Нина и Зина из второго отряда танцевали тарантеллу. Они мчались по сцене навстречу друг другу, белые платья развевались. И никто не догадывался, что они только что поссорились. Там, за сценой, они разругались в прах.
— Ты почему не сказала мне раньше, что у тебя платье вышитое? Ну? Почему? Тебе не стыдно, Зина?
— А зачем говорить? Ну — вышитое, и что?
— Да? — Нина щурила глаза и возмущалась. — Вышитое! А мы должны танцевать тарантеллу в одинаковых платьях! И нечестно — вышитое! Не буду с тобой танцевать! Никаких тарантелл!
Вожатая второго отряда Рая сказала твердо:
— Не позволю срывать концерт! Потом выясните отношения. Объявляй, Ася, тарантеллу. И без разговоров.
Нина и Зина танцевали хорошо, они протягивали друг другу руки, кружились, летали по сцене на носочках. И никто из зрителей не слышал, как Нина, летя по сцене навстречу Зине, шипела: «Всё равно нечестно».
Начал накрапывать дождь, родители раскрыли зонтики, прижали к себе своих детей и продолжали смотреть на сцену. Не портить же праздник из-за дождя.
Саша и вожатая Тамара сидели рядышком. У них не было зонтика. К ним никто не приехал.
— Я умею делать мостик, — сказала Саша. — Тамара, хочешь халвы?
Когда родители уехали, в траве осталось много разноцветных бумажек. Наверное, всё-таки не бывает родительский день без фантиков, разбросанных в траве.
Смотри-ка, плывет!
Сашенька пришёл к реке, когда все были в сборе.
Всё было, как вчера. Большой Лёша ловил рыбу с невозмутимым видом. Аллочка плавала у берега и кричала пронзительным голосом, от которого щекотало в ушах:
— Плаваю! Смотрите! Сама!
Близнецы Пашка-Машка дрались из-за надувного крокодила и лупили этим крокодилом друг друга изо всех сил по чему попало. Звонкие удары раздавались, как будто кто-то играл в футбол и сильно бил по мячу.
Мальчик в очках протёр свои очки, как всегда, краем майки, и смотрел, как Лёша ловит рыбу. Он давал советы:
— На червя не пойдёт. На живца надо. Хочешь, Лёша, я малявочник принесу, мы мальков наловим и на них во-о какую щуку возьмём. Нести? Лёш?
— Никогда не был браконьером, — гордо ответил Лёша. — Мальков знаешь кто ловит?
Ну чего обзываешься? Обзывается ещё, — возмутился мальчик и опять протёр очки.
Увидев Сашеньку, все затихли: ожидали развлечения. Что бы ни сделал этот Сашенька, можно повеселиться. Полезет в воду — ага, а плавать ты умеешь? Не умеешь! А мы умеем! Вот тебе! Не полезет в воду? А чего же ты, Сашенька, в воду не идёшь? Ах, холодная? Ах, мокрая? Ах, боишься? Ах, ты трус, Сашенька?
И пошло-поехало. Хорошо, когда ты лучше другого. И посмеяться над ним можно, и повеселиться от души. Тем более — всем вместе, а этот Сашенька — один.
Вот он раздевается, тапочки аккуратненько рядышком поставил, рубашку ровненько сложил. Шорты по складочкам пригладил и на сучок повесил, чтобы в песке не испачкались. И в синих плавках к воде подошёл. Тоненький, не загорелый, руками плечи свои худенькие обхватил, на воду уставился. А чего на неё смотреть, на воду? Вода она и есть вода. Плыви, барахтайся, веселись, визжи. Нет, не знает этот Сашенька, как нормальные люди должны себя вести. Вот и не водится с ним никто. Чудак он, лапша и кисель.
— Эй, Сашенька! Смотри, не упади в воду! — кричит Аллочка. — Ещё тонуть начнёшь, ещё спасай тебя!
Лёша от поплавка отвлёкся, на Сашеньку косится.
Близнецы крокодила в траву бросили, ну его, крокодила. Тут дела поинтереснее.
И мальчик в очках отстал от Лёши со своим малявочником, очки на Сашеньку навёл.
А Сашенька?
Молча, не обращая ни на кого внимания, он вошёл в воду. И не затрясся, от холода. Хотя вода была очень даже прохладная — в быстрой реке Истре вода мало нагревается. Сашенька решил — не буду трястись, чем я хуже вас? И вот он спокойно взялся за куст и болтается в воде.
Аллочка удивилась. Потом опомнилась и кричит:
— Ага! Опять в куст вцепился! Боится! Плавать не умеет!
— Не умеет! — перекрикивают друг друга близнецы. — Плавать, и то не умеет!
Лёша басом подпевает:
— Только рыбу зря распугивает. Не умеешь плавать — ну и уходи отсюда.
Очкастый тоже не отстаёт:
— Слабо́ куст отпустить! Ага! Слабо́!
Сашенька поворачивает к нему голову, он ближе всех сидит, и спрашивает очень вежливо, интеллигентно:
— Слабо́? Ты уверен? А как тебя зовут?
— Фима, — растерянно отвечает очкастый. — А ты плавать не умеешь. Ага! Что?
— Не умеет! Не умеет! — надрывается Аллочка.
— Пловец-огурец! — кричит Пашка.
— Это я придумала про огурец! — орёт Машка.
— Нет, я! — не уступает Пашка.
Бац! Бац! Лупят друг дружку крокодилом.
А Сашенька? Он спокойно отпустил куст и поплыл. И вода держала его. И он плыл, пусть не совсем красиво и не очень ловко, но — плыл! Сам! Барахтался, брызги летели, вода пенилась, ноги работали, как мотор. Лицо у Сашеньки было перепуганное, как у всякого, кто только недавно научился плавать. Но он плыл! И не держался за дно руками. И не хватался за ветку ивы. И не клал подбородок на резиновый круг.
— Смотри-ка! — сказал Лёша. — Плывёт! А чего ж ты вчера-то?
И замолчала Аллочка, так и села на песок. И близнецы перестали ликовать. И Фима потерял интерес к Сашеньке и опять стал приставать к Лёше со своим малявочником. Вот если он, Фима, принесёт малявочник и они наловят в него мальков, то потом на этих мальков можно поймать во-о-от такую щуку.
Но даже маленькие близнецы Пашка-Машка знали, что во-о-от такие щуки в реке Истре не водятся.
Когда Сашенька наплавался и вылез на берег, Лёша сказал:
— Рыбу ловишь? Нет? Могу научить, как-нибудь возьму с собой на рыбалку.
— А у меня есть качели! — похвалилась Аллочка. — До самого неба! И я не боюсь и могу сама раскачиваться.
Это означало, что если Сашенька попросит по-хорошему, то Аллочка пустит покачаться на качелях.
Близнецы полезли в воду вместе со своим зелёным пузатым крокодилом, но появилась их мама и увела обоих домой. Оказалось, что их на речку никто не отпускал, а Пашка-Машка убежали без спроса.
— Ещё и крокодила прихватили, — сказала их мама, — хозяйственные какие. Она шлёпнула разок Машку и разок Пашку, близнецы загудели громко и сердито. Сашеньке было их немного жалко.
— А какие у тебя с собой есть книги? — спросил Фима. — Я уже все свои прочитал, даже по два раза.
И это означало, что книгами можно будет меняться.
Вот так всё поворачивалось. Человек научился плавать, а это кое-что значит. Особенно на реке.
…Сашенька сидел на крылечке, на тёплых досках. Он слышал, как бабушка гремит тарелками, скоро они будут ужинать. Далёкий женский голос сзывал кур: «Цыпа, цыпа, цыпа!» В другой стороне слышалась песня: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось».
На душе было хорошо и спокойно.
Разве так уж важно, что в этих местах речка Истра не широкая? И не такая уж глубокая? Всё равно — очень непросто отпустить куст, за который держишься. И довериться собственным силам.
Люблю получать письма
Когда в лагерь приходят письма, все ребята окружают библиотекаршу Людмилу Фёдоровну и спрашивают:
— А мне?
— А мне?
— Подожди! Не толкайся! Мне, Людмила Фёдоровна!
Они тянут руки, и подпрыгивают, и стараются взглянуть, что там написано на конвертах, чья фамилия? И даже если ты вчера получил письмо от мамы, то сегодня опять хочется получить. Почему нет? Мама сама говорила: «Пиши каждый день». А сама-то пишет редко. Почему все любят получать письма? Наверное, потому, что каждому приятно, когда ему оказывают внимание. Ведь если человек написал тебе, то в это время он, хотя бы пока писал, думал о тебе и ни о чём другом…
Ты держишь в руке конверт, сначала посмотришь его на свет: как там письмо расположилось — ближе к этому краю или к тому? Потом аккуратно отрываешь тоненькую полоску, чтобы письмо нечаянно не попортить — и листочек выглядывает. Вытащишь его, этот небольшой листочек, и сразу пожалеешь — лучше бы он был побольше. И читаешь не спеша, чтобы продлить радость. А кто-то на тебя с завистью смотрит: счастливый человек, письмо получил. А я вот не получил. Несчастливый я человек. И тебе хочется сказать ему: «Да ладно тебе, что ты? Завтра и ты получишь письмо. Обязательно».
Вот у меня не так давно что случилось.
Жила я за городом, осень сырая, пасмурно, деревья за окном голые, чёрные. И небо серое. И настроение тоже хмурое. Не из-за осени. А не получается у меня работа. Надо её быстро делать, а она, как назло, медленно движется. Чем больше я себя подгоняю, тем хуже получается. И по ночам не сплю, и всё мечтаю — вот бы мне ещё месяца два, я бы всё спокойно закончила, и, может быть, получилась бы хорошая книга. И ребята бы её читали с пользой. А из-за этой спешки всё из рук валится. Месяца бы два — так я мечтаю. Или хотя бы один. Но только откуда я их возьму, когда срок подходит, вот он. Обещала редактору работу сдать, чего уж теперь? А не готовую, не отделанную рукопись — как сдавать? Это для писателя большой позор. Всё равно как нерешённую задачу в контрольной работе на стол учителю положить. Даже ещё хуже. Намного.
И вот так я мучаюсь, маюсь, собой недовольна, и всё мне не нравится. А пожаловаться некому. Вдруг — приходит письмо. Обыкновенный конверт, раскрываю, а там написано: «Не спешите, не беспокойтесь. Мы подумали в редакции и решили — даём Вам ещё два месяца, и пусть у Вас получится всё хорошо. Ваш редактор». Вот такое письмо. Прочитала я его и думаю: ну до чего мне повезло. Смотрю в окно — осень красивая, серое небо похоже на серебро. Деревья тёмные, каждая ветка резко видна — так и полагается осенью. А настроение стало сразу хорошее, рабочее, собранность появилась, а тревоги исчезли.
И всё из-за одного письма.
Как хорошо, когда люди без жалоб умеют понимать других.
Вот к чему я рассказала этот случай. Может быть, и с тобой так бывает? Ты никому не говорил, что тебе трудно, а тот, кому надо, сам догадался и помог. Было? Если не было, то будет обязательно.