— Слышу, Тамара, слышу. Только прогрызут всё равно.
А сама вертит головой. За каким поворотом дорожки, за каким кустом или домиком мелькнёт белая майка с импортной красавицей на животе? А вон он, Курбатов, побежал вдалеке. И кажется, махнул Саше рукой. Вот счастье-то. А может, и не махнул, только показалось? Ну и что же, даже если показалось! Завтра он махнёт рукой, или улыбнётся, или что-нибудь скажет. Не он сделал афишу? Ну и пускай не он. Зато вот он сам, здесь, в лагере «Светлые полянки». Вот она, Саша Лагутина, а вот он в соседнем отряде — Курбатов Константин. Ходит. В настольный теннис играет. Лучше всех в лагере, между прочим. А кто с ним в одной школе учится? Ну, кто? Саша Лагутина, вот кто.
Его портрет вывесили на доске «Ими гордится весь лагерь». Улыбается с портрета чемпион по настольному теннису лагеря «Светлые полянки». И можно сколько угодно мимо этой доски проходить, хоть сто раз в день. И смотреть на этот портрет. Разве не замечательная жизнь?
Вот горн запел протяжно: «Спать, спать по палатам». А спать-то никому не хочется. Птицы поют перед ночью, спешат напеться. Роса на траве серебряная. А вершины сосен ещё освещает закат, и они красные.
— Спать, спать, — торопит вожатая Тамара. — Все умылись? А ты, Гена Воблин? А ноги? Смотри у меня.
Улеглись наконец.
Тамара входит в спальню девочек:
— Девочки, объявляю соревнование: чья спальня лучше по тишине — ваша или мальчишечья. Слышите, как у них тихо? Вот и вы подтягивайтесь. Я ухожу на планёрку, вернусь — чтобы все спали.
Застучали по ступенькам каблуки Тамариных босоножек, вот она сбежала с крыльца, быстро прошла по дорожке.
Саша лежит и думает: «Тамара совсем не вредная. Ругает меня просто так, а сама добрая».
— Девочки, — говорит из угла Валя Туманова, — я одну вещь знаю — закачаетесь.
— Какую вещь?
— Скажи скорее!
— Не тяни за душу!
— Не знает она ничего!
Зашумела, завопила девчачья спальня. А Валя Туманова сидит на своей кровати и медленно-медленно распускает длинную косу. Одна такая коса на весь лагерь, а может, и на всю область — толстая, кудрявая, пшеничного цвета и до пояса, длинная коса.
— Почему — не знаю? — спокойно говорит Валя Туманова. — Наша Лагутина влюбилась. Честно, девочки!
И заверещали девчонки:
— Ха, влюбилась!
— Втрескалась!
— В Курбатова!
— Кто не знает?
— Все знают!
А Саша? Она-то что же? Неужели смолчит? Ну да! Не смолчит. Держись теперь, Туманова Валя!
Полетела подушка через всю спальню, не промахнулась Саша, прямо в голову угодила Вальке. А не сплетничай, не цепляй людей. Раз! И полетела подушка назад, и Валя не промахнулась в сумерках — прямо в Сашу. И другие подушки летят, кто в кого. Визг, перья по воздуху кружатся, прыгают девчонки по кроватям. Такая кутерьма пошла.
Вбегает в спальню Тамара, включает свет. Все на свои места улеглись, одеялами накрылись, лежат, зажмурились — спят хорошие девочки, тихие, примерные. Только перья из подушек под потолком летают.
— Кто первый начал? — спрашивает Тамара. — Кто первый начал? Лагутина, ты?
Все молчат, ровно дышат. А ровнее всех — Саша Лагутина. Она и вообще давно спит. Почему обязательно — она?
— Завтра останетесь без купания, — выносит приговор Тамара, — вместо этого будете убирать территорию.
Тамара уходит из спальни.
Тихо лежат девчонки. И во всём лагере тишина. Стрекочут в траве какие-то ночные сверчки. Или цикады — кто их разберёт.
Саша засыпает. Подумаешь, один день без купания — можно пережить. Тем более, Тамара не вредная. Может, ещё и простит. И вдруг сквозь сон Саша слышит, как громко, на весь лагерь, раздаётся песня:
«Я так хочу, чтобы лето не кончалось! Чтоб оно за мною мчалось!»
И громкий голос старшего вожатого Димы:
— Второй отряд! Сейчас же выключить транзистор! Это ещё что за цирк?
Саша уверена — это Курбатов Константин передал ей музыкальный привет.
Почему обязательно он? В их втором отряде много ребят, которые могут вот так, ни с того ни с сего, на ночь глядя, включить музыку. Чуть ли не каждый мальчишка на это способен под настроение. Но Саша знает твёрдо — это он, Курбатов. И неспроста. Это был, конечно, музыкальный привет от Константина Курбатова из второго отряда пионерке третьего отряда — Лагутиной Саше. И она сразу догадалась, что это — ей. О таких вещах люди легко догадываются.
В сумерках на платформе
Сашенька сидел и занимался своим любимым делом — смотрел в окно. Там, во дворе, стояла Татьяна Николаевна с первого этажа, вешала на верёвку бельё и говорила дворничихе тёте Розе:
— Вот уехала она на лето — и я отдыхаю. Мне в собесе путёвку предлагают, а я сомневаюсь — куда я поеду из своей квартиры? Спокойно, тихо, нервы улеглись.
— Путёвка есть путёвка. Я бы взяла, — отвечает тётя Роза. — Всё-таки путёвка. Море в Гаграх.
Сашенька не любит Татьяну Николаевну. Он уже собрался уронить из окна на неё яблочный огрызок, но тут в дверь позвонили.
Это была бабушка.
Она вошла, поставила сумку в коридоре и стала обмахиваться веером.
— Бабушка, это что?
— Обыкновенный веер. Ты один дома?
— Один. Мама скоро придёт. И Алёша, наверное, скоро придёт. А я сейчас тебя сырниками накормлю. Хочешь, бабушка, чаю?
— Я за тобой приехала. Ты хоть поправишься на даче. А то худой, как лунатик.
— Бабушка, разве лунатики тощие?
— Ну откуда я знаю?.. Налей мне ещё чаю, покрепче. Ты чемодан собрал?
— Мама соберёт, я плохо знаю, где что лежит.
— «Мама». Не стыдно? Как маленький. Я даже удивляюсь, честное слово.
Сашеньке хочется на дачу к бабушке. Там терраса с цветными окошками. Там река с таким красивым названием — Истра. И там много ребят, может быль, они примут Сашеньку в свою компанию. И может быть, Сашенька как раз в это лето научится плавать.
Приходит мама, целует бабушку.
— Как я рада, что ты приехала. Ну как можно так долго не появляться? Неужели ты не скучаешь по своей единственной дочери и по любимым внукам?
— Нисколько, — честно отвечает бабушка. — Я скучать вообще не умею. У меня жизнь полная, интересная.
Бабушка достаёт из сумки банку варенья.
— Вишнёвое. Это мы с Сашенькой вам оставим, у нас там, на даче, ещё есть.
— Без косточек? — спрашивает мама.
— С косточками. Нет у меня терпения из каждой ягодки косточку выковыривать. Сами выплюнете, верно?
— Я вынимаю, — отвечает мама.
— За счёт чтения? — прищуривает весёлые глаза бабушка. — Впрочем, это твоё дело. Я тебя в пятнадцать лет и то жить не учила. Не люблю навязывать своё мнение.
Сашенька смотрит на бабушку. Она совсем не старая. Щёки румяные, глаза живые и голос молодой. Платье на бабушке в ярких подсолнухах. И веер.
— Бабушка, давай проигрыватель с собой возьмём. Мама, можно?
Бабушка машет рукой:
— Не надо ничего возить. Есть у меня, купила я новый проигрыватель, стереофонический, с колонками.
— Да что ты! — Мама с восхищением смотрит на бабушку. — А деньги откуда? Мама! Ну-ка, признавайся.
Бабушка смеётся, прикрывает лицо веером. Но мама напористо смотрит и ждёт. Сашенька тоже ждёт — в чём должна признаваться бабушка?
— Ну, да, да! — наконец говорит бабушка, заранее занимая оборону на тот случай, если мама её не поймёт и не оправдает. — Продала я эту шубу. Моя шуба — что хочу, то и делаю.
— Мама! Ты сошла с ума! Красивая вещь! Я с таким трудом её достала! По случаю! Она так шла тебе!
— Ну не обижайся, не сердись. Понимаешь, я так подумала: шуба — это для прохожих. Они будут любоваться, а мне-то от этого что? А музыка — это для себя. Я без музыки жить не согласна.
— Как ребёнок. — Мама бессильно опускает руки. Но Сашенька видит, что мама не сердится и не обижается. — А в холод в чём будешь ходить?
— В старой шубе, — весело и беспечно отвечает бабушка. — Она тёплая и уютненькая. А зато какое звучание! Моцарт! Шуберт! Рахманинов! И ещё пластинок накуплю!
— Как ребёнок, — повторяет мама и накладывает себе ещё варенья.
— Ну и что? Пусть лучше ребёнок, чем старуха — правда? Старыми успеем стать.
Бабушка удивительная, Сашенька очень любит бабушку.
— Собирай, Сашенька, чемодан, пора ехать на вокзал.
Мама из комнаты говорит:
— Сашенька, я кладу тебе тёплую курточку и серый свитер. Вечерами прохладно, не бегай раздетый.
Бабушка весело смотрит на внука, а он на неё. Это означает: ещё неизвестно, надо ли кутаться в толстый свитер даже в прохладный вечер.
Мама из комнаты говорит:
— Сашенька, дай мне слово, что не будешь подходить к этой сумасшедшей реке! И не будешь есть немытые ягоды!
— Оставь парня в покое, — говорит бабушка. — Он не маленький ребёнок и сам прекрасно соображает. Соображаешь? — спрашивает она Сашеньку.
— Конечно.
— Он взрослый мальчишка, ему скоро одиннадцать лет. Они в этом возрасте уже в девочек влюбляются.
Сашенька отворачивается к окну, чтобы бабушка не видела, как он покраснел.
— Ерунда, — твёрдо говорит мама из комнаты. — Тренировочные брюки, резиновые сапоги, чтобы ноги не промочил. Панамку — чтобы голову не перегрел. И пожалуйста, без легкомыслия.
— Конечно, какое может быть легкомыслие? — отвечает бабушка, пряча в глазах смех. — Хороший я веер купила?
— Прекрасный веер, — вздыхает мама.
Сашенька суёт в чемодан увеличительное стекло — вдруг надо будет добыть огонь, не имея ни одной спички. Журнал «Катера и яхты» — вдруг ему захочется от нечего делать самому построить лодку. И тёмно-синее стекло — вдруг случится солнечное затмение.
— Ну вот, собрались наконец, — говорит бабушка и легко поднимает чемодан.
— Стоп! Помогу пожилой женщине, которая так молодо выглядит, что её неудобно называть бабушкой. — Это пришёл Алёша. — Бабушка! А платье! Я должен написать твой портрет. Ты у нас красавица.
— Ладно тебе — «красавица», — ворчит бабушка очень довольная. — Я и смолоду красавицей не была. На характере всю жизнь держусь, вот и не старею, тьфу-тьфу, не сглазить бы.