– Очень рад, – вежливо, но сухо сказал Лазо, разглядывая Лаврова внимательными, ничего не упускающими глазами. А Лавров бесцеремонно развалился в кресле у стола, оглядел вагон и с сожалением произнес:
– А ты, паря, бедно живешь, очень бедно. Хвати, так гостя-то и угостить нечем. Не годится так командующему фронтом жить.
– Ну и что же из этого следует?
– То и следует, что не живешь соответственно чину.
– А вы что же, собственно, в гости ко мне прибыли или за назначением? – задетый его словами, спросил Лазо.
– Экий ты, братец, строгий. Сразу и в амбицию вламываешься, – принялся Лавров раскуривать фарфоровую трубку с длинным мундштуком. Раскурил, затянулся два раза и спросил: – Обедом-то, надеюсь, угостишь?
– К сожалению, кроме гречневой каши, ничего предложить не могу.
– Что же, сойдет и каша, если к ней соответствующее прилагательное сделать. Бутылка водки, думаю, найдется?
– Водки не держу. Так что ничего у нас с вами не получится. Давайте лучше о деле поговорим. Какой численности ваш отряд?
– Без малого восемьсот гавриков.
В это время в вагон вошел Василий Андреевич. Он громко рассмеялся:
– Не красноармейцев, значит, а гавриков. Что это за пренебрежительное отношение к своим бойцам?
– Кто это такой? – не удостоив Василия Андреевича ответом, не взглянув на него, спросил Лавров у Лазо.
– Мой помощник по политической части.
– Комиссар, значит? – иронически хмыкнул Лавров, шевеля усами. – То-то и суется во всякую дыру. И как только ты терпишь этого надсмотрщика над собой…
Густые черные брови Лазо сошлись у переносья, дрогнули обветренные губы:
– Это еще что за хамство, гражданин Лавров! Комиссары нужны нам для пользы дела, и они у нас будут. Агитацию разводить против них мы никому не позволим.
– Да целуйся ты со своими комиссарами, если уж так они милы тебе. Только в мой отряд их не присылай. Толку я в них не вижу.
Видя, что Лазо гневно нахмурился, Василий Андреевич сказал ему:
– Подожди, Сергей. Разреши мне потолковать с Лавровым.
– Не о чем нам с тобой толковать, – хмуро прорычал Лавров. – В разговорах ты, конечно, собаку съел, а хвати, так не знаешь, как у винтовки затвор собрать.
– Допустим, это правда. Но ведь ты и сам воевал до сих пор только на иркутских базарах. Видел я, как штурмовал ты со своими молодчиками в прошлом году там магазины и винные склады. Так что героя из себя не строй… А теперь скажи: зачем ты сюда приехал?
– В бабки играть, – ухмыльнулся Лавров.
– Ты зубы не скаль. Я серьезно спрашиваю: зачем ты пожаловал на фронт?
– Воевать приехал. Кажется, это каждому дураку ясно.
– Тогда получай у командующего предписание и сегодня же отправляйся на передовую. В тылу околачиваться нечего. Не успели твои молодчики появиться, как занялись мародерством.
– Откуда ты это взял? Во сне пригрезилось?
– К сожалению, нет. Сегодня твои люди пытались угнать у бурята овец и чуть не убили меня, когда я погнался за ними.
– Да не может этого быть! У меня насчет мародерства строго.
– Строго, не строго, а все следы ведут в твой отряд. Я это сам проверил сейчас.
– Ах они мерзавцы! Да я им за такое дело головы пооткручиваю, – с явным притворством возмутился Лавров.
– Головы им можете не откручивать, – сказал Лазо, – но арестовать их придется. Для суда над такими людьми у нас существует ревтрибунал.
– Понятно, товарищ Лазо, – сказал Лавров и, немного помедлив, попросил отвести для него участок на передовых.
– Хорошо. Участок вы получите, – жестко сказал Лазо, в упор глядя на Лаврова, – но вы обязаны соблюдать дисциплину и воевать, а не барахольничать. И еще одно: если мы сочтем нужным, мы назначим к вам комиссара.
– Ладно, – приглушенно прохрипел Лавров, – раз уж такие у вас порядки, присылайте и комиссара.
Лазо многозначительно взглянул на Василия Андреевича и пригласил Лаврова к столу, на котором была развернута карта района боевых действий. Он показал карандашом на бурятский выселок Дырбылкей и приказал Лаврову с его отрядом расположиться на этом выселке. Там сейчас занимал окопы отряд черемховцев, который нужно было сменить и перебросить под Шарасун.
Лавров вытащил из кармана спичечную коробку, взял из нее спичку и стал измерять ею расстояние от выселка до железной дороги. Потом сказал:
– Что-то больно далеко ты меня от линии посылаешь. Дал бы мне участок поближе.
– Бросьте торговаться.
– Ну что же, раз так, то пусть будет Дырбылкей, – нехотя согласился Лавров и, распрощавшись, ушел из вагона.
Едва он вышел, как Василий Андреевич сказал Лазо:
– А все-таки, должно быть, придется прогнать его ко всем чертям. Пользы от его отряда не жди. Один вред.
– Дорогой Василий Андреевич, прогнать его никогда не поздно. Я не верю ему так же, как и ты. Но если прогнать его без достаточных оснований, некоторые товарищи из Центросибири подымут большой шум. Они считают до сих пор, что с анархистами можно сотрудничать. Но это, по-моему, только иркутская точка зрения. – Помедлив, он вдруг весело, с загоревшимися глазами сказал: – Поеду-ка я, Василий Андреевич, на передовые! А зачем еду – сейчас скажу. Попрошу только к карте.
На карте, между Тавын-Тологоем и китайским городком Маньчжурией, проходила вдоль границы узкая извилистая дорога. Там, где над долиной нависал выступ западного отрога пятиглавой сопки, был воткнут в карту желтый флажок.
– Что, по-твоему, обозначает этот флажок? – спросил Лазо с лукавой улыбкой, и по этой улыбке сразу можно было понять, как он еще молод.
Василий Андреевич пожал плечами.
– Трудно сказать, Сергей.
– Вот именно, товарищ комиссар. Вдруг ты и не поверишь. А находится здесь… – Лазо нарочно сделал большую паузу, чтобы разжечь интерес у Василия Андреевича. Затем с нескрываемым торжеством и задором сообщил: – Главный штаб атамана Семенова.
– Штаб Семенова? Да не может быть! – разволновался Василий Андреевич. – Ведь это… это всего в четырех километрах от передовой. Откуда такие сведения?
– Сведения, как говорится, из авторитетного источника, – и снова выразительное, юношески свежее лицо Лазо осветила улыбка. – Мы считали, что атаман отсиживается в Маньчжурии, а он, как видишь, в пределах досягаемости нашей артиллерии. Но пусть пока спит спокойно, если не страдает бессонницей. А мы давай спросим себя, как спрашивал студентов один маститый профессор: какой же, господа, отсюда следует вывод?
Необыкновенно подвижные и красиво изогнутые брови Лазо взметнулись кверху. Но вот глаза его стали серьезными и брови опустились вниз, почти сойдясь у переносья. Слегка картавя, заговорил он другим языком, языком политика и стратега:
– Раздоры между Семеновым и китайцами – факт. Не случайно в четырех километрах от передовой он считает себя в большей безопасности, чем на маньчжурской территории. Китайцы давно не рады этому незваному и беспокойному гостю.
– Тогда бы и кончили с ним, чем отправлять в поход на нашу сторону. У них такие силы, что они могли его разоружить в два счета.
– Могут, да, очевидно, нельзя. Есть у атамана такие опекуны, которых китайцы серьезно потрухивают. Боюсь, что японские дивизии не в Порт-Артуре и Мукдене, а гораздо ближе к нашим границам. Малейший повод с нашей стороны – и они вторгнутся в Забайкалье. Один снаряд, случайно залетевший на китайскую землю, может стать таким поводом. Об этом должны знать все командиры и красногвардейцы. Особенно следует предупредить твоих земляков, многие из которых спят и видят побывать в Маньчжурии, – и, заметив, что Василий Андреевич недовольно зашевелил своими бровищами, Лазо поспешил добавить: – У казаков много достоинств, но есть и один старый дурной обычай. Приторачивают они к своим седлам большие сумы и не любят привозить их домой пустыми.
– Такой грешок водится, – рассмеялся Василий Андреевич, – это я знаю и учитываю. Сегодня же напишу указание всем политбойцам и коммунистам казачьих частей. А завтра кое-куда выеду и сам.
– Нет, ты пока побудешь в штабе. Я ведь не сказал тебе еще о своем замысле. Семеновский штаб мы должны захватить или уничтожить. Операцию нужно провести в течение ближайшей недели. Разгром или захват штаба будет сигналом для всеобщего нашего наступления.
– А точно ли установлено, что штаб именно в этом пункте? – ткнул Василий Андреевич мундштуком своей трубки в желтый флажок.
– Располагаем мы следующими данными, – подстегнутый его сомнением, заговорил Лазо, стараясь быть по возможности точным. – Позавчера ночью разведка дальневосточников проникла в тыл противника в районе высоты 440, 0. В долине она наткнулась на восемь больших американских палаток. Палатки охраняются тремя броневиками и полуротой особого маньчжурского отряда. Разведчикам удалось приблизиться к палаткам настолько, что они вдоволь наслушались песен подгулявших офицеров. Они установили, что особенно сильно охраняются две палатки, в центре. Чтобы уточнить эти сведения, вчерашней ночью туда ходила разведка под командой твоего посёльщика Муратова. Муратов пробрался в тыл противника западнее озера, что находится у пограничного знака номер 2011. Оттуда он двинулся к югу вдоль границы и, обойдя палатки, приблизился к ним со стороны города Маньчжурии. Он хотел захватить «языка» и с двумя разведчиками близко подполз к одному из семеновских часовых, спасло которого исключительно редкое в практике разведчиков обстоятельство. На дороге из Маньчжурии появились три легковых автомобиля с зажженными фарами. Мчались они к палаткам. Часовой окликнул ехавших, они на минуту остановились и затем проследовали дальше. А к часовому подошел не замеченный раньше разведчиками подчасок и спросил, кто приехал. «Генерал Бакшеев с какими-то японцами», – последовало в ответ. Муратов, к чести его, знал, что Бакшеев начальник семеновского штаба. «Языка» он решил не брать. Все стало ясным и без этого.
– Что же ты намерен предпринять?
– В одну из ночей, которая будет достаточно темной, думаю послать для захвата штаба отряд из отборных людей. Каждый боец этого небольшого отряда должен не теряться в ночных условиях, отлично владеть гранатой. О том, как лучше осуществить этот план, я уже советовался с Фролом Балябиным и с начальником штаба. Балябин сейчас проводит личную рекогносцировку на правом фланге, откуда лучше всего проникнуть в тыл противника. Предварительно могу сказать, как я намечаю осуществить эту рискованную операцию. Вот погляди, – наклонился Лазо над картой и, водя по ней карандашом, стал с увлечением излагать свой замысел.