– А, так вот откуда легенды о том, что вампиры спят в гробах!
Лонгсдейл улыбнулся.
«Однако как глубоко они изучили всю эту дрянь, – подумал Бреннон с невольной тревогой. – Ходил, значит, кто-то, исследовал, чем упырь отличается от вурдалака, книжку написал про это все… неужто этих тварей так много?»
– А чеснок? – спросил комиссар. – Даже я слышал, что от них, в смысле кровососов, помогает чеснок. Это правда?
Пес громко фыркнул.
– Помогает, – согласился Лонгсдейл. – Только не головки чеснока, а его цветы или эссенция. О, кстати! Вот, возьмите. – Консультант порылся в своем саквояже, достал большой флакон с распылителем и сунул его Натану. – Чесночная эссенция. Отличная вещь!
Комиссар взял склянку, похожую на флакон для духов, и кое-как запихнул в карман сюртука.
– Что до вашего вопроса, – продолжал Лонгсдейл, – то я отправил Джен опросить жителей деревень вокруг Скарсмолла, и они действительно припомнили случаи исчезновения людей около соляных шахт. Сами жители избегают этих мест.
Бреннону стало не по себе. Иногда, в честь круглых дат бунта и расстрела на спичечном заводе Каттелорна в октябре 1840 года, около Скарсмолла устраивали всякие мемориальные мероприятия вроде почетных караулов. И порой отправляли экскурсии с детьми, дабы подрастающее поколение не забывало, чего стоила Риаде ее независимость, а им всем – жизнь, свободная от гнета империи Дейра.
– Жаль, что я не успел поднять наши архивы, – покачал головой комиссар. – Временами в Скарсмолл приезжают большие группы посетителей, надо бы выяснить, были ли жалобы на пропажу людей.
– Если дело было днем и в шахты никто не спускался, то они оставались в относительной безопасности.
– Но все равно проблему хорошо бы решить, – проворчал Бреннон.
Погода за последние пару дней вдруг стала совсем весенней: дожди прекратились, небо было нежно-голубым, без единого облачка, под легким ветерком шелестела яркая листва. Самое время устроить какую-нибудь экскурсию для детишек на тему мучеников режима.
Невольно Натан задумался над тем, что ему пятьдесят лет и половину жизни он прожил в свободной Риаде – хотя никто не мог поверить в то, что такие времена настанут, когда его, крепкого восемнадцатилетнего парня, вербовали в войска его величества короля Дейрской империи. Удивительно, как легко изгладились из его памяти десять лет, которые он провел в Мазандране. Ярче всего Бреннон помнил, как сержант-риадец, вскочив на стол, громко, на всю казарму, читал сообщения из газет о том, что в Риаде вспыхнуло восстание – а затем как они ночью тайно пробирались на зафрахтованный Айртоном Бройдом корабль, чтобы вернуться на родину.
«И никого не остановило то, что это дезертирство, за которое вешают без суда», – хмыкнул Бреннон. До сих пор ему нельзя было ступать на территорию Дейра или его колоний – Натана бы тут же повесили имперские власти, а ведь столько лет уже прошло.
– Знаете, это несправедливо и даже обидно, – сказал комиссар. – Люди, которые укрылись в шахтах, считаются героями, первыми павшими в борьбе с империей, – а теперь оказывается, что они стали нежитью.
Пес отвернулся от окна и сочувственно взглянул на Бреннона.
– Не расстраивайтесь, – ответил Лонгсдейл. – Вурдалаками становятся тела, а не личности. В силу сохранности головного мозга молодой вурдалак может припоминать что-то о прошлой жизни, но довольно быстро все это стирается из его памяти.
– Хорошо, коли так, – буркнул Натан. – Не хотелось бы убивать тех, кому мы обязаны свободой.
Бунт рабочих на заводе в Каттелорне стал буквально спичкой, брошенной в стог сена, облитый керосином. Риада в те годы ждала только повода, чтобы вспыхнуть, – и сначала ужесточение штрафов и режима труда, а затем жестокое подавление недовольства стали той искрой, из которой разгорелось неукротимое пламя. Натан гордился тем, что принял участие в разжигании этого костра.
Экипаж проехал мимо станции дилижансов, над которой плескался на ветру бело-зеленый государственный флаг, и свернул на проселочную дорогу. Бреннон выглянул в оконце и полной грудью вдохнул свежий воздух. Кругом ничто не намекало на присутствие нежити: по обе стороны дороги тянулись луга, на которых в отдалении паслись коровы, там и тут в купах деревьев и кустов чирикали птички, в зелени травы виднелись яркие узоры цветов. Вид был совершенно пасторальным, а погода – идеальной для пикника.
Но по мере того, как экипаж удалялся от станции дилижансов, луга редели, сменяясь каменистой почвой с редкими полосами травы и невысокими кустами, а впереди постепенно вырастали низкие бело-красные горы с округлыми вершинами. Они бросали глубокую тень на окружающую их плоскую, как тарелка, долину.
Еще через полтора часа пути всякие намеки на зелень исчезли. Теперь экипаж катил по пыльной дороге, которая тянулась по беловато-бурой долине. Чем ближе они подбирались к горам Скарсмолла, тем чаще по обочинам дороги попадались отвалы горной породы. Приятное тепло сменилось жаром, но вскоре экипаж нырнул в тень, что отбрасывал короткий горный хребет.
Вообще Натан был не уверен, что это можно было назвать горами – в Мазандране горы подпирали небо, да и Тиллтар на юге Риады тоже выглядел куда более впечатляющим. Тем не менее Скарсмолл на карте значился как горный хребет, где сотни лет добывали соль, пока к началу века месторождения не истощились. Впрочем, по ту сторону гор еще оставалось несколько мелких соленых озер. Там соль выпаривали местные, но уже в слишком малом количестве, чтобы она шла на продажу.
Бунты в шахтах Скарсмолла тоже случались регулярно, а Июньская резня 1723 года даже вошла в историю как самое кровавое подавление бунта со времен короля Ричарда.
Джен снаружи крикнула «Тпру!», экипаж остановился. Ведьма соскочила с козел, открыла дверцу и сказала:
– Прибыли. Подъем к шахте напротив.
Бреннон вылез из экипажа, закашлялся от поднявшейся в воздух пыли и прищурился на горный склон. По нему поднималась вырубленная в толще породы лестница с обвалившимися перилами. Вход в шахту был символически прикрыт деревянной оградкой с большой табличкой. Натан припомнил, что штрек, в котором завалило беглецов из Каттелорна, расчистили после войны – как раз с целью найти тела, достойно их захоронить, чтобы почтить память погибших, а место «облагородить». Из Блэкуита сюда даже ездили волонтеры-добровольцы, но никаких тел не обнаружили.
Интересно, не съели ли тут кого-нибудь из волонтеров? Жаль, Бреннон не успел навести справки.
Пес принюхался, порыл лапой землю на обочине и вопросительно посмотрел на консультанта. Тот изучал вход в шахту через маленький бинокль.
– Давайте я туда зайду и все сожгу! – предложила Джен. – Пара минут – и готово, поедем домой.
– К сожалению, планы шахт утеряны, – пробормотал Лонгсдейл. – Их разрабатывали так долго, что система должна быть очень разветвленной.
– Угу, зайдешь и не выйдешь. – Комиссар задрал голову, прикидывая высоту скал. Не обвалится ли там еще чего-нибудь, если все горы уже изрыты ходами?
– Не бойтесь, мы не дадим вам потеряться, – сказала ведьма. – Главное – не отходите от пса.
Пес, который явно не собирался работать нянькой, возмущенно запыхтел. Комиссар снял кожаный чехол с топора (хотя это все-таки скорее секира с укороченным древком) и сделал несколько пробных взмахов. Может, лучше было все же принести из дома свой топор? Хотя как его отмывать потом от плоти нежити? А выкидывать домашний топор жаль, хорошая же вещь.
– Идемте. – Лонгсдейл опустил бинокль, поправил ножны с трехгранным кинжалом и стал подниматься по вырубленным в скале ступеням. Никакого оружия, кроме кинжала, при нем не было. Ведьме и псу оружие, видимо, и вовсе не требовалось.
Горы, которые издали казались раскрашенными в белые и алые полосы, вблизи были скорее серовато-белыми и охряно-красными. Бреннон по дороге осматривался, но пока никаких следов волочения, крови или останков не видел.
– Вурдалаки не приносят жертв к себе в логово? – спросил он.
– Нет, – ответил Лонгсдейл. – В отличие от упырей разлагающиеся тела вурдалакам без надобности, они пьют только кровь.
– Упырям интересны разлагающиеся трупы?
– Упырям все интересно, – фыркнула ведьма. – Все сожрут, что ни дай. Я как-то раз видела упыря, грызущего колоду, на которой мясник разделывал мясо.
Натан поежился. Все эти байки, конечно, очень интересно звучат по вечерам у камина или под пиво – но стоит оказаться на месте действия, как они уже не кажутся такими увлекательными.
Оградка с табличкой оказалась еще более символичной, чем Бреннон подумал. Лонгсдейл попросту переставил ее к стене, и с этой задачей справился бы даже школьник. Внутри, в пяти ярдах от входа, имелась цепь, которая перегораживала спуск в штрек. Но поскольку она висела на уровне груди Натана и была в единственном экземпляре, то никакого серьезного препятствия собой не представляла.
Консультант, комиссар, ведьма и пес пролезли под цепью и очутились перед пологим спуском в недра горы. Здесь было даже красиво: белые и красные полосы разных оттенков тянулись вдоль стен, как тканый узор. Бреннон полюбовался с полминуты и спросил:
– У вас есть фонарь?
Вопрос привел его спутников в замешательство. Пес громко засопел и с намеком махнул хвостом в сторону выхода, Джен забормотала что-то насчет того, что свет отлично подходит для сервировки раннего обеда, а консультант принялся рыться в небольшой поясной сумке.
– Вот, – наконец сказал он и протянул Бреннону какую-то круглую брошку из белого камня. – Это светильник. Прикрепите на плечо, и я его зажгу.
– Может, лучше вернем комиссара обратно? – предложила ведьма. – Пусть покараулит у экипажа, а я тут быстренько, даже без вас обойдусь.
– Джен, – строго сказал консультант, и девушка сникла.
Светильник горел неярко, скорее мягко, как ночник, но этого хватало, чтобы Натан различал дорогу и узоры на стенах. По мере спуска становилось все более душно и жарко, к тому же их шаги поднимали солевую пыль, от которой свербела кожа и вскоре захотелось пить. Работа в этих шахтах, подумалось комиссару, была сущим адом на земле, и неудивительно, что бунты тут вспыхивали постоянно. Прорубленная в скале шахта была достаточно широка и высока, там и тут высились кучи мелкой породы, похожей на смесь каменной крошки и песка, кое-где виднелись остатки потол