыша сквозь зубы, она считала часы до утра. «Эти люди хотят убить нас, они перерезали электрические и телефонные провода. Мы не можем ни уехать, ни позвать на помощь, ни дать отпор…»
Вместе с Томом Комптоном в дом вошла молодая женщина. Гилфорд не любил говорить о своем прошлом, но Эбби знала, что у него есть дочь, которую он оставил в Лондоне двадцать пять лет назад. Эбби поняла, что это она, еще до того, как Гилфорд сказал: «Это Лили». У нее были льдисто-голубые, точно зимнее утро, глаза, как у всех Лоу, и та же привычка напряженно хмурить брови.
– Рада познакомиться, – произнесла Эбби и спохватилась: – Конечно, лучше бы это случилось при других обстоятельствах…
– Я понимаю, о чем вы, – серьезным тоном сказала Лили. – Спасибо, миссис Лоу.
«Что ты знаешь о Стариках? Кто посвятил тебя в их секреты? Что известно Гилфорду? Кто эти люди снаружи, которые хотят убить моего мужа и ребенка»? – против воли подумала Эбби.
Впрочем, сейчас было не до того. Все эти вещи – страх, гнев, недоумение, горе – стали роскошью.
Николас вскинул взгляд на отца, когда тот подошел поправить одеяло.
В сиянии свечей все выглядело каким-то непривычным. Сам дом казался более просторным – и даже пустоватым, – как будто расширился в темноту. Ник понимал: происходит что-то очень нехорошее, двери и окна забаррикадированы от какой-то угрозы. «Плохие ребята», – так сказал Том Комптон. Прямо как в кино. Нику воображались нелегальные углекопы, змеекрады, крепкие мужчины с темными кругами под глазами. Убийцы.
– Постарайся заснуть, – сказал ему отец. – Утром мы со всем этим разберемся.
Сна не было ни в одном глазу. Ник посмотрел на отца, и его пронзило острое, как нож, чувство потери.
– Спокойной ночи, Ник, – сказал отец, гладя его по голове.
«Прощай», – услышал Ник.
Лили взяла на себя кухню.
В доме были две наружные двери, передняя и задняя, в гостиной и кухне. Кухня с единственным окошком и узкой дверью была укреплена лучше. И дверь, и окно были заперты, но Лили отдавала себе отчет в том, что ни то ни другое не станет существенным препятствием для решительного врага.
Она сидела на деревянном стуле со старым «ремингтоном» Гилфорда на коленях. В кухне было темно, и Лили самую малость приоткрыла жалюзи и придвинула стул поближе к окну. Ночь была безлунная, на небе поблескивала лишь горстка звезд, но на заливе, словно рукотворное созвездие, горели и переливались сигнальные огни кораблей.
С дробовиком было спокойнее, даром что за всю жизнь Лили не подстрелила никого крупнее кролика.
«Добро пожаловать в Фейетвилл, – подумала Лили. – Добро пожаловать на Дарвинию».
Сколько помнила себя, она читала про Дарвинию, говорила про Дарвинию, мечтала о Дарвинии и бредила ей, к огромному огорчению матери. Континент завораживал. С самого детства хотелось разгадать его загадку. И вот пожалуйста: Лили в одиночестве сидит в темноте, готовясь обороняться от демонов.
«Бойся своих желаний, девочка».
Она изучила абсолютно все, что было известно науке о Дарвинии, – а известно было немногое. Да, разумеется, разнообразных фактов собрано предостаточно, развилась и какая-никакая теория. Но самый главный, основополагающий вопрос, простое будоражащее «почему», так и оставался без ответа. Что интересно: еще по меньшей мере одна планета Солнечной системы оказалась затронута тем же феноменом. Королевская обсерватория в Кейптауне и Национальная обсерватория в Блумфонтейне независимо друг от друга опубликовали фотографии Марса, на которых были видны сезонные различия и признаки наличия больших объемов воды. Небесный новый мир, Дарвиния планетарного масштаба.
Письма отца все объясняли, хотя он, похоже, сам не очень хорошо понимал. Гилфорд с Томом и остальные Старики сделали то, чего не смог сделать друг Гилфорда Салливан: истолковали Чудо в прозаических терминах. Да, спору нет, это нечеловеческое объяснение, и Лили даже представить себе не могла, каким экспериментом можно было бы его подтвердить. Но вся эта диковинная теография с Архивом, ангелами и демонами не могла появиться сразу в столь многих местах и совпасть в таком множестве деталей, не будь она в основе своей правдива.
Поначалу Лили усомнилась в ее правдивости, сочтя заметки и письма Гилфорда галлюцинаторным бредом изголодавшегося до полусмерти бедолаги. Поездка в Джефферсонвилль заставила ее переменить мнение. Точнее, это сделала встреча с Томом Комптоном. Ей доверили тайны Стариков, и это не просто изменило ее мнение, но и убедило в тщетности любых попыток что-либо предать гласности. Ей бы не позволили это сделать, а если бы все же каким-то образом удалось, ей бы попросту никто не поверил. Потому что не было в предгорьях Альп разрушенного города. Он не был нанесен ни на одну карту, не фигурировал ни на одной фотографии, не был замечен ни с воздуха, ни с расстояния, кроме как участниками бесследно сгинувшей экспедиции Финча. Демоны, по словам Тома, зашили город, как порванный рукав. Они умеют это делать.
И тем не менее он каким-то непостижимым образом стоял на прежнем месте.
Лили гнала сон, рисуя в воображении этот город в дарвинианской глуши. Древний бездушный пуп земли, ось времени, место, где встречаются живые и мертвые. Как же хотелось увидеть его, пусть она и отдавала себе отчет в абсурдности этого желания. Даже если бы она и смогла отыскать этот город (а для простой смертной это невыполнимая задача), находиться там было бы опасно, – возможно, это самое опасное место на поверхности Земли. Но он влек ее так же, как в детстве влекли названия на карте Австралии: гора Косцюшко, Большой Артезианский бассейн, Тасманово море. Экзотика всегда манит, вот и та девочка с фермы под Вуллонгонгом не смогла устоять.
«Да, теперь я здесь, на Дарвинии, – подумала Лили, – сижу с ружьем на коленях».
Она никогда в жизни не увидит безымянный город. А вот Гилфорд увидит его снова. Так ей сказал Том. Гилфорд будет там, когда разразится Битва… если только его не удержит упорная любовь к этому миру.
– Гилфорд слишком сильно любит мир, – сказал ей Том. – Так любит, как будто он реален.
– А разве он не реален? – спросила тогда она. – Даже если мир создан из цифр и машин, разве он не реален настолько, чтобы его можно было полюбить?
– Для тебя – да, – согласился Том. – Но некоторые из нас не могут себе это позволить.
Индуисты проповедуют отрешенность. Или это буддисты? Отказаться от мира, от всех желаний. Как это ужасно, подумала Лили. Ужасно требовать подобного от любого человека, не говоря уже о Гилфорде Лоу, который не просто любит мир, но и знает, насколько он хрупок.
Старое ружье давило на колени. За окном все было неподвижно, если не считать звезд над водой – далеких солнц, движущихся в ночи.
Эбби, безоружная, съежилась в комок в углу слабо освещаемой свечами комнаты. Уже после полуночи Гилфорд сел на пол рядом, положил руку ей на плечо. Ее кожа показалась ему прохладной по сравнению с собственной горячей ладонью.
– Мы уже никогда не будем здесь в безопасности, – сказала она.
– Эбби, если придется, мы уедем. Переберемся вглубь страны, сменим имена…
– Да? Если и уедем куда-нибудь, где никто нас не знает, что потом? Ты будешь смотреть, как я старею? Как я умираю? Как стареет Николас? Ждать, когда Чудо, которое занесло тебя сюда, вернется и унесет прочь?
Он отшатнулся, пораженный.
– Тебе не удалось бы долго это скрывать. Ты выглядишь так, будто тебе нет и тридцати.
Гилфорд закрыл глаза. «Ты не умрешь», – сказал ему тогда призрак, и в подтверждение этих слов раны заживали, точно по мановению волшебной палочки, а грипп обошел стороной, даже когда унес их с Эбби дочку. Гилфорд нередко ненавидел себя за это.
Но большую часть времени он просто притворялся. Что же до Эбби – ее старости, ее смерти…
Да, любые раны заживают на нем с поразительной быстротой, но это не значит, что его невозможно убить. Некоторые травмы необратимы, в чем явно отдает себе отчет даже Том. Гилфорд не может представить себе жизнь после Эбби, даже если это означает, что придется броситься со скалы или разнести себе череп выстрелом из дробовика. Каждый имеет право на смерть. Никто не заслуживает столетий горя.