Самое удивительное в чудесах — эго то, что они иногда сбываются.
1
Экспедиция прибыла к озеру ночью. Вскоре все уже спали в наспех разбитых палатках. Только молодой археолог Федотов ворочался на кошме в углу. Радостное нетерпение мешало ему заснуть.
Стоило зажмурить глаза, и он снова ощущал себя в седле. Тропа ведет круто вверх — отпустив повод, плотно прижимаешься туловищем к шее лошади. Внезапно скалы расступаются, и видно на сотни километров вокруг. Горы, горы! Марево зноя колышется над долинами. Но только успел бросить взгляд на них — и сразу, натянув поводья и откинувшись на круп лошади, ныряешь вниз по склону.
Да, спуск почти отвесный. Чувствуешь себя мухой, медленно ползущей по стеклу.
И вот уже дно ущелья. Быстрый ручей бойко побренькивает галькой. И клочок неба сияет вверху, в узком просвете между скалами…
Федотов надеялся, что до таинственного горного озера, цели путешествия, доберутся засветло. Однако ночь застала участников экспедиции в пути. Скрипя седлами, негромко переговариваясь, двигались всадники, следуя вереницей за проводником. Наконец что-то протяжно закричали впереди, и все остановились.
Большое водное пространство угадывалось внизу — оттуда, от подножия спуска, тянуло прохладой.
Но напрасно всматривался Федотов в темноту. Вдали виднелись не то тучи, не то горы, многоплановый фон, — чем дальше, тем светлее. Рядом чернели силуэты деревьев.
— Оно? — спросил Федотов спутника почему-то шепотом. — Где же оно?..
— А вон там, внизу!
Верно! Совсем близко было это долгожданное озеро, вернее, звезды, отражавшиеся в нем. Звезды были очень яркие и большие, непривычно большие, и они вспыхнули разом все, будто кто-то раскрыл у ног сундук, набитый доверху жемчужными ожерельями.
Василий Николаевич, начальник экспедиции, приказал разбивать лагерь. Здесь предстояло ждать утро.
Но как далеко еще до утра!
Некоторые участники экспедиции заснули сразу. Другие долго укладывались, зевая и переговариваясь сонными голосами. Василий Николаевич, сидя на корточках, копошился у радиоприемника. Он искал в эфире Москву — обычное занятие его по вечерам.
— Привычка, — пояснил он, усмехаясь, — Где бы я ни был — в командировке ли, в экспедиции, — не усну без того, чтобы не прослушать перед сном бой часов на Спасской башне…
Федотов откинул одеяло.
— Не спится? — обернулся к нему Василий Николаевич, и карманный фонарик, стоявший на земле, осветил снизу его лицо. — И мне, представьте! Не терпится поскорее взглянуть на ваше озеро. Какое-то беспокойство разлито в воздухе, вы не находите? Словно бы мы остановились на пороге миража. Проснемся утром, выйдем из палатки, глядь-поглядь, а озера никакого нет. Испарилось, исчезло за ночь без следа…
— Ну, ну, — пробормотал Федотов с неудовольствием.
— Шучу, дорогой, шучу!
Улыбаясь, Василий Николаевич нагнулся над радиоприемником, продолжая вертеть верньер настройки.
Вдруг женский голос сказал, твердо и внятно выговаривая слова:
— …никаких оснований для беспокойства… Подготовляемый эксперимент не представляет собой…
Голос оборвался так же внезапно, как возник. Спокойно и размеренно передавал диктор последние известия, где-то попискивала морзянка, Козловский пропел несколько тактов из «Дубровского» — предостерегающий голос не появлялся больше, как ни вертели верньер.
— К кому обращалась эта женщина? Зачем? — недоумевающе бормотал Василий Николаевич. — Какой-то эксперимент… Какие-то основания для беспокойства. Вы что-нибудь поняли, Павел?
Но тут над миром, как капли с большой высоты, упали двенадцать медленных гулких ударов.
…Улегся уже и Василий Николаевич и вскоре как-то по-детски зачмокал губами во сне, два или три раза проводник выходил проведать стреноженных коней, а молодой археолог все не мог уснуть. Над странным предостережением, перехваченным по радио, думал недолго. Мысли вернулись к озеру, притаившемуся там, внизу.
Итак, он добрался до него. Не очень быстро, спустя несколько лет после того, как впервые узнал о нем. Но все же добрался, как обещал.
Что бы сказала об этом девушка, которая послала его к озеру?.. «Ведь вы не из тех, кто ловит солнечных зайчиков на стене?» — пошутила она тогда. (Кажется, это была поговорка, образное определение мечтателя.) И вот он здесь, на берегу озера, а завтра вместе с другими аквалангистами опустится на его дно.
2
Федотов постарался представить себе наружность девушки. Странно! Это долго не удавалось ему. Почему-то при знакомстве бросилась в глаза прическа: две толстые черные косы, уложенные высоко на темени и возвышавшиеся над головой, как корона.
Он осмелился сказать об этом девушке. «Корона? — переспросила она и засмеялась. — Благодарю за комплимент… Хотя вы, наверное, не знаете, что «тадж» это и есть по-таджикски «корона»? Так что мы, таджики, все можем считаться увенчанными.
Но о короне речь зашла уже значительно позже. Сначала Федотов увидел девушку в профиль. Она сидела на одной с ним скамейке, уткнувшись в книгу. Губы ее, очень четко вырезанные, забавно шевелились — наверное, она что-то зубрила.
Ничего больше Федотов не успел заметить, потому что между ним и девушкой, пробормотав: «Пардон, пардон!», втиснулся толстый гражданин и тотчас же, удовлетворенно вздохнув, развернул «Вечернюю Москву».
Осень в том году была ранняя, но денек выдался солнечный, и все скамейки на Тверском бульваре были заняты. На дорожках хлопотали малыши, осваивая мир. С озабоченным видом они лепили из песка куличики, возили взад и вперед по дорожкам игрушечные грузовики или, восторженно визжа, догоняли друг друга.
Толстый гражданин, сидевший рядом с Федотовым, переменил позу. Из-за газеты мелькнул девичий профиль. Уронив книгу на колени, девушка мечтательно смотрела вдаль.
Никогда еще не доводилось Федотову видеть таких красавиц. Так бы и смотрел и смотрел на нее без конца.
Потом он подумал, что неприлично так пристально глядеть на соседку, и скрепя сердце отвернулся.
Тогда-то и появился на бульваре щенок, до того лохматый, что глаз и носа его видно не было. Щенка восхищали разноцветные опавшие листья, которые, шурша, носились по дорожке. Забавно насторожив одно ухо, он подкрадывался к ним, вскакивал, кидался на них и пугал восторженным заливистым лаем. Когда же они разлетались от ветра, останавливался будто вкопанный и с глупым видом озирался по сторонам.
Федотов снова взглянул искоса на девушку и ужаснулся. Она смеялась! Над кем? Неужели над ним, Федотовым!
Но, взглянув еще раз на девушку и проследив за направлением ее взгляда, Федотов прочнее уселся на скамейке. Девушка смеялась совсем не над ним, она смеялась над щенком! На самом деле, нельзя было без улыбки наблюдать за его прыжками.
— Сколько хлопот у него! — сказал Федотов, ободрившись. — Вокруг все листья шуршат.
— Что?! — Сосед с газетой встрепенулся, как от толчка, и уставился на Федотова.
— Я говорю: листья шуршат, — пробормотал Федотов упавшим голосом.
— А… — сказал сосед таким тоном, словно не ожидал услышать от него ничего более умного, и снова уткнулся в свою газету.
Девушка задумчиво посмотрела на Федотова. Нет, это не бульварный приставала, пытающийся любым способом завязать знакомство. Просто (юнец лет восемнадцати, нечто долговязое, неуклюжее, светловолосое и очень робкое. Уши у него были сейчас как два пиона.
— Щенку очень весело осенью, — сказала она, твердо и внятно выговаривая слова. — Ему кажется, что все листья в саду играют с ним.
Так завязался разговор.
— Какой лохматый! — подивилась девушка.
— Да, странный, — подтвердил Федотов. И, напрягая память, рассказал несколько подходящих к случаю историй о собаках.
Говорить ему приходилось очень громко, потому что любитель «Вечерки» по-прежнему непоколебимо-неуступчиво сидел между ними. По-видимому, он принадлежал к тем людям, которые желают насладиться газетой полностью за свои три копейки и прочитывают ее вплоть до похоронных объявлений. С огорчением Федотов подумал, что разговаривает с девушкой как через стену.
Но не слишком удобно было и «стене». Читатель «Вечерки» стал кидать на своих соседей косые, негодующие взгляды.
Тогда юноша и девушка скромно встали и удалились.
Федотов говорил и говорил не переставая. Он очень боялся, что новая его знакомая воспользуется первой же паузой в разговоре и скажет: «Ну, мне пора» или «Извините, меня ждут». Нельзя было допускать пауз в разговоре.
— Я провалился на экзаменах в университет, — объявил он с места в карьер. И добавил: — Не хочу, чтобы вы думали обо мне лучше, чем я этого заслуживаю. — Он вскинул свой острый, мальчишеский подбородок.
Подвела, по его словам, «проклятая» математика, которая с детства не давалась ему.
— Но я одолею ее за зиму, — пообещал Федотов. — Мне нужно ее обязательно одолеть. Ведь, не закончив университет, я не смогу стать тем, кем хочу стать.
— А кем вы хотите стать?
— Подводным археологом.
— Подводным?.. Никогда не слышала о такой профессии — подводный археолог.
— Дело, видите ли, вот в чем, — принялся объяснять Федотов, довольный без меры тем, что девушка заинтересовалась его особой, — я живу в Каневе у Днепра и научился очень хорошо нырять. Меня даже прозвали — человеком-амфибией.
…Летом он, понятно, пропадал по целым дням у реки. Нырял на спор и оставался почти минуту на дне, а для посрамления скептиков и маловеров приносил в горсти вещественное доказательство — речной песок или гальку. Как-то он поднял со дна старинную русскую гривну, в другой раз — заржавленный наконечник копья.
Азарт его возрастал с каждой новой находкой. Но главный триумф Федотова был впереди. Однажды он нащупал на дне что-то круглое, твердое и очень тяжелое — невподъем.
Были вызваны водолазы, которые обнаружили на дне доспехи времен Киевской Руси, пролежавшие много веков в речном иле. Богатырский меч с длинной рукояткой подняли на плечи два человека, а Федотов, пыжась от гордости, покатил следом щит…
— Ну, а потом случайно попала в руки одна книжка — про Атлантиду. Я и заболел Атлантидой. Все, как говорится, одно к одному…
Вот почему Федотов не пошел ни в строительный техникум, ни в технологический институт, как большинство его сверстников-земляков. Твердо решил стать археологом, и именно подводным.
— Но провалился по математике, — закончил Федотов.
Простодушная откровенность этого юноши, который с Места в карьер рассказал всю свою коротенькую биографию, невольно подкупала. Естественно было ответить ему тем же.
— Вас тянет под воду, а меня в глубь земли, — улыбаясь сказала девушка.
— Она показала толстую книгу, которую держала и руках.
— «Курс сейсмологии, — прочитал вслух Федотов, — О землетрясениях… А я думал, это роман о любви.
— Почему о любви?
— У вас были такие глаза, когда вы закрыли книгу…
— Какие же?
— Мечтательные…
— Вы все подмечаете… Я думала о будущем своей профессии. Ведь мы, сейсмологи, находимся на службе у человечества! Где-то я вычитала такую фразу — звучит, как девиз: «В час, когда все гуще тучи, нависшие над миром, теснее переплетаются руки сейсмологов, океанологов, геологов, которые находятся на службе у человечества».
— Не только сейсмологов, но и археологов всех стран.
— Да, и археологов.
— Я думаю, впрочем, что к тому времени, когда вы станете сейсмологом…
— Я стану им очень скоро. Я уже на третьем курсе.
Федотов не мог удержаться от вздоха, вспомнив о «проклятой» математике.
— Но ведь я значительно старше вас, — сказала в утешение девушка, безошибочно истолковав вздох Федотова. — Мне уже двадцать один год.
Они немного поспорили о том, солидный ли это возраст — двадцать один — или еще не очень.
За разговором молодые люди не заметили, как спустились по улице Горького, прошли площадь Дзержинского и площадь Ногина и очутились на набережной.
— Смотрите-ка! — удивилась девушка. — Устьинский мост!
Длинная очередь медленно двигалась вниз по гранитным ступеням к пристани речных трамваев.
— Вы когда-нибудь катались на речном трамвае? — спросил Федотов.
— Никогда.
— И я никогда. Покатаемся?
Он соврал. Катался, и даже не раз. Катание на речном трамвае предпочитал всем остальным столичным развлечениям.
— Как, однако, легко с вами разговаривать, — признался Федотов, когда они уселись на верхней палубе. — Вам не кажется, что мы знакомы уже много лет?
— Кажется.
— А я ведь даже не знаю, как вас зовут.
— Токджан.
— Павел.
Смущенно переглянувшись, они обменялись рукопожатием.
— А что означает ваше красивое имя — Токджан?
— Оно означает по-таджикски «Хватит девочек».
— Вот как!
— Да. У моих родителей родилось подряд три девочки. Я была четвертая. Вот они, рассердившись, и назвали меня Токджан. Это имя — заклинание.
— Не потому ли вы и выбрали себе мужскую профессию? — пошутил Федотов.
Но, к удивлению его, собеседница никак не отреагировала на эту шутку.
— Не потому, нет, — ответила она, неотрывно смотря вдаль. — Дело в том, что родители мои погибли во время землетрясения. С ними погиб и мой младший брат, любимец семьи.
— О, извините! Я не знал…
— Не волнуйтесь. Я понимаю, что вы не знали. — Неожиданно гибким, быстрым движением она повернулась к юноше: — Слышали ли вы о таком цветке — под названием королевская примула? На острове Ява он растет по склонам вулканов. Это волшебный цветок.
— Волшебный? Почему?
— Он за несколько дней предсказывает извержение вулкана. Случается, что расцветает вдруг гораздо раньше обычного своего срока. И тогда внезапное цветение его — зловещий сигнал из недр земли. Значит, людям, обитающим на склонах вулкана и у его подножия, нужно поскорее убираться прочь. Лава уже вскипает в кратере, того и гляди, переплеснет через край.
— Я впервые слышу об этом.
— Так вот, я очень хотела бы разыскать подобный цветок, по которому можно было бы заблаговременно узнавать о приближении землетрясения.
— Узнавать? И предотвращать? — затаив дыхание, спросил Федотов.
В манере разговора этого юноши было что-то очень непосредственное, бесхитростное, располагающее к откровенности.
— Предотвращать? Вряд ли. Вмешиваться в грандиозные тектонические процессы еще не под силу человеку. Но можно и нужно добиваться того, чтобы отвести… Как это говорят военные? Да, «отвести угрозу внезапности», нависшую над мирными городами, поселками и деревнями. Ведь самое страшное — это внезапность, то, что землетрясение всегда застает врасплох. А нет на свете ничего страшнее растерянности, паники… Заметьте: землетрясения чаще всего бывают ночью или на рассвете. Некоторые люди погибают во сне, другие не успевают выбежать из домов, прыгают из окон, спросонок мечутся по узким коридорам, топча, давя друг друга. И в довершение всего вспыхивают пожары, которые некому тушить… А каково тем, кого катастрофа застает в пути? Поезда стремглав летят под откос, поднявшаяся неожиданно волна топит пароходы… И все это происходит в мгновение ока! В одно короткое грозное мгновение!
— Но как предугадать это мгновение?
— Мне еще не вполне ясно это. Но я рассуждаю так. Научились же метеорологи предупреждать заранее о надвигающихся холодах, о наводнениях, ураганах и других стихийных бедствиях. Люди заглянули в высокие слои атмосферы, в глубь океана. Почему же они не могут заглянуть в недра земли? Вернее, не заглянуть — не то слово, — прислушаться к тому, что творится в недрах земли.
Токджан вытащила из «Курса сейсмологии» карандаш, служивший закладкой, и подняла его, держа на весу обеими руками.
— Нагнитесь! Поближе! — велела она. — Вот я стараюсь сломать карандаш. Я гну его. Раздаются похрустыванья, треск. Вы слышите?
— Да.
— То же происходит и перед землетрясением в толще земли. Все жмется, гудит, скрипит. Мощные пласты толщиной в десятки, сотни метров прогибаются, как этот карандаш в моих руках. Хруст и гул нарастают, приближаются…
— Шаги катастрофы? — подсказал Федотов.
— Да, шаги… И вот — крак!.. Пласты не выдержали чудовищного напряжения. Катастрофа! Надлом!
Она швырнула обломки карандаша за борт.
— До сих пор сейсмологи шли только по следам катастрофы. Спору нет, изучение землетрясений имеет большое теоретическое и практическое значение. На лекции наш профессор уподобил землетрясение фонарю, который зажигается на мгновение и освещает недра земли. Но этого мало. Мне, например, мало. Я хочу заглянуть в будущее, хочу опередить катастрофу.
— Кажется, я начал понимать. Пограничные заставы на путях катастрофы?
— Выразились очень удачно. Да, своеобразные пограничные заставы. Длинная вереница специальных сейсмических постов в угрожаемой зоне. Мы будем охранять там наши города, мирный труд, отдых, сон наших советских людей, чутко прислушиваясь к таинственным подземным шорохам. В случае опасности будем сразу же оповещать о ней, чтобы можно было приготовиться. Укажем час землетрясения, определим его возможные размеры и эпицентр… Если опасность известна, более того, высчитана, измерена, — это почти не опасность.
— Когда же будет так?
— Очень скоро, мне кажется. Завтра. Может быть, послезавтра. Потерпим до послезавтра, ладно?
Такая Токджан, оживленная, порывистая, сбросившая с себя оковы замкнутости, еще больше понравилась Федотову.
Он подумал о том, что даже некрасивые выглядят красивыми, когда вот так, с воодушевлением, говорят о своем любимом деле, о своем призвании. Что же тогда сказать о красавице, подобной Токджан?
3
— Но я совсем заговорила вас! — Девушка со смущенным смехом отодвинулась от Федотова. — Бедненький! Я просто думала, мечтала вслух!.. Посмотрите-ка на берег! Москва словно позолочена.
Вертикальные сиреневые тени обозначили места, где улицы выходили к набережной. Многоэтажные дома были сплошь усыпаны блестками — это заходящее солнце отражалось в окнах. Вода текла неторопливо, слитно, будто расплавленный металл.
— А вот и Каменный мост! — воскликнула Токджан. — Сойдем здесь?
— Нет, нет, — испугался Федотов. — Я прошу вас. Ну пожалуйста!.. Мы доедем до конца, до Бородинского моста.
— Однако вы хорошо разбираетесь в остановках. — Токджан лукаво склонила голову набок. — А говорили, что никогда не ездили на речном трамвае.
Но на этот раз ей не удалось смутить юношу. Он не отрывал от нее зачарованного взгляда.
— Токджан, Токджан… Какое красивое имя! Знаете ли вы, что его можно петь?..
Спутница Федотова посмотрела на него, не поворачивая головы, уголком настороженного черного глаза. Что-то уж очень он расхрабрился!
— Оглянитесь по сторонам! — сказала она, тактично отвлекая его внимание от своей особы. — Мы с вами постепенно погружаемся в синюю мглу.
Федотов огляделся.
Москву все больше окутывала таинственная синева сумерек. Город терял четкость своих очертаний, как бы медленно отдаляясь, уплывая. Поверхность реки стала пепельно-серой.
Но вот зажглись уличные фонари, осветились окна домов на набережной. Тотчас же по реке поплыли длинные желтые зигзаги и множество разноцветных веселых квадратиков. Москва-река надела своей вечерний наряд — темно-синий, в блестках.
— Вот так же ушел во мглу и город в горах, — задумчиво сказала Токджан. — Он затонул мгновенно во время очень сильного землетрясения.
— Затонул? А как это было?
Затонувший город, по словам Токджан, был одной из загадок древней исчезнувшей страны Согдианы. Располагалась она в бассейне реки Зеравшан, между средним течением Амударьи и Сырдарьи. Столица ее называлась Мараканд и находилась в районе теперешнего Самарканда.
Согдийцы были мужественными, свободолюбивыми людьми. В 329 году до нашей эры в пределы страны вторгся Александр Македонский и неожиданно получил отпор.
Засев в своих горных крепостях, запиравших вход в ущелья, согдийцы под руководством умного и храброго Спитамена оказывали македонцам сопротивление в течение трех долгих лет.
Особенно упорно оборонялся один город (название его утеряно), стоявший на берегу горного озера.
На исходе третьего года запасы продовольствия кончились, начался голод, но жители не открывали ворот, предпочитая смерть позорному плену.
В борьбу людей вмешалась стихия…
Это было землетрясение.
…С рассветом, будя эхо в горах, раздается рев сигнальной трубы.
Из шатров выбегают воины, торопливо пристегивая металлические наручи (металлические пластины), нахлобучивая на головы шлемы. Слышен звон сталкивающихся щитов, бряцание мечей. Воины строятся. Знаменитая македонская фаланга ощетинилась длинными копьями.
В суровом молчании защитники города ждут штурма. Площадь и узкие улицы пусты. Все население, способное носить оружие, на крепостных стенах. Бородатые лучники положили стрелы на тетивы луков. Женщины в плотно облегающих тело одеждах склонились над ковшами, доверху наполненными кипящей смолой. Старики и подростки замерли подле груд камня. Все это — стрелы, камни, кипящая смола — хлынет на осаждающих, едва лишь те приблизятся к стенам.
А в храмах идут беспрестанные моления. Оттуда доносятся хриплые возгласы жрецов, дребезжание молитвенных гонгов и плач маленьких детей.
Снова проревела сигнальная труба.
Двинулись! Македоняне двинулись на приступ!..
Звеня щитами, пехота спускается со склона. Все ускоряет и ускоряет шаг. Вот уже бежит, подбадривая себя воинственными кликами, выставив вперед длинные копья.
Заскрипели приводимые в действие громоздкие осадные машины. Бегом проволокли к крепостному рву штурмовые лестницы. Труба звучит пронзительнее, громче!..
И вдруг оборвался рев трубы. Короткая пауза. Что это?
Распался строй фаланги. Воины Александра в ужасе разбегаются, роняя щиты и копья, падают наземь, прикрывая глаза плащом, чтобы не видеть, как страшно мстит завоевателям согдийская земля.
Скалы сдвинулись с места. Высокие деревья раскачиваются, как былинки. Все громче, все яростнее подземный грохот.
Земля уходит из-под ног. Сотнями гибнут македоняне в разверзающихся зловещих трещинах и под осыпающимися с гор камнями.
На глазах устрашенных воинов Александра Македонского край берега, где стоял город, со всеми его башнями и крепостными стенами, усеянными людьми, со ступенчатыми крутыми улицами и ветвистыми деревьями медленно сполз в озеро и скрылся в высоко взметнувшейся пене…
Федотов зажмурил глаза, снова открыл их.
— Я представил себе вас на стене осажденного города, — пояснил он Токджан, — На голове у вас был конусообразный шлем, а в руке копье…
— На стенах города могли быть и женщины. Один из греческих историков, современник Александра, свидетельствует, что женщины в Согдиане сражались бок о бок с мужчинами…
— Значит, история с затонувшим городом достоверна?
— Этому верят не все… Однако я слышала, что в полдень в ясную погоду удается видеть развалины на дне.
— Я бы очень хотел их увидеть, — мечтательно пробормотал Федотов. Он в задумчивости смотрел на белый гребень пены, следы за кормой. — Родные горы подоспели на помощь, — медленно продолжал он. — Мгновение — и отважные защитники города вместе с ним ушли вглубь от поражения и плена.
— О! Вы так понимаете легенду? Но существует и другая гипотеза. Предполагают, что Александр, не сумев взять город штурмом, приказал своим воинам перегородить озеро плотиной в самом узком его месте. Вода стремительно поднялась, и город оказался на дне. Землетрясение здесь ни при чем. Мне больше нравится этот вариант. Подумайте: три года подряд держаться против армии Александра, выстоять — и вдруг погибнуть от какого-то подземного толчка!..
— Вы сами сказали, что жители города предпочитали смерть плену.
— И все-таки мне их жаль. Вам не жаль? В детстве, когда я слышала эту сказку, то воображала себя на стенах осажденного города рядом с его защитниками… Да, вы угадали. Только в руках у меня было не копье…
— А что же?
— Какой-то особый прибор, с помощью которого можно повелевать стихиями. Я предотвращала землетрясение… Вам странно, что я принимаю эту старую историю так близко к сердцу?
— Что вы! Нисколько!..
— Но ведь мы, таджики, потомки древних согдийцев, — сказала Токджан. И, со свойственной ей стремительностью меняя тему, воскликнула: — Поглядите-ка налево! Это Парк культуры и отдыха! Хорош, правда?
Слева по борту проплывали купы деревьев и сверкала гирлянда огней. Река повторяла прихотливый световой зигзаг. Желтые огоньки всплывали по пути катера, как кувшинки со дна.
С берега донеслась песня — по воде звук летит очень далеко:
Широка страна моя родная…
На нижней палубе катера тотчас же подхватили песню и, как мячик, перебросили вверх:
Много в ней лесов, полей и рек…
— Что же вы? Помогайте, девушка! — крикнул разбитной парень в красной спортивной майке.
Токджан весело закивала и присоединилась к хору неожиданно сильным и высоким, металлического тембра, голосом.
— Складно! Очень хорошо! Теперь пойдет! — одобрительно заговорили вокруг.
А речной трамвай все бежал и бежал по Москве-реке. Мелькали тени деревьев, светлые квадраты окон. И по воде неслась песня:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…
Так, с песней, добрались они до Бородинского моста.
— Вам куда? — спросила Токджан Федотова, стоя на гранитных ступенях набережной.
— Я живу в общежитии туристов, на углу Смоленской площади.
— А я на Потылихе. Значит, нам в разные стороны… Нет, нет, провожать не надо! Ну, спасибо за хороший вечер!..
— Это я должен благодарить вас, — неуклюже пробормотал Федотов, задерживая в своей руке ее теплую маленькую руку. И вдруг добавил: — Я обязательно увижу затонувший город, о котором вы рассказывали!..
— О! — Девушка улыбнулась. В голосе ее прозвучали поддразнивающие нотки: — Значит, вы не из тех, кто ловит солнечных зайчиков на стене? Хозяин своего слова, настойчивый, волевой?.. Ну-ну!..
Легкой поступью она пересекла улицу и стала удаляться, энергично размахивая «Курсом сейсмологии». Федотов неподвижно стоял на тротуаре и смотрел ей вслед. Почувствовав его взгляд, Токджан оглянулась и еще раз ласково кивнула.
— До свидания, Павел, — донеслось до Федотова. Это в первый и последний раз за вечер она назвала его по имени…
Беспечность молодости! Он дажё не узнал ее фамилии, не спросил адрес или телефон. Просто был слишком уверен в том, что в будущем году найдет ее и без адреса. Судьба — так он считал — была на их стороне…
Но он ошибся.
4
Обстоятельства сложились так, что он поступил в Ленинградский, а не в Московский университет.
Проездом домой, уже сдав успешно все экзамены, Федотов задержался на несколько дней в Москве. Но напрасно прогуливался он взад и вперед по бульвару, где впервые встретил девушку. Напрасно высматривал ее в Библиотеке имени Ленина, где занимались студенты различных московских вузов. Напрасно поджидал у входа в университет.
Однажды в фойе МХАТа показалось ему, что мимо прошла Токджан, увенчанная короной из черных кос. Он рванулся к ней, расталкивая толпу, бормоча извинения, спотыкаясь о ноги сидящих у стен.
— Токджан! — отчаянно позвал он.
На оклик обернулось удивленное лицо с реденькими, высоко вздернутыми на лоб бровями.
— Простите! Я обознался, — пробормотал сконфуженный Федотов.
Оказалось, что Москва слишком велика для них. Встретиться здесь не так просто, как, скажем, в родном Каневе.
Ему вспомнился толстяк с «Вечеркой», который сидел между ним и Токджан на бульваре. Тогда приходилось разговаривать, как через стену. Может, и теперь их разделяет стена, но уже настоящая, каменная? Разве нельзя предположить, что они живут в Москве в одном доме, только в разных квартирах, разгороженных капитальной стеной?
Мысль об этом показалась Федотову такой обидной, что он решился сделать то, с чего, собственно говоря, ему полагалось начать. Он пошел в канцелярию университета.
— Вам что, товарищ? — сухо спросила заведующая канцелярией, вскинув на него глаза.
— Я бы хотел узнать… затруднить просьбой, — пробормотал Федотов. — Нужен адрес одной вашей студентки… Она из Таджикистана, учится сейчас на четвертом курсе…
— Фамилия?
— Тут как раз затруднение… Я… я не знаю ее фамилии…
Он сказал это почти шепотом, пригнувшись к столу.
— Громче! Не слышу.
Федотов сделал глотательное движение. Ему показалось, что все девушки, сидящие в канцелярии, оторвались от бумаг, насторожились и иронически-вопросительно смотрят на него.
— Не знаю ее фамилии, — повторил он громче. — Зовут Токджан. Она, видите ли, из Таджикистана и…
Заведующая открыла было рот, чтобы сказать, что сперва надо узнать фамилию, а потом приходить за справкой, но, подняв глаза, встретила такой отчаянный, умоляющий взгляд, что неожиданно для себя смягчилась.
— Хорошо. Я посмотрю в списках…
Вскоре из закоулка между шкафами раздался ее скрипучий голос:
— Каюмова Токджан, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года… Подходит это вам?
Федотов судорожно прикинул в уме. Сейчас ей двадцать два… Стало быть…
— Да, да! Именно тысяча девятьсот пятьдесят восьмого… Я думаю, это подходит.
— Каюмова у нас уже не учится. Перевелась по домашним обстоятельствам в Ташкентский университет.
Вначале с этим трудно, почти нестерпимо было примириться. Федотов собрался писать в Ташкент, в университет, потом чего-то засмущался, заколебался. Удобно ли, не назойливо? Выражение «по семейным обстоятельствам» следует, чего доброго, понимать в том смысле что Токджан вышла замуж и уехала с мужем в Ташкент.
Но скоро на него нахлынули новые впечатления, завязались новые знакомства. А главное, он был опьянен Ленинградом.
Город этот, как никакой другой в России, продувают ветры разных эпох.
Федотову попалась книжка Анцыферова «Genius locis», то есть дух места, в данном случае Ленинграда. Долгое время юный студент не расставался с этой книжкой, она заменяла ему путеводитель по городу.
Одновременно он прочитал фантастический роман Финнея «Между двух времен». В нем утверждалось, что якобы можно физически переноситься в другую эпоху, вжившись глубоко в реалии ее культуры и быта, в частности архитектурные детали.
Нечто в этом роде проделывал мысленно Федотов. У него было две карты Ленинграда: современная и дореволюционная, со старыми названиями площадей, мостов, улиц и переулков. Он как бы накладывал их одну на другую и бродил по городу, озираясь по сторонам, в каком-то сладостном забытьи. Для историка с воображением (а воображения у Федотова было хоть отбавляй) все приобретает вокруг еще одно, дополнительное измерение — в прошлом.
Да, видно, сама судьба велела Федотову стать археологом! (В общем все это выглядит, конечно, наивно, но не будем забывать, что в то время Федотову было всего девятнадцать.)
Так получилось, что девушка в черной короне, наследница древних согдийцев, не исчезла совсем из поля его зрения, только отступила скромненько в сторону, в тень. А воспоминание о ней, частично уже размывшееся, осталось неразрывно связанным с затонувшим городом, одной из волнующих загадок Согдианы.
В Ленинграде Федотов узнал, что заветная Атлантида его, которой он «заболел» еще подростком, переместилась внезапно с запада на восток — из Атлантического океана в Эгейское море.
За последние годы океанологи с помощью безупречно точных приборов тщательно обследовали весь высокогорный хребет, который тянется по дну океана с севера на юг, и положили его на карту. Для Атлантиды на этой карте места не оказалось. С безошибочной точностью было установлено, что последнее значительное погружение суши на дно произошло здесь в те времена, когда человека на земле еще не было.
Зато след исчезнувшей Атлантиды обнаружился на острове Крит и вблизи него. Знаменитый археолог Эванс (о, как остро завидовал ему Федотов!) наткнулся в Кносе на развалины огромного дворца-лабиринта площадью в две тысячи квадратных метров. Что послужило причиной его разрушения? Несомненно, извержение вулкана (остались слои вулканического туфа). На самом Крите вулканов нет. Однако на расстоянии ста километров к северу расположен небольшой вулканический архипелаг, в который входит остров Санторин. Внутри кольца островов находится глубокая лагуна, берега которой обрывисты и представляют собой, несомненно, стенки кальдеры — провала, образовавшегося на месте вулкана.
Недавно проведены раскопки на южном берегу Санторина. И что же? Открыты новые Помпеи, целый город крито-микенской (более древней, чем эллинская) культуры — с дворцами, храмами, скульптурами, жилыми зданиями, складами продовольствия, гончарными изделиями, остатками мебели и т. д.
Вулканическому извержению, как часто бывает, предшествовало здесь землетрясение. Затем толстый слой вулканического пепла, будто саваном прикрыл восточную часть Крита, юг Родоса, Киклады и распростерся на огромной акватории. Вулкан осел, образовавшийся провал был заполнен водами моря. При этом возникли гигантские волны — цунами, которые за полчаса добежали до Крита и довершили разрушение Кноса и других эгейских городов.
Все произошло именно так, как описывал Платон в своих знаменитых «Диалогах», только он зашифровал Крит под названием Атлантиды, поскольку речь шла о политической утопии.
«Что ж, — говорил себе Федотов в утешение, — до Эгейского моря, во всяком случае, ближе, чем до Атлантического океана. Даю слово, что со временем побываю на Крите! — И добавлял поспешно: — Но прежде обязательно спущусь к своему (своему!) затонувшему городу в горах!»
Учась в университете, Федотов с трепетом душевным узнал об открытии «южнорусской Атлантиды» — Хазарии, сделанном выдающимся ленинградским ученым Л. Гумилевым.
Тот долго ломал голову над загадкой исчезновения Хазарии, государства, неоднократно упоминаемого в старорусских хрониках. От монахов-летописцев историки получили достаточно много материала о хазарах. Что же касается археологов, то на их долю не осталось ничего — ни руин, ни предметов материальной культуры, ни даже самого крошечного глиняного осколочка. Это было поразительно. Когда-то сильную державу, дерзавшую совершать набеги даже на Русь, будто смыло водой с земли.
Что привело к гибели Хазарии? Поражение на войне? Но тогда остались бы руины. Внезапное извержение вулкана? Но на Северном Кавказе и в кельте Волги, где жили хазары, вулканов нет.
Гумилев отправился туда с археологической экспедицией и долго странствовал на моторной лодке в густых плавнях, в этих джунглях нижнего Поволжья. Внимание его обратили на себя невысокие холмы, вернее, бугры, торчавшие в непролазных зарослях камыша. Гумилев раскопал один из них и — о радость! — почти сразу обнаружил там хазарский меч, щит, еще что-то.
Вот в чем была разгадка феномена хазар: их страну затопило море!
Дело в том, что Каспий периодически меняет свой уровень: то наступает на сушу, то отступает от нее. Примерно в XI или XII веке нашей эры началась очередная трансгрессия Каспийского моря. Метр за метром надвигалось оно на Хазарию, вкрадчиво приплескивая, подкрадывалось с юга, понуждало переносить жилища на бугры, потом сгоняло и с бугров. Хазары откочевали, растворились в других народах, а государство их распалось под ударами-волн.
Можно с уверенностью сказать: все то время, что Федотов учился в университете, его мучило, сжигало нетерпение. Да, и зависть, откровенная, наивно-мальчишеская зависть к удачливым археологам.
Особенно остро реагировал Федотов на открытия, сделанные в Средней Азии. Бог знает что творилось с ним, когда он узнал: в Сурхандарьинском оазисе, в селе Халчаян, обнаружен античный город!
Произошло это так. Механизаторы колхоза имени Калинина приступили к расчистке площадки для РТС. Вдруг раздался оглушительный скрежет, мотор бульдозера заглох. Землю поспешно разбросали из-под ножа, и все увидели основание белой колонны. Происшествие чрезвычайное! Немедленно в Халчаян прилетели археологи. Тонны земли со всей присущей археологам осторожностью просеяли они, пока не появились на поверхности толстые крепостные стены, легкие террасы, здания дворцового типа и, наконец, тронный зал.
А когда приступили к расчистке зала, то на восхищенных археологов глянуло из земли медно-красное, искаженное свирепой, угрожающей гримасой лицо. Оказывается, зал опоясывают около тридцати портретов, вы полненных в реалистической манере, дающей представление о внешности людей, которые умерли более двух тысяч лет назад!
А черепков-то повсюду, черепков! В отличие от бывшей территории Хазарии вся земля здесь была усыпана черепками. Побывавший на Месте раскопок журналист остроумно заметил: «Складывается впечатление, что жители столицы древнего Чиганиана только и занимались тем, что били посуду».
Стало известно Федотову и о том, что неподалеку от Термеза уже на протяжении многих лет производят раскопки древнего города. Предание гласит, что в этом городе обитали амазонки. Александр Македонский взял город штурмом, и от браков амазонок и македонских воинов произошли предки современных таджиков.
И когда возникало перед Федотовым в туманной дымке гордое лицо Токджан, он верил в то, что миф об амазонках — правда…
Важно отметить, что, как ни занят был Федотов, он ни на минуту не забывал о том, что кто-то ведет поиски возможности прогнозировать землетрясения. (А быть может, просто надеялся в один прекрасный день встретить в журнальной статье или в газетной заметке упоминание о девушке, увенчанной черными косами?)
Сейсмологи заметили, что слабые подземные толчки обычно предваряют сильные и могут быть зафиксированы чувствительным аппаратом.
Кроме того, постепенно нарастающее давление в очаге землетрясения вытесняет снизу газ — родон. (Избыток его в почвенных водах — сигнал опасности.)
Замечено также, что на приближение землетрясения реагируют животные. Змеи выползают из своих убежищ, маленькие рыбки перемещаются к поверхности океана.
Что ж, возможно, Токджан и ее коллегам удастся вскоре найти тот «волшебный цветок», о котором она с воодушевлением рассказывала Федотову во время их прогулки на речном трамвае.
Не исключено, впрочем, что ныне девушка занялась разработкой какой-нибудь другой проблемы в сейсмологии…
Федотов закончил курс.
Молодая отрасль археологии — подводная археология (основателем ее был у нас академик Орбели) только набирала тогда разбег. И по окончании университета Федотов тотчас же с азартом включился в работу.
Однако обстоятельства сложились так, что он не смог сразу отправиться к «своему» заповедному озеру. Правильнее сказать, пришел к нему кружным путем, неспешно двигаясь по дну морей.
Он побывал в Польше, где принял участие в поисках легендарной Винеты, янтарного города, у берегов острова Волин. Он составлял в районе древней Фанагории подробный план городской оборонительной стены на глубине четырех-пяти метров. В отдаленные от нас времена береговая линия проходила совсем не там, где проходит сейчас, а Таманского пролива, скорее всего, не существовало.
Но вот наконец настало время, когда Федотов получил возможность приехать в горы Таджикистана и в ожидании рассвета остановиться на высоком берегу озера — на пороге тайны…
5
До начала подводных работ на озере осталось всего несколько часов, но, как всегда бывает, они были самыми томительными.
Федотов с завистью прислушивался к разноголосому храпу, от которого сотрясался брезентовый полог палатки.
Озеро там, внизу, под горой, волновалось — это было слышно. Наверное, ветер поднимался в горах. Волны глухо ударяли о берег.
Очень медленно стал светлеть полог палатки, постепенно окрашиваясь в бледно-желтый, затем в розовый цвет. Можно было вообразить, что находишься внутри пестрой морской раковины.
И эта раковина звучала! Все сильнее, все громче!.. Озеро, видно, разыгралось не на шутку.
Федотов не выдержал. Поспешно натянул сапоги, перешагнул через разметавшегося на земле Василия Николаевича и вышел наружу.
Солнце только поднималось из-за гор. Лучи его еще не достигли озера, лежавшего в глубокой котловине, как бы в чаще. Со всех сторон подступали к нему крутые горы. Лес начинался у самой воды.
Туман, висевший над озером, придавал еще больше сказочного очарования зрелищу, которое открывалось перед Федотовым. Туман колыхался, ходил ходуном, свивался в кольца.
Озеро очень длинное, изогнутое в виде лука, дальний конец его теряется где-то за лесистым мыском. Ближайшая же к Федотову часть озера подперта перемычкой, то ли естественной, то ли искусственной, образуя в этом месте просторный залив.
И чем больше всматривается Федотов в эту перемычку, тем больше убеждается: она возникла не в результате землетрясения, она сооружена людьми. Во всяком случае, ему очень хочется так думать.
Клубясь, расходится туман. Все больше приоткрывается поверхность озера. Цвет его меняется на глазах. Сначала оно было черное, как грифельная доска, потом начало светлеть, синеть, вдруг по нему пробежала золотистая рябь, и вот, пронизанное до дна косыми лучами, озеро сделалось зеленым и прозрачным.
Нет, не видно пока еще. Рано! Проводник говорил, что затонувший город виден только в полдень, когда солнечные лучи падают почти отвесно. И даже в полдень удается увидеть его не всегда. Поверхность воды должна быть совершенно гладкой, зеркально-гладкой, тогда в глубине — сказочное видение. Покачиваются в такт колебаниям рыбачьей лодки полуразрушенные крепостные башни, белеют внизу еле различимые прямоугольники домов.
Но видение это смутно, расплывчато. Потянуло ветром с гор; набежала быстрая рябь, и все исчезло внизу без следа, как подводный мираж.
Может, это и впрямь мираж, обман зрения? Нагромождения подводных камней, вокруг которых раскачиваются густые заросли водорослей, легко принять за развалины причудливые обломки скал.
Только спустившись на дно, можно решить загадку.
Федотов нетерпеливо взглянул на часы-браслет.
Уже недолго ждать! Через двадцать минут побудка, затем завтрак, и наконец Федотов и помощники его наденут акваланги и двинутся с берега в глубь озера широким фронтом.
Он ясно представил себе, как плывет по улицам затонувшего города. Это будет удивительное путешествие, ведь оно будет проходить не только по дну озера, но и в глубь веков.
Двадцатый век останется наверху, за сомкнувшейся над головой зеленоватой преградой. Здесь, под водой, в зыбком струящемся сумраке, все еще четвертый век до нашей эры.
Аквалангисты осторожно скользят вплавь над покрытыми илом плитами древней мостовой. Приближаются к домам, наполовину зарывшимся в песок, заглядывают через окна внутрь. Распугивая рыб, раздвигают водоросли, закрывающие вход. Проникают внутрь, включают свет фонарей, чтобы прочесть письмена на стенах.
Затем наступает самая трудная часть поиска. Наверх бережно поднимают бесценный археологический «улов»: оружие, черепки посуды, обломки камня с орнаментом, и надписями…
Обидно, что тайну придется раскрывать по частям, отламывать ее, так сказать, по кусочкам. Насколько счастливее в этом отношении собратья Федотова по профессии — «сухопутные» археологи! Труд их бывает награжден сторицей, когда пред ними предстают отрытые с кропотливой тщательностью из-под пепла или из земли древние, исчезнувшие на карте города — все целиком, от крыш до плит мостовой.
И снова с удивительной отчетливостью Федотову представилась картина давней осады. На мгновение опять ощутил себя восторженным юношей, каким был во время памятной прогулки на речном трамвае.
Но если тогда, на Москве-реке, картина рисовалась ему лишь в одном, черном цвете, то сейчас предстала пестрой, как ковер, сразу наполнилась разнообразными яркими красками. (Недаром же он за эти годы проштудировал столько книг о древней Согдиане и о персидском походе Александра.)
На берегу, у ног Федотова, теснятся кожаные шатры. Это лагерь македонян. Ниже, почти у самой кромки воды, осажденный город. Сверху он хорошо виден весь со своими домами, сложенными из больших серых кубов, с плоскими кровлями, с кудрявой зеленью деревьев.
Защитники и защитницы города льют на головы осаждающих горячую смолу, сбрасывают на них камни. Какой это по счету штурм? Шестой, седьмой?
Македоняне суетятся возле баллист и катапульт, меча увесистые камни и град стрел через крепостные стены. А вот несколько воинов подтащили к воротам таран, ударный конец которого имеет вид бараньего лба. Прикрывая спины и головы щитами, они принимаются раскачивать таран и с силой ударять им в ворота. Из лагеря проволокли осадные лестницы.
Нет, и этот штурм не удался! Македоняне отхлынули от стен!
Появился всадник в ярко отсвечивающем на солнце шлеме и в развевающемся красном плаще. Повелительный жест! И все воины опрометью бросились в сторону от города.
Они облепили оба берега залива. Суетятся там, как муравьи, роют мечами землю, сваливают в воду камни. Сверху, с крепостной стены, окаменев, смотрят на них удивленные согдийцы.
Что это? Не сумев сломить сопротивление непокорного города, Александр пустился на хитрость?
Да, неотвратимо начинает подниматься уровень воды в перегороженном заливе, а город со своими крепостными стенами, домами, деревьями и людьми уходит медленно на дно.
Весь ушел целиком, только высокая волна с пушечным гулом ударила о берег!
Видение это было мимолетным, пронеслось перед умственным взором Федотова и исчезло. По-прежнему внизу лишь лес и вода, освещенные косыми лучами восходящего солнца.
Так мучительно захотелось Федотову воочию, а не в воображении своем увидеть затонувший город, что он не удержался от мальчишеской выходки. Простер руку над водой и пробормотал какое-то заклинание.
И о чудо! Вдруг озеро покрылось рябью, словно бы судорога прошла по нему. С раскатом, подобным пушечному залпу, волна отпрянула от берега.
Федотов не поверил своим глазам. Озеро мелело! Ясно видно было, что оно мелеет! Обнажились песок и длинные космы водорослей, тянувшиеся по песку за быстро убегавшей водой.
Город всплывал на поверхность!
Первыми вынырнули из яростных завихрений пены крепостные башни, укутанные в водоросли, как плющ. Потом показались дома. Большинство из них ушло до половины в ил. Наконец Федотов увидел и проступающие кое-где сквозь ил растрескавшиеся плиты Мостовой. Стайки синих и красных рыбок — теперь рыбки владели городом — бились на плитах, пытаясь перепрыгнуть в уцелевшие лужи.
Наконец дошел до Федотова глухой подземный гул. Словно бы кто-то потянул землю из-под ног. От неожиданности Федотов сел на землю.
Впечатление было такое, будто где-то глубоко под землей стремительно прошли грузовики, целая вереница грузовиков.
Три подземных толчка последовали друг за другом очень быстро. Последний толчок был самым сильным.
Еще ничего не понимая, еще не ощущая ни малейшего страха, Федотов торопливо упивался зрелищем вынырнувшего из воды города. Это было кульминацией всей его жизни, это был тот счастливый, неповторимый миг, когда хочется сказать: «Остановись мгновенье — ты прекрасно».
Громадная чаша залива снова качнулась — на этот раз в сторону Федотова. Грозная темно-синяя волна шла на берег. Она была совершенно отвесной и достигала пяти или шести метров в высоту. По гребню ее, как огоньки, перебегали злые белые языки.
Она все больше перегибалась вперед, роняя клочья пены на песок. С грохотом обрушилась на парапет древней плотины, перевалила через нее, подмяла под себя.
Вода неслась теперь по узким крутым улицам, взлетая по ступенькам лестниц, заскакивая во дворы, вертясь в них с гиком, визгом, как вражеская конница, ворвавшаяся в город.
Зашатались и упали, точно кегли от толчка, статуи грифов на площади. В водоворотах пены в последний раз мелькнули конические купола.
Город, вызванный землетрясением на свет после двух с лишним тысячелетий, опять — со всеми своими дворцами, домами, крепостными башнями — исчез под водой…
Только тогда опомнился Федотов.
— Бегите!.. Бегите же!.. Смоет! — кричали ему из лагеря.
Федотов увидел приближение опасности и кинулся бежать прочь от воды.
Он мчался широкими прыжками, помогая себе руками, хватаясь за кустарник. Озеро догоняло его, будто стремясь расквитаться с человеком, дерзко похитившим его тайну.
Вода настигла Федотова на половине склона и с шипением обвилась вокруг ног.
Он сделал отчаянный бросок, поскользнулся в густой траве, едва не упал, но сверху протянулись к нему руки друзей и подхватили его.
У палаток вода остановилась. Медленно, неохотно растекалась она между деревьями. Потом поползла вниз.
— Счастье ваше, что берег крутой, — сказал кто-то. — Был бы отлогий, утащило бы в озеро, к черту на рога!..
Федотов оглянулся с недоумением, будто просыпаясь.
— Вы сумасшедший! — накинулся на него Василий Николаевич. — Так рисковать!.. Скала рядом ходуном ходила. Понимаете, ходуном! И камни с горы!.. — Он прервал себя: — Да вы ранены, голубчик!
Рубашка на Федотове была порвана в клочья, из раны в плече текла кровь. Только сейчас он заметил это и ощутил боль.
Встревожившийся Василий Николаевич приказал немедленно уложить Федотова на кошму в палатке и оказать медицинскую помощь.
Пока вокруг хлопотали с примочками и бинтами, археолог улыбался, отмалчивался. Весь еще был полон удивительным, неповторимым зрелищем.
Появление города, вынырнувшего со дна, напоминало миг вдохновения. Так чаще всего бывает под утро, после бессонной ночи, проведенной за письменным столом. Вдруг неожиданно возникает мысль, догадка, долго не дававшаяся в руки, и мгновенно все озаряется ослепительно ярким светом!..
Федотова перевязали, сделали ему успокоительный укол, и он послушно уснул.
6
Проснулся — как ему рассказали потом, через полтора часа — от автомобильных гудков, скрипа колес и возбужденных голосов. Один из них, женский, — но ведь в составе экспедиции нету женщин! — показался Федотову знакомым.
— Все ли благополучно у вас? Никто не пострадал? — спрашивал снаружи палатки задыхающийся, взволнованный голос. — Водолазы ваши не спускались под воду? Нет? — Женщина с облегчением перевела дух: — Я так боялась, что землетрясение застанет ваших работников под водой!..
— Послушайте! — сказал Василий Николаевич с удивлением. — Я узнал вас! Вернее, голос ваш! Это вы вчера говорили по радио?
— Да. Но тогда мы еще не знали, что к озеру прибыла экспедиция. Нас поздно предупредили. Из Душанбе позвонили по телефону полтора часа назад.
Участники экспедиции взволнованно заговорили, перебивая друг друга. Федотов представил себе, как они обступили и забрасывают вопросами женщину, примчавшуюся на машине в лагерь. Наконец разноголосую сумятицу покрыл густой, рокочущий бас Василия Николаевича:
— Вы предупреждали по радио о землетрясении? Вы сейсмолог?
— Да.
— У нас возникла какая-то неисправность в радиоприемнике. Услышали только обрывки двух ваших фраз.
— Главное то, что у вас были аквалангисты. Страшно подумать, что произошло бы с ними, если бы они находились под водой во время землетрясения.
— А где был его эпицентр?
— Эпицентр был в восьмидесяти километрах отсюда, в дальнем конце озера. В крайнем случае мы же могли отложить землетрясение на завтра.
— Как?
— Оно было искусственным.
Из дальнейших бессвязных вопросов и не менее бессвязных ответов Федотов понял, что на озере, точнее, в заливе его предположено в ближайшее время ставить гидроэлектростанцию. Предварительно полагалось провести разведку недр на сейсмичность. С этой целью на дальнем конце озера и был произведен взрыв.
— Представляете переполох, который возник, когда мы узнали о вас! — сказала женщина уже спокойнее. — Хорошо еще, что вдоль берега проложена сравнительно недавно хорошая автомобильная дорога. Я добралась всего за полтора часа. Правда, гнала во всю мочь. Даже на поворотах не тормозила.
Она засмеялась. Смех ее, негромкий, с придыханиями, показался Федотову еще более знакомым, чем голос. Неужели?..
— Я встану, — сказал Федотов слабым, но решительным голосом и отстранил товарища, который его поддерживал. — Нет, нет! Обязательно встану. Я уже чувствую себя хорошо.
— Да ты в уме? Ты ранен. У тебя поднимется температура.
— Черт с ней, с температурой! Нет, не могу лежать! Пусти! Я потом объясню.
Пошатываясь, он вышел из палатки и остановился, придерживаясь за брезент.
Да, это была Токджан. Он сразу узнал ее, хотя в черной короне кое-где появились жемчужные нити. На Востоке седеют рано.
Токджан смотрела на Федотова удивленными, широко раскрытыми глазами, не узнавая его.
— О! Все-таки у вас есть раненый! — воскликнула она с огорчением.
— Я видел затонувший город, — торжественно произнес Федотов вместо приветствия. — Я видел его весь — с домами и крепостными стенами!
— Не понимаю. Кто вы?
Ей принялись наперебой объяснять, кто такой Федотов и почему у него забинтована рука. Токджан только вертела из стороны в сторону круглой головкой, недоумевающе улыбалась и пожимала плечами.
— Я сам объясню, без комментаторов, — сердито сказал Федотов и, шагнув вперед, здоровой рукой отстранил молодых археологов, теснившихся вокруг Токджан.
— Вы просто не узнали меня, Токджан, — мягко сказал он. — За эти годы я, наверное, изменился больше, чем вы. Я Павел. Помните?
И к изумлению своих товарищей, принялся перечислять, не спуская глаз с Токджан:
— Лохматый щенок на бульваре, гражданин с «Вечеркой», речной трамвай, разговор о Согдиане и о будущей вашей профессии, потом сломанный карандаш, полетевший за борт…
— Довольно! Я узнала вас. Павел, юноша Павел! Ну как же!
Токджан не двинулась с места, но глаза ее под высоко вскинутыми широкими бровями засияли.
— Стало быть, вы все-таки добрались до нашего озера?
— Как видите.
— Теперь можете со своими товарищами спокойно работать под водой.
— Да. Вы будете охранять меня.
— Я буду охранять вас.
Забыв об окружающих и не трогаясь с места, они перебрасывались быстрыми нервными фразами, за которыми прятался другой смысл, понятный только им двоим.
— Вы не ошиблись во мне, Токджан! — сказал негромко Федотов. — Я не из тех мечтателей, которые ловят солнечных зайчиков на стене.
— О да! Я убедилась. Я рада за вас.
И глаза ее еще ярче засияли навстречу Федотову…