На вторую часть вопроса он отвечать не стал.
– Светло-зелёный? – почему-то я сразу же вспомнил вчерашний борт, пролетевший рядом с Глухарями.
– Ты что, видел его?
– Ещё бы. В полукилометре просвистел лопастями. Подумал, что это армейский летит. Хотя звезды на бочине не было. Кстати, он как-то необычно прошёл, сильно отклонился от обычных треков.
– Только конченый идиот может покрасить вертушку в защитные цвета, найди её теперь в тайге… – заворчал он. – По разговорам, они штатно ушли к месту падения метеорита, кого-то там оставили, кого-то забрали, а на обратном пути на связь уже не вышли. Аварийный маячок на этом старье не сработал. Ну, тут и началось! МЧСники опять прилетели, уже вторая группа за месяц, такое впечатление, что собирают группировку.
– А первая зачем пожаловала? – чувствуя себя каким-то лохом, узнающим важные новости самым последним, я вынужден был задавать вопрос за вопросом.
– Бекетов, ну так же нельзя! – возмутился он. – Ты что, вообще ничего не знаешь? Экспедиция учёных там пропала, две недели назад! И тоже где-то между районом падения и нами! А ещё эзотерики из Томска заблудились. Их уже с собаками ищут, и менты, и спасатели. В Ванаваре бригаду волонтёров собрали, у нас тоже собираются. Ждут доброхотов из Томска. Но их могут к эпицентру и не пустить.
– Почему? – удивился я.
Течение журчало по песку и гальке, било прозрачными струями в борта лодок, пытаясь их раскачать, бежали по небу тучи и секундные стрелки, противным хором звенели комары, а он всё молчал.
– Скажи, а ты ничего необычного вокруг не замечал? – наконец прозвучал его тихий вопрос.
– Чего-о? Вот не люблю, когда начинается это хождение вокруг до около стойки с афишами фильмов ужасов! – повысил я голос. – Что-то ты крутишь, Ильяс, как зловещая бабушка возле напуганного внука, можешь прямо сказать?
– Сказал бы, если б сам знал! – гаркнул он в ответ. – Люди такое разбазаривают, порой и не знаешь, что думать! То им призраки мерещатся, то странные живые! Многие уже и в тайгу-то боятся выходить по ягоду, детвору дома к батареям привязывают! Вояки закрылись, ввели какой-то там особый режим.
– Вот же, ёлки… Ничего подобного не замечал, – пожал я плечами, не понимая, как нужно реагировать на всё это мистическое.
Действительно, не замечал. Не рассказывать же ему о стене надвигающегося леса с его странными тенями между деревьями, это ощущение знакомо не только матёрому таёжнику, но и жителю любого глухого пригорода вообще. Особенно если домик стоит на краю дачного посёлка.
– Вот и я не понимаю, – буркнул он, зачёрпывая из реки воду и обильно омывая голову. – Ух, хороша водица! Может, всё дело в водке, а? Недавно в магазин очень странную водку завезли, явный левак. Китайская, с иероглифами, ни черта не понять, в пластиковых мешках по пол-литра, как майонез. Четыреста рублей за пакет.
– Палёнка?
– Палёнка – это кустарщина, самоделка, – он помотал головой, рассыпая вокруг мелкие брызги, и пояснил: – А тут просто китайский левак. Контрабандный канал работает, надо бы сообщить. Эти смекалистые ребята вполне могли туда каких-нибудь своих травок накрутить. Хитрых. Или тараканов особенных, с глюками. Я, кстати, прихватил пять пакетиков, хочешь, подарю один?
– Господи, Ильяс, тебе-то они зачем, тоже глюки увидеть хочешь?
– Не, чисто в качестве валюты и средства дезинфекции. Возьмешь? Ща посмотрю… – и он тут же склонился над своим багажом.
– Упаси господи! У меня на заимке и приличного пойла хватает. Приезжай, угощу отличным коньяком Hennessy V.S.O.P., ноль семь, самое оно. Я серьёзно.
– Забились! Это тема! – Ильяс поднял голову от коробок. На левом запястье весело блеснули дорогие швейцарские часы. – Мне скоро опять в посёлок ехать, собачку должны привезти… Но ведь и я не с пустыми руками явлюсь.
Поболтав ещё минут пять, мы решили, что последние новости и сплетни обсуждены. Напоследок Сарсембаев похвастался перед писателем ещё одним приобретением – переносной радиостанцией «Кенвуд». Заодно мы вспомнили радиочастоты и определили запасной канал. Его позывной – «Туман», старый, ещё со службы. А мой позывной, и тут сообразить нетрудно, – «Глухарь». Ничего более изящного и благозвучного я не удостоился с самого начала здешнего радиообмена.
Какое-то время обе лодки двигались параллельным курсом, а через полчаса его «Обь» резко, как истребитель, отвалила вправо, уходя вверх по лесной речушке с зубодробительным названием Гудкэннэкон, левому притоку Таймуры.
Вот и все жители огромного участка тайги: я, Дима Новиков и Сарсембаев.
Чуть не забыл! Изредка в поле зрения кого-либо из нас появляется ещё один очень необычный человек – одинокий охотник-эвенк по имени Пётр, его я тоже давно не видел.
За вторым перекатом начинается, пожалуй, самая красивая часть реки – отвесные скалы появляются то слева, то справа, порой образуя настоящие каньоны. Дальше рыбаки из Каменных Крестов в эту сторону не ходят. И не от лени, а по вполне банальной причине – не хватает топлива. Любая моторка может взять лишь ограниченное число канистр, а экономичными четырёхтактными двигателями тут почти никто не пользуется. Да и дороговат бензин, добыча становится нерентабельной, рыбалка теряет смысл.
Илимка бодро шла против течения, я сидел на румпеле, внимательно следя за рекой, и лишь изредка поглядывал на неизменно пустые берега. Таймура – река почти без постоянного населения. Единственные напоминания о существовании людей – это изредка встречающиеся зимовья, обычно старые. В одном месте, где реку пересекает трасса зимника, идущего к Туре, лежит заиленная и побитая камнями кабина от грузового ЗИЛа. Ближе к Нижней Тунгуске есть заброшенное поселение Кербо – маленький посёлок, оставленный людьми еще в советские времена. Неподалёку от него можно заметить туристическую базу, куда забрасывают толстопузиков.
Но река живёт. В России всегда найдётся достаточное количество людей, вовсе не стремящихся жить в больших удобных городах, а желающих осваивать промыслы, упрямо цепляясь за любую возможность автономно жить в енисейской глуши. Активных людей, которым истинно нравятся эти края.
Встречный поток сдувал мошкару.
Начавшийся мелкий дождь двигался вместе с одиноким серым облаком в том же направлении и с той же скоростью, что и я. Дождю не удалось застать меня врасплох, каркас был собран, тент накинут. Рыбы здесь очень много. По берегам в основном щука, ленок и хариус, сижок вьётся у ручьёв, взять его на удочку или спиннинг непросто. У меня припасена десятиметровая сетка-кормилица, которой я пользуюсь только тогда, когда хочу ради нежного белого мяса добыть пяток сигов. В притоках и ленок покрупнее, и хариус. Клюет почти что под ногами.
А уж на порогах – Его Величество таймень, Царь. Из почти двадцати добытых мной тайменей самый маленький потянул на девять килограммов, а самый крупный на шестнадцать. Отпускать такую огромную рыбу – особое удовольствие. Да-да, всем гигантам я дарю свободу, забирая относительно небольших. Относительно. Мне кажется, что чем крупней таймень, тем грубей его мясо, да и для копчения это не самый лучший вариант. Субъективно, конечно.
За очередным поворотом на дальний от меня левый берег реки вышел косолапый – матёрый медведище с тёмной шкурой. Сейчас они уже стали поспокойнее, не то что в начале лета, когда съедобной зелени ещё маловато и зверь при каждом удобном случае готов войти в режим хищника. Утки на воде хватает и сейчас. А скоро стаи начнут перелетать с места на место, с презрительным молчанием над головой засвистят-зашелестят гусиные косяки. Касательно охоты: утка на убой годится не всякая, надо выбирать. Да я её и не особенно люблю.
Через полкилометра я заметил одинокого северного оленя, однако рука за ружьём не потянулась. Оленя лучше бить осенью, Новиков научил. Когда мы в конце прошлого лета на его зимовье жарили на решётке отбивные, оленина вдруг ароматно запахла грибами! Дегустация показала, что у мяса имеется и соответствующий лёгкий привкус. Как пояснил Дмитрий, прошлый год в тайге был грибной, вот олень сам и нафаршировался.
На зимовье Новикова было пусто. «Нива» промысловика отсутствовала, мотоцикла тоже не было видно. «Казанка» без мотора вытащена далеко на берег, мотор снят. Дом у Димы не такой капитальный, как у меня, и без крытого двора. Наверное, блокгауз или форт промысловику и не нужен, у Новикова есть ещё три маленькие избушки, каждая из которых зимой представляет собой центр плантации капканов всех видов и типов: петлевых, следовых, древесных и проходных-давящих. Некогда ему рассиживаться в зимовье.
Я несколько раз попытался вызвать соседа по рации, затем добросовестно проорал во всю глотку всякие дружелюбные слова. Никто не вышел, наверное, он в посёлке.
При проходе следующего каньона мне пришлось протаскивать лодку вручную, проливных дождей давно не было, и река немного обмелела. Вот в чём преимущество такого судна – голенища резиновых сапог поднял, спрыгнул в воду, и толкаешь вперёд между камнями, используя борт илимки, как надёжную опору.
И опять зашипел под килем водный путь.
Все посторонние мысли ушли в сторону, осталось только то, что затем навсегда отложится где-то в голове на отдельной полочке с восхитительными впечатлениями. Крик кедровки, запах свежей рыбы от воды, вкус хвои у набегающего воздуха и трудное для описания чувство радости от того, что ты занят простой мужской работой, в которой всё как-то спокойно и азартно одновременно. Наверное, это и есть счастье. Не хватало только удара поклёвки в руку. Чего не хотелось? Больше всего мне не хотелось услышать звук далекого выстрела в тайге, сейчас это лишнее.
Последний поворот к месту.
О-па! А место-то заповедное не пустует!
Едва увидев издали эту необычную лодку, я сразу понял, кто в ней находится, тихо озвучив это имя вслух:
– А вот и Пётр.
Обласок – уникальное плавсредство, древнее, как костёр или копьё. Это долблёнка, сделанная по особой технологии из осины, дерева очень податливого. При желании из неё можно вытянуть и длиннющую лодку, и плаху в метр шириной. Особенно важно правильно и качественно сделать нос и кормовую часть – наиглавнейшее дело. От этого будет зависеть устойчивость и ходкость обласка. Работать мастеру приходится чрезвычайно осторожно, выверяя каждое движение. Дерево – не глина. Позволишь топору лишнее, назад не прилепишь. Бортики и днище должны быть тонкими, чтобы обласок получился не тяжелей перышка, но и крепость природную не потерял.