— Этот звук… — пробормотал один из жеребцов, с трудом сглатывая. — Они хотят нас сломить…
— Держать строй! — надрывно крикнул Цинь, хотя сам уже едва контролировал ситуацию.
Но к этому моменту строй давно потерял форму. Постоянные подлости и ловушки сделали своё дело: шесть из каждых десяти пони уже «условно» погибли, заляпанные с ног до головы краской. Оставшиеся в живых выглядели, мягко говоря, не лучшим образом.
— Где противник?! — выкрикнул один из офицеров. — Мы потеряли столько бойцов, а они даже не показались!
И тут они, наконец, добрались до бруствера. Того самого, что всё это время мешал им увидеть главную часть поля. Поднявшись на него, пони замерли в полной тишине.
Перед ними открылся вид… который вряд ли кто-то забудет.
Белоснежный снежный городок, который они ожидали увидеть, отсутствовал. Вместо него было жуткое подобие укреплений из тел. Груды мертвых зебр и пони были сложены в хаотичные завалы. Все они лежали в неестественных позах, с пустыми глазами, глядящими в небо.
Всюду виднелись аквилы, нарисованные коричневато-красной краской в таком стиле, будто кто-то рисовал их копытом из последних сил и собственной кровью. Кривые, дрожащие линии придавали этим символам какую-то зловещую, извращённую реальность. А учитывая тот факт, что это был неизвестный лошадкам символ, это вызывало у них не самые радужные ассоциации.
— Это… что это такое… — прошептал один из пони, не в силах отвести взгляд от тела, которое явно насадили на копье, которое в свою очередь вкопали в землю.
И тут сверху, на этих ужасных укреплениях из «плоти», появились зебры. Они стояли на вершине завалов, глядя вниз на нападающих. На их мордах блестели безумные улыбки, а глаза горели каким-то диким огнём.
— За медленную смерть! За вечную боль! — раздался первый речитатив.
— За муки, что освободят плоть! — подхватили другие.
Голоса безумцев сливались в жуткий хор, от которого кровь стыла в жилах. Их слова звучали настолько абсурдно, что ещё вчера любой из пони рассмеялся бы в ответ. Но сейчас это не казалось смешным от слова совсем. Это было каким-то ужасным сюром.
— За Бога-Императора и вечную агонию! — прокричала одна из зебр, поднимая над головой копьё с насаженной на него головой.
— Это же… Это же голова Франца из третьей роты! — взвизгнул кто-то за спиной Циня и последние остатки здравого смысла испарились из голов пони.
— Это уже не игра… — тихо произнёс он, глядя на происходящее расширенными глазами. — Нас предали. Это не игра, это взаправду!
— В атаку! — кто-то из пони, окончательно потеряв связь с реальностью, рванул вперёд с боевым кличем, и толпа покачнулась за ним. — Ынь По! Ынь По!!!
Но с укреплений зебр уже срывались первые росчерки явной магии. Безумие охватило всё поле.
Ошеломлённые пони, уже почти забывшие, что это всего лишь игра, бросились вперёд. Кто-то всерьёз думал, что это диверсия зебрийских войск, кто-то — что они сражаются с древним злом. Все хотели одного: прорваться и покончить с этим безумием при помощи старого доброго копейного удара.
Но стоило им пробежать два десятка шагов, как новая ловушка сработала с ужасающей точностью и расчетливостью. Разогнавшиеся для копейного удара пони влетели в какие-то сети.
— Что это?! — завопил один из бойцов, когда его копыта запутались в сети проволок, которые, при каждом рывке, вспыхивали искрами и очень больно жалили, словно стая взбешенных ос.
— Проклятье, проволока! — выкрикнул Цинь, пытаясь освободиться. Его копыта дёрнулись, и несколько искр ударили прямо в грудь. Он взвыл, но тут же замер, потому что сверху снова началось…
Хлоп-хлоп-хлоп! Кла-кла-кла! Хлоп-хлоп-хлоп!
Потоки красной краски начали выкашивать остатки нераскрашенных пони. Это не было магией, хотя именно так это воспринимали нападающие. На самом деле, это были пневматические пулемёты, стреляющие капсулами с краской. Но в тот момент это казалось концом света. Ведь теперь краска не жгла, о нет, она заставляла лошадок терять сознание. В принципе, это был единственный способ остудить порыв одуревших от происходящего безумия бойцов.
Цинь дёргался в проволоке, заливаемый краской с головы до копыт, его вопли перекрывали вой сирен:
— ОНИ УБИВАЮТ НАС! Вперёд! Любой ценой вперёд! Ааа!!!
Остальные пони, уже практически разбитые и заляпанные с ног до головы, остановились, медленно осознавая, что всё кончено. Они смотрели на укрепления с пустыми глазами, пока последние струи краски покрывали их до кончиков хвостов.
На вершине укреплений началось настоящее безумное представление.
=* Грей *=
Грей, раскрашенный под зебру, с жутким узором на морде и странным головным убором, стоял на самом видном месте. В его копытах жужжал не то меч, не то двуручная пила, а глаза горели безумным огнём.
— СВЕЖАЯ ПЛОТЬ ДЛЯ ГОСПОДИНА БОЛИ! — завопил он, поднимая установку над головой. — ВОССТАНЬТЕ, МОИ ВОИНЫ! НАСЛАЖДАЙТЕСЬ ХАОСОМ!
Сверху ему вторили другие «зебры», их голоса сливались в восторженный вой.
— Вечная боль! Вечное блаженство! — кричали они, размахивая пиками с головами на них.
Внизу пони, застрявшие в проволоке, со стеклянными глазами и красными мордами начали молиться.
— Принцесса… прости нас… спаси нас… — шептал один из них, глядя в небо.
Рядом с ним другой, тяжело дыша, поднял взгляд к небу:
— О, принцесса… забери нас отсюда… пусть это будет конец…
=* Патина Игнис, принцесса *=
Принцесса неспешно шла по полю боя… точнее, по полю учений. Морозный воздух был свежим, а снежная пыль кружилась в легком ветерке, словно ничего необычного не произошло. Но вокруг всё напоминало о недавнем хаосе и бардаке.
Своё путешествие она начала с осмотра брустверов из поддельных тел. То, что издалека смотрелось как нагромождение замученных лошадок, оказалось хитрым образом покрашенным снегом и досками. Криво нарисованные аквилы, окровавленные «трупы», сложенные в устрашающие завалы, производили впечатление даже на неё. Да и головы на пиках, как оказалось, были сделаны на основе оригинальных пони, чтобы вызвать эффект узнавания.
— Выглядит очень похоже, — тихо проговорила она, осматривая укрепления. — Такое на одном лишь воображении не нарисуешь, такое помнить надо. Но когда мы так с зебрами схватывались? При мне точно нет… Наверное, во времена прадедушки.
Затем её взгляд остановился на заграждении из проволоки, в котором захлебнулась атака Циня. Искры ещё плясали на нескольких обрывках проволоки, будто напоминая о тщетных попытках освободиться. Патина прищурилась, вспоминая отчаянные крики офицера.
— Цинь, Цинь… ты такой впечатлительный, — с легкой усмешкой прошептала она и пошла дальше.
Её путь привёл к месту, где зебры-жеребята «совершили самоубийственный марш». На снегу остались следы их «жертвенности» — красные пятна и обрывки ткани. Патина на миг остановилась, задумчиво покачала головой и продолжила путь.
Она миновала непонятные завалы из снега и грязи, уже собираясь развернуться и вернуться обратно, когда взгляд её случайно упал на что-то, наполовину зарытое в снег.
Офицерская планшетка сиротливо торчала из снега.
— Видимо, Цинь обронил, — подумала Патина и шагнула к находке.
Она наклонилась, чтобы поднять её, и в этот миг раздался хлопок взрывпакета.
Облако красной краски взлетело в воздух, принцессу отшвырнуло в ближайший сугроб. Снег осыпался на неё сверху, пока она лежала неподвижно, пытаясь понять, что только что произошло.
Густая, плотная тишина заполнила поле. Потом из сугроба послышался возмущённый мат на древнепонячьем языке, слова которого уже давно вышли из употребления. Единственное, что было узнаваемо в потоке брани это устаревшая форма имени Грей.
Глава 17 (преступление и наказание)
=* Патина Игнис, принцесса *=
— Я ожидала, что пара дней в темнице пойдёт ему на пользу, да и обиженные им солдаты поуспокоятся, но стражники заметили неладное уже в первый день.
— Они у вас в высшей степени наблюдательные пони, — покивал лекарь, специализирующийся на душевных болезнях. — Как вы знаете, далеко не каждый может распознать симптомы подобных заболеваний.
Благодаря достаточно благополучной среде и принципам взаимовыручки, лошадки довольно редко страдали подобными недугами, а если и страдали, то были сильно социализированы и либо вели себя в рамках общепринятого, либо очень быстро выявлялись окружающими. Но часто так бывало, что лошадки понимали, что с ними творится неладное и сами шли к лекарям.
Учитывая то, как именно нерадивые лекари теряли право на ведение медицинской практики и удивительно научную обоснованность их знаний, как для античного, по сути, общества, лошадкам можно было только позавидовать. Даже если тебя и не смогут вылечить, то хотя бы помогут сгладить последствия. И ты не умрешь от переработок после этого, выплачивая кредит, взятый на излечение.
— Тут очень необычный и очень запущенный случай, — продолжило медицинское светило. — Пациент мало того, что знал о своих проблемах, он ещё и продолжительное время жил с ними, не обращаясь к лекарям. Ума не приложу, как кобылка Фрейя не заметила неладного. У неё же стоит «отлично» по душевным болезням, я это отчетливо помню.
— Тут много факторов, милейший Стоун, и нет, она догадалась, но жеребец демонстрировал очень высокий уровень устойчивости. Ну и мероприятие, которое он организовывал, стало своеобразным прикрытием.
— Но ведь проблема должна была быть замечена очень давно. Насколько я в курсе, они вместе с момента распределения на практику.
— Был случай непонятного поведения, сразу после приезда в подотчетный посёлок, но симптомы не соответствовали тем, которые должны были быть. Жеребец в течение недели был в подавленном состоянии, словно переживал из-за своего желания приехать в глушь. Потом это прошло. Да и жители посёлка списали некоторую странность жеребца на городское происхождение, тем более он проявил себя достойно.