– Решил, наконец, заговорить?
– Нам предстоит долгий путь. Хотелось бы знать того, кто идёт со мной рядом.
Дилан всё ещё помнил про ожидающие его впереди три предательства. Задумавшись на секунду, что Фонзи сможет в будущем воплотить в жизнь одно из них, если общаться с ним как с врагом, он всё-таки поддержал беседу:
– Его убили. Незадолго до того, как я покинул Кормеум. В общем-то, не случись этого, я и не попал бы к вам.
– Теперь ты хочешь найти убийцу?
– Да, – ответил Дилан решительно.
– Чтобы отомстить?
– Нет, наверное. Не знаю. Мне просто нужно узнать причину. Знать, почему его у меня забрали.
– Есть подозрения, кто это мог сделать?
– В том-то и дело, что никаких. Но убийца оставил в доме кинжал. Он был не похож на оружие простолюдина. Скорее, кого-то из знати. Думаю, и стоил немало. Жаль только, что я его потерял.
– Нет, не потерял.
– То есть?
Дилан удивлённо смотрел на альбала, пока тот рылся в своём мешке. Фонзи вынул кинжал и спросил:
– Это он?
– Не может быть! – радостно завопил Дилан. – Как он у тебя оказался?
– Я пошёл следом, когда паучиха повела тебя вглубь леса. Наткнулся на него и взял себе. Держи, он твой.
– Спасибо.
– Видимо, теперь он там, где и должен быть.
– Я не собираюсь всё время его держать у себя. Он мне дорог, но только как память о том, что мои дела ещё не закончены. Осталось найти хозяина и вернуть то, что ему принадлежит.
– Не так давно меня обучали символике людских королевств. И фамильные гербы мы тоже проходили. Среди них было изображение с фениксом на зелёном фоне. Я это хорошо помню. Странно, правда?
– Что странно?
– Дело в том, что оно точно такое же, как на кинжале.
– Огненная птица?
– Она же феникс. Символ перерождения.
– Так ты знаешь, кому может принадлежать кинжал?
Фонзи не хотелось расстраивать воспрявшего духом Дилана, но обманывать его было бы преступлением.
– Нет, – признался альбал. – Я не помню, чьей семье принадлежит тот герб. Извини. Мне жаль, что я плохо учился. Учился бы лучше, смог бы тебе помочь. Зато я помню, что эта семья больше не имеет власти среди людей. Уже давно не имеет.
– В день смерти своего отца я тоже видел этот герб… Точно! Я долго не мог вспомнить, почему гравировка кинжала показалась мне знакомой. Я видел его на площади. Тогда площадь была заполнена людьми. Приезжали торговцы из различных городов. Они находились там и вечером. Среди них вполне мог быть убийца. Когда мы с отцом поругались и я убежал, он мог повздорить с кем-то из приезжих. Вспомни я это раньше, мог бы избежать суда. Вот я тупица.
– Кто такая тупица?
– Это слово такое. Обозначает глупого человека.
– Значит, тебя обвинили в убийстве отца?
– Да.
– Тогда это не ты тупица, а люди.
– Почему?
– Какой дурак осмелится поднять руку на своего отца? Альбалы вот чтят своих предков. Не помню у нас подобных случаев. Неужели у вас не так?
– Не все люди относятся с уважением к своим родителям, к сожалению. Хоть отцеубийство в Кормеуме и карается смертью, да только иногда это не останавливает человека. Им может двигать всё, что угодно: обида, зависть, гнев. Временами он перестаёт себя контролировать. Такое случается.
– А мы не способны пойти против своих. Раздоры с другими родами у нас бывали, и не раз. До убийств же дело никогда не доходило. Любой альбал знает, что в противном случае он не сумеет избежать кровной мести. Для нас она норма. И люди, между прочим, на себе это тоже не раз испытали.
– Зачем ты пошёл вместе со мной? Ты же явно не хотел этого.
– Отец велел пойти. Я не мог его ослушаться. Несмотря на то что эта идея не пришлась мне по душе.
– Ты его любишь?
– А как же. Он дал мне жизнь. Многому научил. Чуть ли не всю свою жизнь я провёл возле него. Бегал за ним туда-сюда, как хвостик. Повторял движения, повадки, манеры общения. Всем, что я знаю и умею, я обязан ему. Уилфри я, конечно, тоже обязан, но если бы не отец, не думаю, что он бы за меня взялся. И ты ведь любил своего отца, правда?
– Да, только мы вряд ли вместе проводили столько же времени, сколько вы. Если честно, мы с ним вообще редко общались. Он либо работал всё время, либо пил. В промежутке между этими двумя действиями иногда он занимался со мной, пытался чему-нибудь научить, только мне не этого от него хотелось. Мне нужно было всего-навсего, чтобы он был рядом. Чтобы я к нему мог прийти, и мы бы сели, поговорили друг с другом как отец с сыном, о том да о сём. О любой ерунде. Кто знает, может быть, он не любил меня так, как я его. Или вообще не любил. Не знаю. Да и уже нет смысла знать. Его больше нет.
– Ну а мать? У людей, насколько мне известно, женские особи привязаны к своим детям. У вас их не так много, как у наших женщин. Наши же почти никакого участия в жизни потомства не принимают.
– Она умерла от болезни, когда я был совсем маленьким, поэтому в этом я, пожалуй, схож с альбальскими детьми, – пытаясь засмеяться, Дилан выдавил из себя лишь кривую улыбку. Не дождавшись взаимности, он продолжил. – А так да, действительно, людские мамы горой стоят за своих детей. И за хороших, и за плохих.
– Может, у тебя хотя бы друзья есть?
– Есть. На днях выяснилось даже, что их у меня несколько. Но настоящий друг только один. Его зовут Раймунд. Он словно копия Уилфри. Только повыше и слегка помоложе. Постоянно выручал меня изо всяких неприятностей.
Помню, однажды на рынок привезли сыр, покрытый плесенью. Он стоил ужасно дорого, и мне стало любопытно, почему. Видно ведь, что испорченный. Я не выдержал и стащил маленький кусочек. За мной торговец погнался. Повезло, что Раймунд оказался рядом. Он сделал вид, что ему стало плохо. Якобы это он попросил меня принести что-нибудь вонючее, чтобы привести его в чувство, а тут как раз этот сыр продавали. Правда, я так и не понял, почему цены были такие высокие. На вкус этот сыр оказался таким же скверным, как и на запах.
– И твой друг сейчас в Кормеуме?
– Да. Я тревожусь, как бы его не обвинили в моём побеге. Разбирательства и суды у нас так себе. Говорю по собственному опыту.
Дилан, долго мучившийся над одним вопросом, который он считал слегка неуместным, чуть-чуть поколебался, но всё-таки спросил:
– Что будет, если ты не вернёшься? В смысле, если с тобой вдруг что-то случится, кто тогда станет наследником Инфериса?
– Со мной ничего не случится.
– Почему ты так в этом уверен?
– Сапитиру приходили видения. Он узрел корону на моей голове. Меня ещё не короновали. Значит, со мной ничего не случится, – сказал Фонзи, улыбнувшись.
Выйдя из леса, Дилан и Фонзи оказались у подножия горы и тут же поняли, что обратной дороги больше нет. Её всю перекрыли деревья.
– И куда теперь? – спросил альбал.
– Понятия не имею.
– Может, ещё раз взглянешь на карту?
– Ту самую, над который вы с хозяйкой Китини фуронбо смеялись?
– Какая разница, смеялись мы или нет? Неужели у нас есть другие варианты? Вдруг мы чего-нибудь не доглядели.
Фонзи достал карту, развернул её и, взглянув снова на галочки, обозначавшие горы, предположил:
– Смотри. Уилфри нанёс четыре вершины, пометив последнюю крестиком. Что, если она и есть та область, где обитает Сайгрэд?
– Как знать. Возможно, пройдя три вершины, мы вскоре окажемся на месте. Возможно. Только я сомневаюсь. Он вполне мог нарисовать четыре галочки только потому, что ему захотелось нарисовать их четыре штуки. Ни больше, ни меньше.
– Всё равно стоит попробовать.
– Надеюсь, ты прав. Боги, сделайте, пожалуйста, так, чтобы альбальский сапитир не ошибся, – взмолился Дилан.
Так как им больше ничего не оставалось делать, путники вздохнули поглубже и пошли вперёд.
Путь по горам оказался нелёгкой задачей. К вечеру они добрались только до первой вершины из четырёх. Там было невыносимо холодно и дул сильный ветер, поэтому ни о каком отдыхе не шло и речи.
Спускаясь, Дилан к ночи приметил ровную травянистую поверхность, закрываемую скалой. Там они решили устроить привал и разожгли костёр.
Промёрзнув к утру до костей из-за потухшего огня, они недолго раскачивались и, быстренько перекусив, продолжили путешествие по горам. В середине дня добрались до второй вершины, а к его завершению из последних сил почти доползли до третьей.
– Я не могу идти дальше, – посетовал альбал.
– Потерпи, мы скоро будем на месте.
– Давай отдохнём немного. Всё время только и делаем, что идём. Целые сутки нормально не питались. Понимаю, еды не так много. Её стоит экономить, но изнурять себя тоже не нужно.
– Предлагаешь переночевать здесь?
– Да.
– Хорошо. Тогда я соберу нам хвороста, а ты приготовь место для сна да поесть чего-нибудь.
Не прошло и получаса, как Дилан уже нашёл достаточно материала для растопки. Ещё минут десять ушло на то, чтобы натаскать всё к Фонзи. К этому моменту гора оказалась полностью поглощена темнотой: на небе наотрез отказывались появляться сегодня и луна, и звёзды.
Фонзи тем временем обильно смазывал кусок вяленого мяса содержимым одного из пузырьков Уилфри.
– Для чего это? – поинтересовался Дилан.
– Чтобы вернуть мясу прежний вид и вкус. Портиться стало. А теперь ты и не поймешь даже, что с ним что-то не так.
– Это не опасно?
– Нисколько. Пока тебя не было, я уже опробовал. Сапитир знает в этом толк, поверь мне. Вот, возьми.
Фонзи протянул смазанный кусок.
– Пожалуй, я воздержусь, – брезгливо отказался Дилан. Альбальские зелья не вызывали у него доверия.
– Твоё право. А зря. Отлично утоляет голод. Если передумаешь, ты знаешь, что и где лежит.
Дилан достал из своего небольшого мешочка горстку сушёных червей и принялся жевать их. Фонзи в это время старался развести костёр.
Альбал усердно вращал ладонями заострённую палку на деревяшке с трутом, и его труд вскоре дал свои плоды в виде тления сухой травы.