Гилфорд закрыл и вновь открыл глаза. Звезды, на которые он смотрел, сменились истрескавшимися каменными глыбами.
«Запах, – подумал он. – Едкий. Как растворитель. Как что-то непоправимо скверное». Впереди, там, где туман на мгновение рассеялся, блеснули туловище и острые когти врага.
– Не высовывайся, – прошептал Том Комптон. – Мы слишком близко к куполу, чтобы рисковать.
Десять тысяч лет назад, что по меркам онтосферы сравнительно недавно, демонов связали и заточили в Колодце.
Их земными воплощениями-аватарами были животные. Пси-жизнь вмонтировала в их ДНК опасный код, но они не представляли непосредственной угрозы Архиву, если не были одержимы богами. Гилфорд сражался с ними в ипостаси бога, незримый и могущественный, как ветер.
Они появлялись из Колодца, наделенные точно такими же сверхсильными телами, и одержимые демонами люди, охранявшие Колодец, подчинялись той же самой монистической логике: их человеческие тела капитулировали перед чуждой генетической программой.
Это происходило быстрее, чем рассчитывали демоны. Свежие пакеты Тьюринга нарушили все их планы. Демоны стали жертвой собственной несвоевременной метаморфозы.
Но спасительный шанс будет упущен, если какое-нибудь мыслесемя не доставит своего бога в недра колодца.
Гилфорд Лоу чувствовал страх смертного Гилфорда, ведь это был его собственный страх. Ему было жалко свою маленькую копию – она, о том не ведая, превратилась в ось, вокруг которой вращался мир.
«Не трусь, братишка».
Эта мысль заметалась между Гилфордом и Гилфордом, точно луч света между дефектными зеркалами.
Одержимые демонами люди – даже те, кто зашел в своем преображении столь далеко, что уже не мог держать в руках оружие, – все равно были смертельно опасны. Весь израненный, Гилфорд ощущал, какая прорва энергии тратится на поддержание жизни в нем.
Канонада на западе стихала. Боеприпасы на исходе, подумал Гилфорд. Осталось только драться врукопашную.
Тогда, зимой, с ним были Том и Салливан, в морозном воздухе звучали человеческие голоса и заунывный лай меховых змей, а землю укрывало мягкое снежное одеяло. В своем блаженном неведении они еще верили в разумный и логичный мир, и Город вызывал совершенно иные ощущения.
Гилфорд с грустью подумал о Салливане, пытавшемся понять смысл чуда Дарвинии… которое оказалось никаким не чудом, а технологией такого запредельного уровня сложности, что ни одному человеку не под силу постичь ее смысл. Но Салливану уж точно не понравился бы этот населенный демонами мир, как и Престону Финчу: здесь нет места ни ученым скептикам, ни религиозным фанатикам.
Неподалеку затрещали выстрелы. Том Комптон, шедший впереди, сделал Гилфорду знак пробираться вдоль отвесной каменной стены, покрытой мхом. Небо, еще с утра ясное, затянулось свинцовыми тучами, из них время от времени лил дождь. В полумраке изувеченное тело следопыта слабо светилось – примерно с яркостью свечи. Но даже это демаскировало его. С таким же успехом можно повесить на груди табличку: «Добейте меня, пожалуйста, я мертв еще только наполовину».
Но и врагов разглядеть было несложно.
С десяток их двигалось по безмолвному проспекту всего в нескольких ярдах. Гилфорд скорчился за обломком стены и проводил чудовищ взглядом. Их шишковатые спины лоснились, как кованый металл, а удлиненные головы беспокойно вращались. Существа были двуногими – ни дать ни взять гротескные шаржи на людей, которыми они еще недавно были. У некоторых на костлявых бедрах и плечах висели лохмотья одежды.
Смертная часть Гилфорда Лоу была в панике.
Но смертная часть Гилфорда Лоу подавила свой страх.
Он двинулся в лабиринте из растрескавшихся каменных стен к центру Города той же дорогой, по которой прошел кошмарной зимой почти полвека назад. Впереди возвышался купол Колодца, абсолютный край этого феноменального мира.
Глава 39
Мэтью Крейн погасил в кабинете верхний свет и устроился в темном углу. Включенной осталась только лампа на рабочем столе.
Со стола все лишнее было убрано. В кругу света лежал один-единственный предмет: старомодный револьвер, вычищенный и смазанный.
Лили неотрывно смотрела на оружие.
– Он заряжен, – сообщил Крейн.
Речь была квакающая, нечленораздельная. В горле, когда Крейн говорил, булькало. Лили поймала себя на том, что прикидывает расстояние до стола. Успеет она схватить револьвер первой? Стоит ли рисковать? Чего от нее хочет Крейн?
– Не волнуйся, блошка, – произнес Крейн.
– Блошка? – переспросила Лили.
– Ну, помнишь стишок?
Нам микроскоп открыл, что на блохе
Сидит блоху кусающая блошка;
На блошке той – блошинка-крошка.
Но и в нее впивается сердито
Блошиночка, и так ad infinitum[14].
Ты ведь моя блошинка-крошка, да, Лили?
Она потянулась включить свет.
– Не надо! – резко произнес Крейн.
Лили опустила руку:
– Я не понимаю, о чем вы.
– Поздно. Боюсь, для нас обоих уже слишком поздно. У меня ведь тоже есть шпионы. Вчера, когда блошка ходила в музей, на ней сидела блошинка-крошка.
«Может, попробую убежать? – подумала Лили. – Наверное, он меня застрелит?»
Думать было трудно, от едкого химического запаха мутилось в голове.
– Мы оба знаем, кто мы, – продолжал между тем Крейн. – Это облегчает задачу.
– Какую еще задачу?
– Подумай о нас, – прохлюпал Крейн и зашелся кашлем, даже согнулся в три погибели, но распрямился, прежде чем Лили успела воспользоваться его слабостью. – Мы с тобой прожили столько лет бок о бок, блоха и блошка, и все ради чего? Чем я занимался, Лили? Добивался финансирования поставок оружия, сливал государственные тайны, способствовал как мог тому, чтобы гражданские власти были заняты войнами или религиозными спорами, а теперь, когда идет Битва… – Он сделал жест, который в темноте можно было расценить как пожатие плечами. – Она идет вдалеке отсюда. Боже, за что ты меня покинул?
– Это не смешно.
– Совершенно согласен. Я меняюсь, блошка, и не знаю почему.
Он встал и подошел чуть ближе к лампе – и к револьверу.
Длинный пиджак упал с его плеч. Едкий запах усилился. Сквозь разодранную рубашку проглядывала бугристая кожа, вся в зеленых лопающихся гнойниках. На лице отслаивалась кожа, как рваная папиросная бумага. Голова принимала новые очертания: челюсть выдвинулась вперед, черепная коробка вспучивалась между островками крови, волос и густой желтой плазмы.
Лили ахнула.
– Что, все так плохо, блошка? У меня нет зеркала. Впрочем, верю, что плохо.
Ее рука потянулась к дверной ручке.
– Попробуешь сбежать – пристрелю, – сказал Крейн. – Даже не сомневайся. Вопрос чести. Так что давай лучше поиграем.
Ей было страшно, как никогда в жизни, – страшнее даже, чем в ту кошмарную ночь в Фейетвилле. Тогда враг, по крайней мере, имел человеческое обличье. Крейн выглядел чудовищно даже в полумраке.
– Поиграем?! – переспросила она.
– Забудь о том, как я выгляжу, блошка. Думаю, этого не должно было случиться; сейчас уж точно не время. Я не властен над происходящим. Как ни странно, мой бог тоже.
– Какой еще бог?
– Мой отсутствующий бог. Отсутствующий… В этом-то и беда. Он молчит, этот тихий ровный голос. Наверное, у его обладателя есть более важные дела где-нибудь в другом месте. Возникли непредвиденные обстоятельства. Вашими стараниями. Но этот процесс… – Он вытянул вперед покрытую волдырями руку. – Знала бы ты, как мне больно, блошка. И как я ни молил об облегчении, до меня не снизошли.
Он умолк, и снова начался приступ влажного кашля. Капли чего-то розового и забрызгали столешницу, ковер, блузку Лили.
«Беги!» – велела она себе.
Но ее ноги словно приросли к полу.
– Очень скоро, – сказал, откашлявшись, Крейн, – я совсем перестану быть собой. Мне следовало это предвидеть. Кем бы ни были эти сущности – богами или демонами, – они голодны. Выживет Мэтью Крейн или нет, это их заботит ничуть не больше, чем твоя жизнь, блошка. Так что сама видишь, в каком я положении.
Он сделал еще нетвердый шаг вперед; ноги сгибались в странных местах. От этих движений лопалась плоть; из-под штанин текла желтая жижа.
– Револьвер заряжен и поставлен на боевой взвод. Как бы уродливо ни выглядели мои пальцы, нажать на спусковой крючок я все еще в состоянии. Я не так проворен, как прежде, но и ты тоже уже не девочка. Полагаю, ты вошла в ту стадию жизни, когда женщины носят компрессионные чулки и ортопедические туфли? Может, промозглыми вечерами у тебя даже разыгрывается артрит. И за автобусом бегать больше не тянет.
Все это было абсолютной правдой.
– Итак, игра. Называется «хватай револьвер». Думаю, шансы у нас с тобой приблизительно равные. Только не дожидайся, когда я скомандую «Начали!».
Она и не стала.
Лили рванула к столу что было сил, но все равно это было как во сне: руки и ноги превратились в пудовые гири, она двигалась как будто под водой.
Револьвер лежал в круге света, вороненая сталь на лакированном красном дереве, и в электрическом сиянии все его желобки и плоскости искрились, точно ослепительные созвездия.
В воздухе висел густой химический дух трансформации Крейна. Тот издал пронзительный животный крик, но Лили едва его услышала.
Ее правая рука коснулась рукоятки; револьвер выскользнул, и теперь их разделял роковой дюйм. Крейн был так близко, что Лили ощущала исходящий от него сернистый жар.
Внезапно револьвер каким-то образом оказался у нее в ладони.
Она попятилась от стола, оступилась и в следующий миг обнаружила, что сидит на окровавленном ковре, сжимая в трясущихся руках оружие, которое выставила перед собой на манер дешевого распятия.
Мэтью Крейн – вернее, существо, которое прежде было Мэтью Крейном, – выпрямился перед ней во весь рост. Настольная лампа опрокинулась, безжалостно залив резким светом покрытое волдырями лицо. Глаза у него были малиновые, зрачки превратились в черные щелки.