– Да, уж, что с демонами, что с вами, Энри – одно и тоже. – прохрипел Джо. Он распластался в кресле и тоже пил джин.
– Ну, уж, нет. – запротестовал мужчина в драном пиджаке и с кирпичом. – Бог породил тебя пить с людьми, так, уж, пей с людьми.
– Тут дело даже не в тебе, Джо. – добавил Гарди. – Дело во всем роде человеческом. Не подставляй род человеческий под кару небесную.
– А что, если мне тошно ото всего рода человеческого уже? – огрызнулся Джо.
Все вокруг выдохнули. Стаканы застыли в руках, а джин в разинутых ртах. Кусок хлеба стал поперек горла Дарена, от чего тот зашелся кашлем.
– Вы сами посмотрите. Тут не человеку с лесными существами противно должно быть, а им с нами. Вы бы видели ее, она как из света вылита. В ней кроме света и нет ничего. У нее в глазах одни луга с ромашками и солнце. Смотришь, и как лето наступило, гляди того птицы запоют… А у тебя, Гарди, что в твоих дрянных глазах?
– Опомнись, Джо, что за слова… Простонал кто-то из пришедших. Из чьих-то рук выпал стакан. Приступ кашля застыл от ужаса, как загнанный заяц в глотке Дарена.
– Помилуй нас бог! – простонал второй голос.
– В твоих глазах одна тьма и пустота, Гарди. Туда как в яму с дерьмом смотреть, один раз посмотрел и жить уже тошно. Добра там не отыщешь. И ни в одном из наших глаз за век ничего хорошего не отыщешь. Так от чего же хоть раз в жизни, вот так, одним глазком не взглянуть на прекрасное? Не увидеть, что есть и добро. Почему я должен гнать его от себя?
– Ты спятил, Джо…
– Как есть спятил!
– Пусть и спятил! Да, уж, лучше тогда спятить, чем как все жить. Что ты там трясешься, Эд, налить тебе что ли?
Мужчина в длинном насквозь промокшем пальто протянул стакан, в который тут же полился джин.
– Проклятие нам на все века за твои слова… – вновь застонал кто-то, булькая джином.
– Вот тут-то и пожрет нас всех огонь…
– Никогда с того мира нас никто не трогал, так нечего и нам свои лапы тянуть… Кто знает, чем обернется. Мне от одного того, что я знаю все, это уже страшно. – Процедил Дарен, утерев бороду. – За такие дела людей в костер кидают, Джо.
– Ну, в костер, так в костер, я хоть сейчас готов, Дарен. Но ты подумай, а что, если все страхи наши – обман. Что если можно не только как мы по мостовой туда-сюда ползать, гоняясь то за монетой, то за кружкой, то за юбкой… Что если есть и чудо, и волшебство, и что от них не бежать нужно, как от чумы, а наоборот руку протянуть. От чего бы не так?
– Да от того не так, что нельзя!
– Не по-божьему.
– Гони от себя все это, Джо, никакого добра в этом нет.
– И где же тогда добро, Эд? В чем тогда добро?
– Добро в том, чтобы… жить как правильно, как подобает человеку.
– Ну, тогда успокойся. Вот он я, уже как человек живу, по всем канонам. – усмехнулся Джо, отпивая джин. – К чертям все хорошее, к чертям чудеса, за серость и разврат!
– За… людей. – Добавил кто-то нерешительно.
***
Проснувшись на утро, Джо первым делом посмотрел на окно. Это было делом привычки. Вот уже которое утро, просыпаясь, Джо смотрел на окно и непременно встречался там со взглядом нимфы. Этим утром, ее там не оказалось. Там светило солнце, и сидела небольшая птичка, та же, что была вчера.
– Меня доклевать прилетела? – проворчал Джо. После скинул с себя запачканную рубаху и пошел умываться. Сигареты у него кончились, так что просыпаться ему особой радости не было. День только разгорался. Плеснув в лицо холодной воды и собрав волосы, Джо снова оглянулся к окну. В этот раз солнце ему преградил знакомый силуэт. Там была нимфа. Она сидела на своем обычном месте и улыбалась такой улыбкой, будто ничего не произошло. Глаза Джо налились теплом и светом. Он улыбнулся в ответ. Дриада не подала ему никаких знаков, лишь шире улыбнулась и уселась на окне, как всегда сидела. Солнце отражалось в ее волосах и горело самым дорогим в свете золотом, от блеска которого и комната и душа Джо наполнились теплом.
***
По пыльной, заваленой фруктами и гниющей рыбой улице бегали торговцы и прохожие. Просовываясь между стенами домов и прилавками, люди рвались к свету, словно ветви дикого винограда. Разогретый как сковорода город дышал в их лица жаром и сыпал пылью в их изнуренные утренней суетой глаза. Среди всей этой кутерьмы, продираясь сквозь крики торговцев, словно сквозь ледовые торосы, шел Джо. На плечах его покоился огромный мешок с мукой, а в зубах дымилась сигарета. Пот тек по его невозмутимому лицу рекой, срываясь и падая на землю. Придерживая мешок рукой, он шел вперед. Зазевавшиеся прохожие отлетали от его плеч, словно стрелы от камня.
Сгрузив мешок у одной из лавок, он развернулся и готов был отправиться за следующим мешком, но тут на плечо его опустилась рука.
– Постой, Джо. – проговорил, стоявший позади него, святой отец. Не смотря на палящий зной он был в своем плаще с накинутым капюшоном.
Джо посмотрел на него с разочарованием, а потом выбросил сигарету.
– Нужно поговорить. – продолжил святой отец.
– Ну, поговорить, так поговорить. – Откликнулся Джо.
Отойдя в тень узенькой улицы, Святой отец и Джо остановились.
– Я тут узнал одну историю, Джо. Не знаю, правдивая она или нет, но тебе будет интересно ее выслушать.
– В такую жару интересно может быть только потонуть в бездне… проворчал Джо, прислонившись к стене отдохнуть.
– И все же я расскажу тебе ее. Говорят, в нашем городе есть один человек, которому род человеческий стал не мил. Не знаю, как он до того дошел… плюнул он на все святые каноны, и вместо того, чтобы жить как подобает человеку, он живет теперь с бестиями лесными. Водит к себе домой их, как подруг…
– Быть не может. – прохрипел Джо с иронией.
– Надеюсь, ты прав. И вправду, быть такого не должно. Ведь в чем вся история? Была всегда черта между нами и ними. И пока есть эта черта, есть и порядок, гармония. Мир вокруг нас такой, какой он есть только от того, что все прежде соблюдали эту черту…
– Ну, и кто же провел эту черту?
– Кто бы ни провел ее, проведена она не впустую. Подумай сам, Джо, что мы знаем о том мире? Нас всех послал сюда бог, а кто послал их? Никто тебе этого не скажет. Церковь не знает других существ, кроме человека и животных. И не зря она их не знает. Все, что по другую сторону черты – это хаос. Понимаешь? Там тьма и пустота. Стоит тебе только туда ступить, приоткрыть дверь, как тут же потеряется привычный порядок вещей. Так вот, о том человеке. Вот плевать ему, скажем, на свою душу, от того он и принял весь этот грех. Но ведь дело не в одной его душе. Ведь меняется весь порядок.
– А что, если ему уже осточертел весь порядок?
– Ему да. Но подумал ли он о других? Что если через поступок свой он пустит в мир такое, от чего всем потом кара божья придется? Мы не знаем, что по ту сторону и знать не должны.
– Да у нас вся жизнь как кара божья, куда еще… Святой отец, а что если по ту сторону черты не зло, а добро. Что если твари лесные в сто крат чище нас всех? Может быть, от того человек этот сдружился с ними, что хоть раз в жизни добро увидеть захотел…
– Может, и так. Но тогда подумай, Джо, а должны ли мы сами вторгаться в мир по ту сторону черты? Смотри, что мы сотворили со своим миром. Все тонет во грехе, как корабли в пучине. Куда не сунься, везде зло, обман, разврат… Должны ли мы с таким багажем соваться туда, за черту. Человек тот, должно быть, давно уже испортил жизнь себе, а теперь что, грязными подошвами по новому ковру пойдет? Все это неправильно, как ни поверни, Джо. Нечего соваться со своей грязью к соседям. Если за чертой добро, то в сто крат нам дорога туда закрытее… В общем, подумай. Жизнь может привести ко всякому, и никогда не лишне все предвидеть. Я знаю, Джо, что в глубине души ты не плохой человек, просто если жизнь приведет, помни, где положено поворачивать. Хорошего дня.
Похлопав Джо по плечу, святой отец накинул капюшон, а затем пошагал по улице. Джо присел на мостовую и утер со лба пот.
***
Свесив ноги с окна, Джо сидел и смотрел в ночную даль. В небе над ним горел месяц, освещая черепичные крыши домов. Свет его стекал по блестящим водосточным жолобам и падал на мостовую, по которой гулял один только ветер и сметал следы прошедшего дня. В комнате, позади Джо, горела свеча, а возле свечи, на кресле, сидела дриада. Она поджала колени под себя и смотрела на Джо. Платье ее отливало серебром в свете месяца, а глаза сверкали, как два изумруда.
– Красиво. – заключил Джо, закуривая сигарету. Волосы его трепал прохладный ветерок, то и дело налетавший с востока. – Уж, лет десять как сижу у этого окна и только теперь заметил, что красиво. Глаза что ли прорезались…
Дриада осторожно встала и тоже подошла к окну. Свет луны отразился в ее блестящих глазах и волосах. Почти сразу же дриада раскашлялась, вдохнув сигаретный дым.
– Прости. – прохрипел Джо и выкинул сигарету. Он посмотрел на дриаду. Улыбка исчезла с ее светящегося лица. Все оно осталось все таким же красивым, но теперь в нем было меньше жизни.
– Я вот только сейчас задумался, и с чего ты увязалась за мной? – пробормотал Джо в темноту ночи. – Какое удовольствие сидеть, смотреть на меня в этой норе… Должно быть, пойти в болоте утопиться и то веселее.
Нимфа улыбнулась, словно что-то поняла, а потом снова сделалась обычной.
– Если что тебя держит, то я освобождаю тебя. Я помог тебе, но уж ты в сто крат больше мне помогла… Беги давай. Беги в свой лес, к своим друзьям. Должно быть, они там уже водят хороводы вокруг озера и песни поют, а ты сидишь тут со мной, дышишь копотью… Я не хочу, чтобы ты страдала.
Совладав с собой, Джо снова посмотрел на нее.
– Какая же ты красивая, у меня аж сердце замирает… Мне должно быть грешно даже смотреть на тебя.
Нимфа улыбнулась, а потом легко коснулась плеча Джо своей тонкой рукой.
– Мы, люди, плохие. Ты, наверное, и не знаешь еще, что значит быть плохим, оно и к лучшему. Быть плохим, значит, жить так, что поутру у тебя ото всего болит голова, а вечером ото всего тошнит. Так тут все почти живут. У всех на уме одно и то же. Никакого добра. Все, скорей, не от желания жить по улицам бродят, а от страха умереть. Сам иногда на себя смотрю и ужасаюсь, куда все катится. Хочется вроде бы света, чистоты, а руки доходят только до грязи, словно не ты сам своими руками управляешь, а кто еще. Выходишь с утра из двери, чтобы дойти, наконец, до хорошего, а к ночи уже опять в грязи. Словно черти тебя туда завели. Словно кроме этой в мире больше ни одной дороги нет.