Я обошла спорщиков и встала, опершись на стол. В конце концов, этот специалист прибыл на лодку по мою душу, и я так просто не позволю красть его внимание каким-то техникам, которых я даже по именам не знаю.
Ноль эмоций. Специалист сухо кивнул мне, продолжив свой рассказ:
— Факты таковы. «Курск» не утонул. «Курск» взорвался. Утонул он только потом. Взрыв «толстой», экспериментальной, торпеды разрушил прочные межотсечные переборки носового блока вплоть до четвертого отсека. Оставшиеся перегородки потеряли герметичность, вызвав заполнение лодки водой и быструю потерю глубины. Фактически это было неконтролируемое падение на грунт. Лёгкий корпус АПЛ деформировался от удара, носовая часть прочного корпуса раскололась как орех.
Через систему вентиляции, дифферентовочную систему, систему гидравлики, через трещины в переборках, повреждённые дейдвудные и переборочные сальники в кормовые отсеки проникла морская вода, которая просачивается через бесчисленные искореженные трубопроводы систем. Вода при этом издаёт разнообразные кавитационные шумы. Это слышали на всех кораблях в округе и прекрасно понимали, что случилось. Понимали, что высокое давление гарантированно убьет моряков не позднее 12 часов после взрыва.
Степень насыщения газом крови прямо зависит от окружающего давления. Непонятно? При парциальном давлении свыше 2,8 атмосфер кислород вызывает кислородное отравление. И этого никак не избежать. Из этого следует, что если моряки не сумели покинуть лодку в течение часа, значит, они мертвы. Даже если после взрыва стучали по переборкам. Это не цинизм. Это физика. Человек после часа при давлении в 9 атмосфер обречен. Никто не может его спасти. Ни импортные спасатели, ни Путин, ни даже сама Кондолиза Райс. Принципиально. Никто. Никак.
— Но, я слышал, что с затонувшей подлодки можно спастись. Прецеденты бывали, — возразил один из техников. А что, подумала я, хорошая тема для беседы на подводной лодке. Только этой фобии мне не хватало для полноты комплекта.
— Случаи спасения бывали. Просто те случаи с «Курском» не один в один. Либо лодки ложились на грунт неглубоко, либо не теряли герметичность. В случае с лежащим на глубине в 100 метров «Курском» получается вилка: человека с этой глубины поднимают не менее 12 часов. За это время его убивает кислород, уже поступивший в ткани. Если его поднять быстрее, чтобы не было отравления кислородом, его убьет азот, тоже попавший в кровь и органы. Так что как ни верти — исход один. Медленная и мучительная смерть при попытке подъема или смерть в лодке.
— Как не крути — кругом 22, — со вздохом согласился один из техников.
— 22 по Хеллеру? — с надеждой в голосе спросила я. Эту шутку я уже слышала от команды поддержки.
— 22 по Лему, — со вздохом ответил техник.
Но второй техник был настроен не так пессимистично:
— Глупости. Если бы Путин принял помощь от иностранных специалистов…
— Не верите мне? Прислушайтесь к мнению специалиста, — парировал с усмешкой новичок: — «При выходе на поверхность не выдержим компрессии». Это сказал инженер группы БЧ-5 капитан-лейтенант Сергей Садиленко. Точнее написал. Через пару часов после аварии. Находясь в девятом отсеке подводной лодки «Курск». Понимая, что он умирает. Его мнение для вас весомо?
Самое отвратительное в этой ситуации то, что предложения от зарубежных государств по спасению моряков поступили тогда, когда специалисты были абсолютно уверены в их гибели. Почему я в этом уверен? Потому что у меня все ходы записаны. Сразу после взрыва по каналам ТАСС прошло сообщение от береговых служб северной части Европы. Их сейсмографы зафиксировали толчок от взрыва. По этим данным специалист без проблем определит его силу и место. Дальше нужно поднять карту. Оценить глубины. Всё остальное предельно очевидно — всем, кто в теме, понятны последствия от взрыва такой силы и на такой глубине. Очевидно, что помощь нужна только в подъеме трупов. И тем не менее политики начали ломать комедию, предлагая спасть заведомо мертвых подводников.
— А говорят, что «Курск» затонул, столкнувшись с иностранной подлодкой.
— А какая разница? — вмешалась в разговор незаметно подошедшая Посредник. — Трагедия «Курска» не в том, что утонула лодка и погибли моряки. Никто не застрахован от неизбежных случайностей в море. Трагедия в том, что населению огромной страны скормили ложь, что подводников можно было спасти.
Бо́льшую глупость сложно вообразить.
В подобное состояние часто впадают безутешные матери, потеряв детей. Психологи обратили на это внимание после случая с леди Куинсберри, которая вообразила, что её погибший в горах сын-скалолаз спасся и сейчас, искалеченный, живет в расщелины горы, питаясь мясом горных коз. Окружающие герцогиню прихлебатели не одернули старую кошелку, дав возможность психозу окрепнуть. Она организовывала экспедиции, писала письма, требуя спасти давно мертвого сына. Выступила центром кристаллизации, заразив своим безумием десятки последователей. На моей памяти от таких психозов страдали родственники погибших в Кармадонском ущелье и в бесланской трагедии.
Но хватит о грустном.
Я хочу представить вам члена нашей команды, — с этими словами Посредник театрально воздела руки, — Подводника. Среди прочих талантов, наш коллега является ведущим специалистом по выживанию на подводных лодках, ведь он, еще будучи мичманом, выжил при гибели подводной лодки «Комсомолец», всплыв с глубины в спасательной камере — «титановом убийце», чудовищном порождении советского инженерного гения. Аплодисменты, пожалуйста.
— Это чертовски близко к деанону, — буркнул себе под нос один из техников.
— Мне без разницы, — ответил, нехорошо скалясь, Подводник. — У всех морей один берег.
Эта невинная фраза словно поставила жирную точку в дискуссии — техники мигом забрали свои кружки и со словами «предупреждать надо» пересели за свой стол.
— ??? — я выразительно показала Посреднику глазами сначала на моряка, а потом на техников.
— Подводник — член берегового братства моряков Юго-Восточной Азии, — полушепотом пояснила Посредник. — Это что-то типа якудза, только на море.
— Ну, вечно ты всё преувеличиваешь, — сказал Подводник, пересаживаясь за наш стол. — Береговое братство не более чем профсоюз живущих морем людей.
— Конечно, конечно, как скажите, — послушно закивала головой Посредник и, сложив из пальцев отвращающий нечисть знак, тоже пересела за другой столик. Сделала она это нарочно, к гадалке не ходи.
— Вот так всегда, — со вздохом сказал Подводник. — Стоит мне сказать, что я из братства, как все разбегаются как тараканы.
— Неправда ваша, — сказала я, — я вот, например, никуда не разбегаюсь.
— Очень приятно, Дарья, что ты у нас такая храбрая, — расцвел Подводник. И тут же воспользовался моей доверчивостью, вывалив на меня кучу технических подробностей о доставленных им на лодку глубоководных скафандрах компании Nuytco Research Ltd. Я их, извините, пересказывать не буду — в рекламные агенты этой фирме я не записывалась. Так что можете сами погуглить. Расскажу лучше личные впечатления.
Доставленные ночью на лодку скафандры находились в док-камере DDS, или, говоря языком старинных фантастических романов, в шлюзовом отсеке. Обычные подводные лодки не приспособлены для выхода из них в глубины моря, и наша старушка U-234 не являлась исключением. Так что шлюзы, через которые посетители могли попасть на нашу лодку, были достроены уже при проведенной командой ОО капитальной ее реконструкции. Было их два — побольше и поменьше. В большом сейчас находилась наша мини-субмарина «Левиафан», а меньший предназначался для пловцов, и именно в меньшем я сейчас и находилась.
Выглядел этот отсек как металлическая труба сечением с фюзеляж самолета, с ржавыми и вечно влажными из-за перепада температур стенками. На рифленом металлическом полу в ярком свете светодиодных ламп возвышались два сверкающих стальных рыцарских доспеха — доставленные командой Подводника скафандры-экзосьюты.
Больше всего эти глубоководные скафандры напомнили мне японских боевых человекоподобных роботов. Уменьшенных, естественно, до размеров человека. Я не какая-нибудь наивняшка, я девушка в скафандрах прошаренная. И сразу обратила внимание, насколько малую степень подвижности оставили создатели экзосьюта для носящего его водолаза.
По сути, это даже был не скафандр, а подводная лодка в форме человека. То, что у этой «лодки» были ручки и ножки, не должно вас обманывать. Ни ходить, ни стоять в этой толстенной фигурной броне было решительно невозможно. А работать руками?
Даже у защищенного по максимуму лунного Z5 были перчатки с раздельными пальцами. Кисти экзосьюта заканчивались круглыми шарами кулаков, прямо как у дуболома из сказки Волкова. Ах, да — шары были увенчаны пассатижами. Ими я могла управлять, сжимая и разжимая рукоятки внутри кулаков.
В теории. На практике я бы даже согнуть руки не смогла. Будьте уверены.
Подводник же разливался соловьём, расписывая, какие это чудесные скафандры, как они изменили глубоководные исследования, насколько это революционный шаг и прочее, прочее, прочее. Я молча кивала, так как была научена горьким опытом и знала, что лучше не вываливать сразу своё дилетантское мнение, а малость подождать. Уж слишком часто первое моё впечатление оказывалось в корне ошибочным.
Так, в общем-то, и оказалось. Потом я выгуглила фоточки глубоководных скафандров, использовавшихся до появления экзосьюта, и ужаснулась. Как бы ни был неповоротлив и неудобен экзосьют, эти скафандры в форме бочек на ножках были неповоротливей в разы. Я бы ни за какие коврижки не залезла бы в это подобие пыточной «железной девы».
Впрочем, я и в экзосьют не особо стремилась. Но пришлось. По замыслу команды поддержки, тренировка в реальных условиях была необходима, чтобы я научилась соотносить собственную массу и инерцию. А также, скорее всего, чтобы посмотреть на мою психическую устойчивость в хрупком, как ореховая скорлупка, тесном скафандре в смертельно опасной внешней среде.