В своих «Принципах» Лайель отрицает органическую прогрессию, хотя допускает относительно недавнее происхождение человека и его моральное превосходство над другими живыми существами. В этом смысле он занимает антиэволюционную и, более того, антиламаркистскую позицию. Он полагает, что виды (одна особь или пара) создаются только однажды и под действием естественных законов расселяются в тех ареалах на поверхности земного шара, где обитают и поныне. Следовательно, проблема происхождения органики и проблема происхождения видов сводятся для Лайеля к одному и тому же вопросу. Он считает, что вымирание – естественный процесс, отмеченный определенной регулярностью, и предполагает, соответственно, что и виды тоже возникают (если и в процессе творения, то «творение» следует понимать не в библейском смысле) путем естественного и регулярно действующего процесса. Если принять во внимание теоретическую дихотомию того времени, можно было бы предположить, что на феноменальном уровне Лайель признавал, что новые виды возникают с регулярностью, различаемой, по меньшей мере, лишь на уровне принципов, и что под внешней поверхностью можно отыскать причины, обусловленные законами. В конце концов именно это мы понимаем под словом «естественный», противопоставленном слову «чудесный». Но Лайель не дает ни малейшего намека на то, что же представляет собой естественное неэволюцинное видообразование. Возникают ли новые виды из органического материала, и если возникают, то как? Видимо, и здесь человек – исключение. Как существо моральное и высокоинтеллектуальное, он, вероятно, все же потребовал для своего создания божественного вмешательства.
Тем не менее меня не оставляет чувство, что «Принципы» Лайеля больше напоминают огромный айсберг, полностью погрузившийся в воду, так что на поверхности видна одна верхушка. И поневоле возникает подозрение, что его мнения касательно организмов и их происхождения по своей таинственности намного превосходят даже самые загадочные из его ремарок. Поэтому чтобы дать лучшее понимание занимаемой Лайелем позиции, в поддержку ее я вынужден буду прибегнуть к целому ряду поясняющих моментов. Хотя некоторые из них являются по сути противоположными точками зрения (подобная контрастность лучше всего помогает объяснить позицию Лайеля по вопросу об отношении к организмам и их происхождению) и хотя некоторые из них гораздо более значимы, чем другие, сам я рассматриваю их как связующие, взаимно дополняющие друг друга звенья данного повествования (см. в частности Бартоломью, 1973).
Рискну предположить, что дебаты, ведшиеся по вопросу о происхождении органики, не имели никакого отношения к «чистой науке» (что бы под ней ни подразумевалось). Не говоря уже о социальных и внешних факторах, мы видим, что наравне с наукой здесь затрагиваются также важные элементы философии и религии. Более того, хотя для удобства изложения автор отыскивает в своей мысли различные элементы и подает ее сообразно этим элементам, такое подразделение мне представляется искусственным, ибо наука, философия и религия тесно переплетены между собой. Разумеется, трудно отрицать, что позиция Лайеля и его взгляд на организмы включает все три аспекта. Поэтому мне кажется более удобным, если мы структурируем наши рассуждения, твердо помня об этих трех различных позициях, хотя было бы явно неуместно в данном случае делать вид, что они не пересекаются и не накладываются друг на друга.
Итак, начиная наш обзор с научного конца данного спектра, давайте рассмотрим причины неприятия Лайелем органической прогрессии. Прежде всего необходимо учесть, что в 1830 году у научного сообщества имелось одно веское научное доказательство, направленное против прогрессионизма (см. Уилсон, 1970, с. хxiv-vi). Речь идет о найденных в Стоунсфилде, графство Оксфордшир, почвенных пластах, изобилующих окаменелостями млекопитающих, свидетельствующими о том, что последние существовали на Земле намного раньше того времени, какое прогрессионисты обычно связывают с их появлением. Хотя это свидетельство было обнаружено еще в 1814 году, наиболее значительные его части были вскоре утрачены, и их удалось восстановить лишь в 1828 году. Но, однажды найденное и восстановленное, это свидетельство было настолько бесспорным, что от него невозможно было отмахнуться как от ошибки, якобы совершенной в процессе каталогизирования или чего-то подобного[10].
Так вот, на основе стоунсфилдских ископаемых Лайель пришел к выводу, что «обнаружение в древних пластах одной особи, принадлежащей к высшему классу млекопитающих… так же гибельно для теории последовательного развития, как и обнаружение нескольких сотен таких особей» (1830–1833, 1:150). Разумеется, прогрессионисты с ним не согласились; они считали, что прежде чем делать столь определенные выводы, необходимо пересмотреть время, к которому отнесено появление млекопитающих, согласно палеонтологической (и все еще прогрессивной) летописи. Но это свидетельствует о том, что у Лайеля, утверждавшего, что эти млекопитающие в лучшем случае служат лишь примером фрагментарной природы летописи, имелась, по меньшей мере, вполне добротная научная основа для его антипрогрессионистских нападок. И мы увидим, чем это обернется в дальнейшем.
Разумеется, палеонтологическая летопись была не единственной причиной, приведшей Лайеля к отрицанию органической прогрессии. Поскольку мы прежде всего имеем дело с наукой, хотя и начинаем понемногу отклоняться в сторону философии, мы вправе утверждать, что органическую прогрессию Лайель рассматривал как угрозу его генеральной позиции, отстаивавшей неизменяемую природу этого мира. Лайель сам признался в этом в письме к своему другу Скроупу: «Стоит допустить органическую прогрессию, – писал он, – и ты оказываешься на скользком склоне, ведущем к признанию прогрессии вообще» (Лайель, 1881, 1:270). Но почему Лайеля так пугала «прогрессивная» картина мира? Частично это объяснялось тем, что Лайель считал – ошибочно или нет, не нам судить, – что его тезис о неизменяемости земных процессов неразрывно связан с его научно-философским подходом к геологии. Откажитесь от статизма и вы подвергнете опасности актуализм и униформизм. Хотя и возникает ощущение, как у некоторых из его критиков, что Лайель ошибался, допуская столь тесную связь между различными частями своей программы, он, несомненно, все же был прав, допуская эту связь. Его доводы столь многочисленны, что нам трудно теперь выделить или отсортировать различные элементы, входящие в них органичной тканью. Теория климата, например, не только актуалистична и доктринальна с точки зрения vera causa, но она, кроме того, вполне укладывается в рамки униформизма и является главным опорным столпом тезиса о неизменяемости земных процессов.
Но энтузиазм, с которым Лайель отстаивал вышеупомянутый тезис, питался не только наукой (и философией). И здесь перед нами прекрасный пример того, сколь искусственной была бы попытка изолировать или даже отделить друг от друга науку, религию и философию. Несомненно, что статичный, неизменяемый мир Лайель находил привлекательным не только с научной, но и с религиозной точки зрения. Он полагал, что мир – это своего рода самоподпитывающийся вечный двигатель, что он (мир) не надстраивается, не расползается, а пребывает в вечном, постоянном движении, совершенством своих форм свидетельствуя о величии Бога и не требуя с Его стороны каких-либо дополнительных или корректирующих действий (за исключением, пожалуй, человека). Лайель открыто признавал, что эта картина Божьего творения удовлетворяет его во всех отношениях (1881, 1:270), и гордился тем, что его собственная геологическая система прекрасно согласуется с религиозной точкой зрения. В этом смысле Лайель имел все основания, как религиозные, так научные и философские, выступать против органического дирекционализма.
Как многочисленные «стренги» лайелевской мысли, сплетенные воедино, образуют тот «канат», который прочно удерживает его веру в статичность мира, так и сама эта вера является тем столпом, который поддерживает его многочисленные умозаключения и выводы. В частности, позиция, занимаемая Лайелем относительно происхождения органики, является функциональным аспектом его статизма по меньшей мере в двух отношениях. Во-первых, неразрывно связывая между собой эволюционизм и прогрессионизм, Лайель определенно видел в эволюционизме угрозу своей непрогрессивной картине мира. Следовательно, выступая против эволюции, он считал, что наносит удар по антидирекциональному миру, не говоря уже о том, что его антиэволюционизм был первостепенной или даже исключительной функцией его желания защищать свой статизм. Во-вторых, позиция Лайеля в отношении вымирающих видов была, безусловно, опорой для его тезиса о неизменяемости земных процессов, поэтому и все его осторожные высказывания насчет регулярно действующего естественного обратного механизма возникновения видов были составной частью той же системы. Лайель считал возникновение и вымирание видов частью общей, единообразной картины мира. Хотя человек, полагал он, появился на мировой сцене сравнительно недавно, однако с момента его появления, считал он, процессы вымирания и сотворения продолжали идти своим ходом, но если первый процесс уже прекратился, то второй совершается и по сю пору. При этом его заявление, что мы, по всей вероятности, так и не увидим этот процесс творения в действии, нисколько не мешало его убежденности в том, что само творение завершено (Лайель, 1881, 2:36).
Среди этих факторов, в такой же степени научных, как и все прочее, по меньшей мере один был наиболее важным в деле поддержки занимаемой Лайелем позиции. Ему срочно требовалось доказательство стабильности, неизменяемости вида, и смысл этого требования он раскрывает в третьем томе «Принципов» (который изначально задумывался как вторая часть второго тома). Лайель заявляет, что возникновение и исчезновение (вымирание) видов – довольно регулярные процессы. Поэтому он приходит к выводу, что если мы будем углубляться в земные пласты, рассматривая соотношение между ныне существующими и вымершими видами, то тем самым сможем установить относительный возраст самих пластов. Нет необходимости изучать и рассматривать типичных ископаемых – всю нужную нам информацию даст это соотношение. Если мы, например, изучаем две группы, то «видов, общих для этих двух групп, может и не оказаться; однако мы могли бы установить примерный срок их одновременного происхождения из общего соотношения, получаемого путем их соотнесения с нынешним уровнем одушевленных существ» (Лайель, 1830–1833, 3:58). Но этот животно-органический хронометр действует на основе неизменяемых видов, а не тех, которые постоянно меняются, переходя из одной формы в другую практически по собственному желанию. И нам, разумеется, ни к чему эволюционизм Ламарка, где те же виды продолжают копировать себя, отбрасывая за ненадобностью наиболее важные соотношения. Здесь мы снова видим, что у Лаейля были достаточные научные основания как отстаивать свою позицию по отношению к организмам, так и нападать на Ламарка. (И это же является главной причиной того, почему он приводит все эти многословные рассуждения об организмах в своих «