Вздохнув, я прошелся по помещению, нашел что-то отдаленно напоминающее чехол (сухой, что уже удача) и вернулся, чтобы накинуть его на принцессу. Забавно, но как только пафосный ореол «грозной властительницы» исчез, передо мной оказалась просто уставшая кобыла. Самая обычная. Да ещё и копытцами во сне забавно подергивала, словно куда-то скакала в своих грёзах.
Но мир не замер вместе с ней. Посетители продолжали приходить. Вереница поняшек, загруженных отчетами, рапортами, прошениями, тянулась к столу, как будто никто и не заметил, что их правительница сладко спит, обнимаясь с чернильницей.
Я принимал документы без зазрения совести — бюрократия не прощает остановок. Но вот просьбы, которые начинали выкатывать особо предприимчивые лошадки — это дело уже такое себе. Я бы даже сказал — подрасстрельное. Некоторые вообще решили, что раз я тут сижу, то и решать могу не хуже принцессы. Шепотом, но с явной надеждой, они пытались протолкнуть свои хотелки. Но нет. Я, конечно, могу многое, но права командовать от имени черной кобылы у меня, всё-таки, нет. Да и желания, если честно, тоже.
Прикинув копыто к носу, и глубокомысленно нахмурив брови (а как иначе, если собираешься вершить мини-революцию в местной бюрократии?), я решил распутать этот гордиев узел одним махом.
Выбрав стену посвободнее, смахнул с неё всякие декоративные излишества (прости, местный дизайнер) и принялся методично крепить листки с запросами. Имя, фамилия — если есть, суть обращения, дата и время — чтобы никто не верещал потом про: «я раньше пришёл». Ну и, понятное дело, крепил не без системы, а по сетке: важно — срочно.
Параллельно, с самым равнодушным видом, напоминал собравшимся, что во времена народного бедствия ложь и попытки нажиться будут караться по самой верхней планке уголовного права, и погладил спящую принцессу по гриве, от чего та засопела во сне с удвоенной силой.
Тут уж кто как поймёт, но фантазия у лошадок, судя по всему, работала на полную катушку, потому что несколько ушлых поней как-то заметно потускнели, а кое-кто даже умудрился незаметно похитить листки со своими хотелками со стены, да так, что если бы не нейросеть, я бы сразу и не заметил пропажи.
И как по заказу, в дверях возник пони в попоне инквизиции. Ну прям благословение Ынь По, не иначе! Я тут же ухватился за него, притянул поближе и с пафосом (но шёпотом, всё-таки принцесса спит) обратился к присутствующим:
— Как видите, ответственные службы уже вполне себе работают и бдят.
Реакция была мгновенной. Несколько прошений сорвали со стены, уже не скрываясь, а толпа резко осознала, что торчать в помещении со спящей принцессой — не самая здравая идея. Где-то в их головах, видимо, сработал защитный механизм: «а вдруг она проснётся, а вдруг будет не в духе?» — и буквально через минуту мы остались почти в полном одиночестве.
— Так с чем вы изначально приходили? — уточнил я у инквизитора, когда последние посторонние покинули нас.
— Я по поводу человека, — ответил он.
Я нахмурился.
— И что с ней? Сбежала или погибла?
— Ни то, ни другое, — покачал головой инквизитор. — Всю неделю вместе с нами работала не покладая копыт… или что там у неё? Лапы? В общем, прошу принять её действия во время стихийного бедствия как смягчающее обстоятельство.
— Так-то её никто и не собирался судить, — вздохнул. — Вот что, передай ей, что её усилия не прошли мимо внимания руководства королевства.
— А что по поводу камеры? Нам её продолжать запирать в сарае или…
— Или, — хмыкнул я. — Пристройте её у себя, пожалуйста. Честное слово, не до неё сейчас. Но объясните, что от её дальнейшего поведения зависит то, вернётся ли она в камеру или условия содержания станут ещё более мягкими и гумаными.
Инквизитор задумчиво кивнул, и я только сейчас заметил, что Патина во сне довольно причмокнула губами, всё ещё обнимая чернильницу. Как бы не измазалась. Хоть она и черная как смоль, но чернила один черт будет видно.
Я уже собирался вернуться к документам, но инквизитор продолжал топтаться у стола, словно забыл, зачем пришёл или, наоборот, только что вспомнил что-то важное.
— Что-то ещё? — спросил я, слегка приподняв бровь.
— Вы не подумайте, мне ваше решение тоже нравится, но есть нюанс, — замялся он, почесав копытом за ухом.
Я внутренне приготовился к какому-то подвоху.
— Какой? — нахмурился я.
— Так она же по-нашему не разумеет, только на своём говорит и немного на псовьем. Как мы ей скажем то, что надо сказать?
Я моргнул. Потом ещё раз.
— Пёс побери… — протянул я, переваривая очевидность этой проблемы. — Логично.
А ведь и правда, насколько я знал, эта несчастная человекша ни слова не понимала на местном языке. И, что ещё забавнее, только я здесь понимал её. Ну, вот как так? У нас тут государство, официальные лица, инквизиция, армия, а в итоге всё упирается в банальный языковой барьер и отсутствие штатного переводчика. Прекрасно.
Я вздохнул и потёр копытом морду.
— Хорошо, — сказал я, — тогда так: дайте ей понять, что ей выделяют место получше, но это не свобода. А если не поймёт, приведите её ко мне, разберёмся.
Инквизитор кивнул, явно обрадованный тем, что решение найдено, и поспешил на выход. А я задумался…
— Нет, фигня, поступим по-другому, — пробормотал я, и призывно взмахнул копытом, давая понять пони, что надо вернуться. — Просто передайте ей моё письмо. И только если возникнут сложности, ведите её ко мне.
— А она умеет читать? — удивился инквизитор.
— На своём — безусловно, — буркнул я, доставая бумагу для писем из одной шкатулки и конверты из другой.
Сказано — сделано. Я быстро накропал послание, в котором шапка была на местном языке (чтобы выглядело солидно и не вызывало лишних вопросов у лошадок), а содержание — на английском. Что-то в духе: «То, что ты помогаешь — замечено и учтено короной. Веди себя нормально и дальше. После ликвидации последствий стихийного бедствия и обеспечения необходимым минимумом обездоленных лошадок тебе выделят: место для проживания и более сбалансированное питание».
Положив письмо в конверт, бахнул печатью из арсенала, что был на столе, и вручил послание инквизитору.
— Лично в копыта… в смысле… в лапы.
И наконец-то я остался в относительном одиночестве. Ну, как «одиночестве» — принцесса-то всё ещё дрыхла, но из бодрствующих я тут был один.
Размяв ноги, я прошелся по помещению, рассматривая обстановку. Рабочий кабинет Патины оказался… вполне себе обычным кабинетом характерным для руководителя большой компании. Рабочий стол с поправкой на бумажную эру. Зона для переговоров. Что-то вроде кухоньки и что-то вроде санузла, в котором можно было сделать свои дела и морду водой протереть. Ну и разнообразный декор, конечно же.
Бумаги, чернильницы, стопки свитков, какие-то сундуки с непонятным. Однако, но мой взгляд зацепился за «лавровый венок», который, судя по всему, был из чистого золота. Он лежал себе спокойно на невзрачной подставке, будто самая обычная безделушка.
Ну, я же не мог пройти мимо, ведь верно?
Аккуратно, но с нескрываемым удовольствием, я водрузил его себе на голову и попытался встать в позу Цезаря. Получилось так себе, тем более, когда вынужден делать это перед малюсеньким зеркалом в нужнике ибо других зеркал в кабинете не было. Так что полюбоваться собой в роли триумфатора хоть и удалось, но получилось как-то не очень триумфально.
Но идея осталась.
Я подошел к рабочему столу, за которым мирно сопела принцесса, осторожно отобрал у неё чернильницу (она только слегка поморщилась во сне) и взамен надел на неё золотой венок. Честно? На её чёрной гриве украшение смотрелось чертовски гармонично. Прямо-таки величественно. Видимо, под неё и делали.
Я уже было потянулся, чтобы снять его, как в кабинет вбежал очередной вестник. Видимо, освободился один из секретарей. С деловым видом, горящими глазами и полной готовностью вывалить поток информации к нам вбежала кобылка.
Только вот…
Секретарь успела только открыть рот, но тут же её взгляд зафиксировался на венке. Глаза лошадки сначала расширились, потом она заметно побледнела, а голос внезапно стал очень тихим, шепчущим:
— П-простите… — судорожно сглотнув, обратилась ко мне кобылка. — А что, уже кого-то уже приговорили к распятию?
Чего? Я, конечно, мастер случайно вляпываться во что-то грандиозное, но чтоб так? Но делать нечего, надо было держать лицо… кхм… морду.
— Нет, — негромко, но многозначительно произнес я, косясь на мирно спящую Патину. — Просто молодое поколение восприняло её доброту как слабость.
Секретарь вздрогнула. Я склонился ближе и добавил ещё тише, заговорщически:
— В общем, я тут подежурю. Авось, проснувшись, она будет помягче. А вы идите и скажите всем, что даже дикая человечка проявила благоразумие и работала на общее благо. Так какого рожна некоторые кони решили, что они чем-то лучше? Или они решили испытать на себе судьбу аристократии?
Сам пошутил, сам посмеялся. Правда, только про себя, потому что секретарь уже буквально выползала из кабинета, а затем, закрыв за собой дверь, сорвалась с места и унеслась галопом.
— Ну, если что, черная как-нибудь разрулит, — пробормотал я.
Недолго думая, снял венок с головы Патины и вернул его обратно на подставку.
— Но кто ж знал? — буркнул я, стряхнув с него несуществующую пыль.
Глава 30 (Ahnenerbe)
=*=
Сказать, что дом остался целым и невредимым, — значит нагло соврать реальности в лицо. Вода поработала над участком с изяществом катка, прошедшегося по винтажному гобелену. Грязь, мусор, и, как вишенка на торте — исчезнувшее водяное колесо, которое, видимо, река решила забрать себе в качестве сувенира. К счастью, само колесо обнаружилось метрах в трехстах. Его частично вытащили на берег и зафиксировали веревкой к ближайшему пню. Так что, если закрыть глаза на мелочи, всё было не так уж и плохо. Просушить, смазать инструмент, вернуть колесо на место — и можно делать вид, что ничего не было. В этом плане дворцовый город пострадал куда сильнее.