– Так ведь и здесь режим, дядя. Чисто концлагерь. Клипы музыкальные показывали. Ох, куда же теперь? Мне в посёлке обретаться никак нельзя, заметут! Мужики, что делать-то? Посодют!
– Можешь остаться здесь вольным человеком, – хмыкнул я.
– Шта? Шутишь, дядя? – стиснув зубы, он зло прищурился. – Тебя бы ко мне в балок вчерась…
– Демьян, это он тебя уронил, – по-дружески предупредил везунчика Гумоз.
Тот сразу отскочил метра на четыре, быстро потирая ушибленное ухо. И, глядя на меня с испугом, по-рыбьи начал раз за разом широко открывать рот, а потом громко и протяжно заорал на одной ноте, после чего пулей исчез в любимом балке.
– Обалдеть. Похоже, он действительно дурачком остался, – пробормотал я, кисло улыбнувшись. – Сильно ударил. Ну, вышло так, вышло!
Однако Новиков поднимая к плечу карабин, смотрел в том же направлении, что и Везунчик.
И не на меня, а куда-то за спину. Что ещё?
Пытаясь как можно быстрее увидеть цель, мы странным образом искали её где угодно: у въезда в карьер, вокруг экскаватора, стоящего на самом виду, по обе стороны от громады промприбора и вдоль короткой дороги, ведущей к грохоту.
Но только не на центр поляны.
А она стояла там – очень высокая, судя по траве и кустам по соседству, худая женщина с распущенными волосами. Длинными и седыми. В живописном, если этот эпитет может соответствовать ситуации, тряпье неопределённого цвета и с каким-то убором на голове в виде шлема с висюльками по бокам. Я смотрел на неё через открытый прицел, а мужики разглядеть незнакомку в оптику не успели.
– Это опять она! – истерически заорал везунчик из глубины балка, отчего все невольно вздрогнули. – Валите чертовку, валите! Главная у них!
Мы опять вскинули стволы, но женщины на месте не оказалось.
– Где баба-то? – выдохнул Ильяс, до белизны пальцев сжимая карабин.
Женщина тем временем снова невозмутимо глядела на нас. Непостижимым образом она переместилась далеко в сторону и теперь стояла под склоном, по которому в долинку недавно спускалась группа. Вот она подняла вверх костлявую руку, широкий рваный рукав парашютиком свалился на плечо… И призывно помахала, словно предлагая подойти ближе. Ага, как же, сейчас!
Никто не успел выстрелить.
Вокруг женского силуэта призрачным овалом неожиданно возникло белое свечение. Облачко быстро становилось всё ярче и ярче, и вдруг бесшумно взорвалось, выпустив в стороны росчерки серебристых стрелок!
– Твою мать… Синильга! – простонал Новиков, и мы ответили ему слабым эхом последнего слова.
Из огромного молчаливого леса повеяло ледяным ветерком.
– Стреляйте! – всё ещё призывал всех ушибленный.
И тут она побежала. С дикой скоростью перебирая ногами, чертовка, или кто там явился перед нами из ниоткуда, в несколько мгновений пересекла поляну поперёк и скрылась в чёрной тайге!
– Ну, во-от! Упустили, придурки! – подвывая от страха, заревел трясущийся моторист промприбора, выбираясь наружу.
А тайга жила своей обычной жизнью. Степенно покачивали верхушками старые ели, трепетали молодые листья берёзок, полосатый бурундук бесстрашно пробежал совсем рядом по прошлогодней хвое и юркнул под один из балков. Суетились на своих тайных тропах мыши, где-то тонким свистом перекликались мелкие птицы.
– Жди беды, сейчас приведёт, – неслось из-за спины.
– Заткнись на шконке! Такие наводки нам знакомы, – отметил Гумоз, закидывая на шею так и не протёртый тряпицей «кедр». – Командир, что мы в таких случаях делаем?
– Сваливаем галопом, что ж ещё, – без труда вспомнил я.
Глава восемнадцатаяТрудный путь к Таймуре
Ох, и сложная ты нравом, речка Батоби!
Через каждую пару километров меняешься… Теперь мне стало понятно, почему Ильяс Сарсембаев не хотел добираться к отъезжей избе по ней, следуя против течения. Сплавляться с вырубленным мотором вполне можно, сберегая винты на мелях, пусть они почти у всех поселковых и защищены решётчатыми кожухами. Двигаясь вверх, подвесник не выключишь.
Стояла жаркая безветренная погода. Повылазило много мошкары, комарья и даже оводов-паутов, пик активности которых уже прошёл. Хорошо, что запаслись репеллентами.
А ещё здесь очень много амиканов.
В самом начале пути мы увидели медведицу с пестуном, переплывающую реку. Первой вышла на берег мамаша, дождалась своё чадо, и уже вместе они вломились в лес.
Через пару часов после того, как лодки вышли из старицы основного русла, течение Батоби совсем ослабло, река стала шире, появились мелкие песчаные перекаты и множество островов. На одном из длинных мелких перекатов моторы пришлось заглушить, флотилия медленно пошла сплавом. Путь новый, а направились мы по нему по настоянию Димы Новикова. Признаться, мне тоже не хотелось возвращаться прежним путём. Одна лишь мысль о том, что опять придётся корячиться на волоке, заставляла вздрагивать. По Батоби путь длиннее, но зато без экстрима и подвигов первых мангазейских казаков. Выскочим на Таймуру немного выше, и вниз по течению, к Глухарям.
Здесь настоящий медвежий край, кругом большие и маленькие следы, они видны на каждом плёсе. За очередным поворотом взору открылась необыкновенная картина. На зеленой пойменной террасе острова, густо поросшей сочным диким луком, спиной к проплывающим сидел здоровенный медведь. Зверь спокойно и очень аппетитно лакомился лучком, срывая его, тщательно отряхивая от земли и большими пучками отправляя в пасть.
Я почти шепотом произнес «пятый», показывая рукой на медведя, и на всякий случай подтянул автомат поближе. Все притихли. Сарсембаев достал маленький фотоаппарат. Караван медленно несло течением к хозяину тайги, который пока не замечал приближающиеся в тишине лодки.
И когда до зверя осталось метров тридцать, Гумоз вдруг громко его окликнул:
– Эй, мужик, ты чего здесь делаешь, а?!
Огромный хищник медленно обернулся, зажав в правой лапе целый сноп дикого лука, затем отвернулся, как ни в чём не бывало, машинально сунув пучок в пасть. И снова обернулся, но уже резко, необычайно легко для его размера и веса, вскочил и, как подорванный, бросился наутек в сторону коренного берега. Там он поскользнулся на мокрой илистой гальке, грохнулся всей тушей, поднялся и, наконец, скрылся в береговых зарослях. Фотоавтомат Ильяса беспрерывно сверкал фотовспышкой. Экипажи веселились вовсю, подгоняя мишку улюлюканьем.
Пока что никаких серьёзных эксцессов. Спокойное тихое плавание с попутными зрелищами и театральными представлениями. Это из хорошего. А из плохого вот что: петляет Батоби страшно, не русло, а сплошные складки, плотные, как спрессованные кишки.
Демьян Везунчик, будь он неладен, угодил в гвардейский экипаж илимки, и это тоже из плохого – достал он нас с Гумозом до самой крайности… Спасённый моторист промприбора постоянно ныл, жаловался на жизнь-судьбу, подорванное на прииске здоровье и гестаповцев-охраников, которых он парадоксальным образом почему-то называл жидами.
– А этот ваш поселковый участковый сильно лютует? Что за мент, законник или договорной?
– Да кому ты сейчас нужен, обормот, – какое-то время успокаивал его Сомов.
– Им лишь бы палку в отчёт поставить… Заметут меня!
– Здесь ныряй и дуй пешком на Красноярск. Ребята рассказывали, что если через сопки, то полдня ходу, – ржал Мишка.
– Шуткуешь? Может, вы меня укроете? Отработаю…
И далее в том же духе. Он то замолкал, то начинал снова, и не только с просьбами, но и с угрозами, с упоминанием каких-то лютых авторитетов из группировок, которые, естественно, спят и видят, как бы за него вписаться.
Недавно этот идиот потерял Мишкину пальму, которую тот ему дал для защиты, устав выслушивать стоны о своей полной беззащитности. Усевшись на носу, Демьян принялся тыкать ножевидным клинком в воду, стараясь подцепить водоросль или рыбину. Вот и доигрался.
Я сразу остановил илимку, впереди по радиокоманде встала и «Обь».
– Доставай, – коротко приказал Гумоз, нехорошо улыбаясь.
– Я тебе что, Ихтиандр из кино, чтобы по приказу жемчуга со дна тягать! Там холодильник, а я чихаю!
– Ах ты падла!
Мне подумалось, что Гумоз просто набьёт ему морду, но идейный бич-философ превзошёл все ожидания! Сомов тут же по-комиссарски выхватил из кобуры наган и выпалил у Везунчика над ухом!
Тот уже традиционно завыл голодным волком, а мне опять пришлось хватать радиостанцию и докладывать промысловикам, что здесь идёт не война, а нормальный воспитательный процесс. Утерянная пальма была найдена и доставлена на борт с четвёртой попытки. На том скандалы не закончились и, хотя температура воды в реке на самом деле была вполне нормальная, а день тёплым, Демьян начал трястись и скулить с обещаниями в кратчайший срок помереть от лютого холода.
Чуть не присоединившись к избиению младенцев, я сообщил о скандальном происшествии мужикам, и мы вынужденно встали лагерем на каменистом островном пляже – чего теперь делать, надо сушить идиота. Стояли, впрочем, недолго, надежда до наступления ночи успеть подобраться хотя бы к Глухарям ещё сохранялась. Пока этот недотёпа сушил одежду на костре из наскоро собранного плавника, Ильяс, имеющий интерес к этому занятию, побродил по бережку, обошёл весь островок и насобирал полведра яшмы, халцедонов и агатов! Богатый край – Эвенкия, чего тут только нет.
После привала отправились дальше – начинался новый участок реки, и здесь не узнать Батоби! Берега красивейшие, высокие. Попадались очень причудливые скалы, похожие на древние развалины рыцарских замков, с ними чередовались пологие, покрытые хвойным лесом. И над всем этим нависало невероятно красивое северное небо. Эти низкие облака, подсвеченные уже опускающимся солнцем и отраженные в зеленоватой воде, буквально завораживали.
Погода продолжала радовать. Но что-то в ней всё-таки тревожило Мишку Сомова. Поглядывая на появившиеся перистые облака, блестящие под солнцем, он после прохождения очередного переката сказал: