«Обь» быстро замедляла ход.
– Прыгун по левому берегу, двести пятьдесят метров, на мысу у камней, – сообщил Новиков. – Вроде пока один. Сидит.
Гумоз полез за биноклем, а я начал тревожно вытягивать шею, стараясь побыстрей высмотреть тварь. И тут рация голосом Новикова буднично добавила:
– Никита, давай, вали его.
С чего это я, нашли снайпера, они это серьёзно? Сидят там, красавцы такие, оба с дальнобойными карабинами, а стрелять, значит, мне? Я вообще-то на румпеле. Возразить не успел, так как в эфире появился примкнувший к Димке Сарсембаев:
– Не спи, дауншифтер! Специально иду медленно. Не жди, убежит!
Собака, естественно, тоже заметила прыгуна и горела желанием прыгнуть в воду и отправиться на разборки. Поэтому Сарсембаев взял её на поводок.
– Сговорились вы, что ли? – наконец возмутился я.
– Нормально. У кого больше всего патронов? – парировал Дмитрий, еще раз являя рациональную житейскую хитрость, если не хитромудрость матерого таёжника. – Ты же целый цинк себе отмёл! А у нас патроны по счёту, значится. Начинай, давай, не надо его тут оставлять.
Ну да, зачищать лучше всех замеченных.
Тьфу ты! Кивнув Сомову на румпель, я дождался, когда он перехватит управление, взял автомат и полез на нос.
– Одиночными не стреляй, – посоветовал за спиной Михаил. – Так ты, ясно дело, его защекочешь. Ты короткими тренируйся, троечками. В ближнем бою потребуется именно это.
Послушавшись напарника, я переставил переводчик на автоматический огонь.
С открытого прицела стрелять было несколько непривычно, избаловал современного охотника ассортимент оптики. Заполучив АК-105, я сразу начал переживать, что на автомате не установлен коллиматорный прицел, добыть который в Каменных Крестах невозможно.
Ладно, погнали.
Первая очередь ушла в молоко. Вторая пошла лучше, получив пулю, прыгун сразу взъярился, заорав во всё горло. Ну, ты тупой! Это вам не мудрый медведь, который сызмальства знает опасность огнестрельного оружия и позу изготовившегося стрелка понимает сразу. Прыгун и не думал убегать. Что ж, тогда хватай.
Ствол уводило, но не сильно. Приспособившись, я начал компенсировать подброс наведением на мишень, первой пулей целясь чуть ниже. Тройки пошли по месту. Рассвирепев, нечисть эффектно прыгнула с берега на большой валун, оказавшись чуть ближе, а илимка уже подходила. Не промажешь. Ещё после двух очередей прыгун свалился в реку и, запоздало что-то всё-таки сообразив, попытался доползти до зарослей. Тут я его и добил, всадив пару пуль точно в голову.
– Ну, как тебе машинка? – поинтересовался Новиков по рации.
– Отлично! Высматривай следующего, – радостно откликнулся я. – Но коллиматор не помешал бы.
– Ух ты, коллиматор ему подавай… Молодой ещё, зрячий, и так всё увидишь! Дальше идём, скоро сворачивать. Конец связи, – отбился Димка, зато Сомов воспитательный процесс охотно продолжил:
– Сколь патронов сжёг?
– Штук двенадцать…
– Вылущи и пересчитай, – посоветовал Гумоз и замолчал.
Пожав плечами, я отсоединил магазин и вынул из него оставшиеся патроны.
– Ого, восемнадцать ушло!
– Во-во. А надо, чтобы ушёл всего пяток. Понял? Садись за румпель, Длинный Карабин Натти Бампо, сейчас нас в какие-нибудь дебри поведут.
Так и вышло, минут через десять «Обь» круто свернула направо, уходя в речушку Гудкэннэкон, то есть Щучью, на которой в глубине тайги и стоит центральная фазенда Сарсембаева.
Здесь было гораздо тесней. Низкие лесистые берега сблизились, порой лодки проходили всего в трёх метрах от густых зарослей ивняка, в которых запросто могла притаиться изготовившаяся к смертельному прыжку нечисть. Спокойное плавание закончилось, всем приходилось быть настороже. Расслабившийся было Сомов поменял барскую позу владельца белоснежной океанской яхты на актуальную сторожевую. Сидя с помповым ружьём, ствол которого был направлен в сторону береговой зелёнки, он был вынужден то и дело перепрыгивать с одного борта илимки на другой, в зависимости от того, откуда в эту минуту могла исходить опасность.
Я же, управляя в узостях длиной лодкой, ни на секунду не мог отвлечься на разглядывание берегов. Все напряжённо молчали.
Километр за километром мы неуклонно продвигались вглубь тайги, в ту сторону, где мне ещё не доводилось бывать. Стену тайги то и дело разбавляли обширные поляны, белокопытником, или «лопухом таймурским», если не по латыни. Речка успокоилась до сонного состояния, сильно меандировала на местности, где почти не было уклона, течение практически не чувствовалось. Дно поменялось. Вода всё ещё оставалась прозрачной, однако дно совсем другое, заросшее водорослями, а не каменистое, как было всего пяток километров назад. Менялись и берега, яры становились выше. Еще через километр пути справа показались остатки лагеря геологоразведчиков. В восьмидесятые годы прошлого столетия они активно искали здесь жилы исландского шпата. Однако с тех пор, как промышленники научились синтезировать оптический шпат, интерес к природному был утрачен.
Пару раз движение усложнили шиверы – мелководные участки реки с быстрым течением и беспорядочно расположенными в русле подводными и выступающими из воды камнями. В отличие от порогов, шиверы локальны, их последовательность плохо прослеживается, шкиперу трудно выделить линию преимущественного стока воды – струю. Поэтому основная сложность при прохождении шиверы, как и любого препятствия на реке, – определение линии движения судна. Чем я и занимался.
На одной из излучин Ильяс показал рукой на одиноко стоящий лабаз, очень старое, почерневшее от времени сооружение на четырёх опорах-сваях.
– Эвенкийский лабаз, – пояснил он по рации. – Они очень редко его посещают, я ни разу не видел здесь человека. Но кто-то сюда приходит, оставляет нимад. А потом его забирают… Одно время я даже считал, что это припасы для кого-то из беглых родственников, имеющих проблемы с законом.
– А потом? – спросил я.
– Плюнул. Меня это не касается. Никто в мои дела не лезет, я тоже не суюсь в лишнее. Эвенки живут по своим законам.
Нимад – один из древних общественных институтов у тунгусов, в переводе это слово означает «дар», «подарок». Это такой обычай, предписывающий охотнику оставлять добычу или её часть сородичам или соседям. Ещё совсем недавно он был широко распространен среди всех эвенков, уходя своими корнями в далекое прошлое, характеризуя наиболее древний период общественного строя тогда ещё тунгусов – своеобразную форму общего производства и потребления.
В таком дарении действует строгая система, регламент: охотнику-дарителю всегда достаётся голова и сердце добытого зверя, реже шкура целиком или камус. Тунгусы полагали, что голова и сердце – это места, где обитает душа животного. Эти части охотники не отдавали, чтобы не лишиться охотничьей удачи и благосклонности духов. Нимад не просто обычай, в понимании эвенков это – закон. А охотничья удача во многом зависит от благосклонности духов-хозяев. Сейчас такая практика отчасти сохранилась лишь среди эвенков, постоянно обитающих в тайге или тундре, но распространяется на их родственников и знакомых, живущих в небольших поселках.
Об этом обычае я читал, но такого материального сопровождения нимада не видел.
Хозяйство Сарсембаева показалось в положенное время. Лодки медленно пристали к берегу, и Ильяс тут же выпустил Шайтана – для разведки и ознакомления с местом. Учитывая имеющийся у собаки опыт, можно с уверенностью ждать заливистого лая, если самоед увидит названного гостя. Да, иметь такую собачку очень полезно, осознал.
– Задержимся на часок, – решил хозяин. – Я всё проверю, сами понимаете, время надо. Сейчас запущу генератор, Никита, сможешь связаться с Крестами. Отдохнём малёха, и дальше. Выше по речке будет большое озеро, там свернём. Дальше один волок, правда, сложный, на другую речку, и мы на месте.
Мы с Мишкой выбрались и начали приседать, разминая затёкшие ноги. Хорошо тут у него, уютно.
– Ильяс, слушай, а комендант твой знаменитый где обретается? Ну, саблезубый горностай, – поинтересовался Сомов.
– Сейчас объявится. Он думает. Меня увидел, но и пса засёк. Теперь решает, кто из нас главнее, – улыбнулся промысловик и громко свистнул.
К нему тут же подбежал взмыленный Шайтан, судя по всему, не обнаруживший вблизи ничего подозрительного. Хозяин схватил пса за широкий ошейник и предложил:
– Пошли, мужики, в фазенду, с комендантом знакомить буду.
Глава семнадцатаяПоляна Большой Бойни
Старица здесь неожиданно широкая – настоящий залив, а не старица.
Естественно, в ней нет течения, вода почти как зеркало. Стоявшие рядом лодки медленно покачивались. Мелкие волны бежали к красивому песчаному пляжу, желтеющему под довольно крутым и высоким склоном. До берега было всего около сорока метров, но группа молча выжидала, пялясь на берег через оптику: мы с Сомовым смотрели в бинокли, экипаж «обушки» – сразу в прицелы.
– И как это прикажете понимать? – в почти полной тишине вопросил Сарсембаев, выкручивая свой «бушнелл» на максимальное увеличение.
– Слушай, а про баню он тебе чего-нибудь говорил? – спросил Новиков. – Экий, сука, нежданчик.
– Неплохая, кстати, баня, – заметил Гумоз. – Со знанием дела поставлена, удобно.
– Ничего он не говорил! А я теперь ничего не понимаю! – возвысил голос Ильяс. – И про баню не говорил.
– Забыть мог… – неуверенно подсказал я. – Бывший хозяин, он как, богатый человек?
– Да хрена там лысого, а не богатый, обычный мужик, как все. Золота полон рот, вот и всё состояние.
– Тогда действительно несколько странно, – пожал я плечами, опуская бинокль и поднимая к глазам тепловизор, – за баньку мог бы немного налика и попросить, чисто по-человечески.
– Ну! Я ж с понятиями! – поддакнул Сарсембаев. – А с избой-то что случилось, ребята, святой дух помогал?
Никто ему не ответил.
Напряжённая тишина. Она теперь почти всегда напряжённая, мало осталось мест и ситуаций, в которых человек особой зоны может по-настоящему расслабиться. Постоянно ждёшь нападения – отвратительное чувство, к слову, эта перманентна