Первым делом они выкопали глубокие широкие ямы. Копать было сущей мукой: при каждом ударе лопаты промерзшая насквозь земля разлеталась вокруг белоснежными искрами. Потом они разжигали в ямках огонь, чтобы растопить лед, а заодно и удобрить почву пеплом. Затем подстилали тонкую пленку и засыпали ее толстым слоем травы, чтобы лед со снегом не просочились внутрь и не погубили корни. Дерево ведь в казармы не унесешь, ему суждено выживать под открытым небом.
Каждый ствол они плотно обмотали соломой, укутали полиэтиленом, а корни засыпали землей. И уже затем, приходя сюда каждый раз, продолжали обогревать деревья своими горящими взглядами и пылкими молитвами.
В июне их деревца зазеленели: покрылись тоненькими желто-зелеными листочками. В июле листья стали шире и гуще. В августе зеленые шапки перед казармами было видно даже издалека. И хотя за это время несколько раз выпал град – горошины величиной с куриное яйцо выкосили чуть ли не треть посадок – больше половины саженцев все-таки прижилось.
Теперь застава радовала глаз. Эти юные деревца казались солдатам прекраснее любых цветов. Они представляли, какими вырастут эти деревья, как здорово будет читать или вести беседы в их мирной тени – фантазиям не было конца. Каждый день – после зарядки, после дежурства или уже перед сном – все непременно приходили проведать маленький сад. Присаживались на корточки и фотографировали саженцы. И хотя даже на корточках люди высились над крохотными саженцами, как великаны, они с гордостью повторяли, что деревьев выше этих не видели еще никогда. И это было чистой правдой, ведь здесь, на снежном высокогорье, эти деревца возвышались, не ведая равных, над всем белым светом.
Даже Сэнгэ, Найя и Ламу, осознавая великую важность саженцев, исправно задирали под ними лапу, удобряя скудную почву со всей собачьей ответственностью.
Вся жизнь на заставе теперь крутилась вокруг этих деревьев. Каждый заботился о них трепетно и с великой надеждой ждал, пока они вырастут. Но сердце Юэляна так и сжималось от тревожных предчувствий. «Если они так легко приживаются, – спрашивал он себя, – почему же на всей заставе ни деревца не выросло до сих пор? Если это так просто, почему никто не сажал их раньше?»
Увы, тревоги эти оказались не напрасны. Свирепый ураган обрушился на них уже в сентябре и выкосил все саженцы до единого. Конечно, к ураганам их заставе было не привыкать. Шквальные ветры частенько не давали разлепить глаз на ходу, а иногда и сбивали с ног. Когда солдаты возвращались с дежурства, их ноздри и рты были забиты песком, а перед каждым обедом миски на столах раскладывались вверх дном, иначе песок окажется в них раньше еды и очень скоро сотрет все твои зубы в порошок.
Но та сентябрьская буря оказалась сильнее всех предыдущих. Восемь баллов! Насколько, вообще, ужасен восьмибальный шквал? Он перевернул висевшую за домиками телевизионную тарелку, посрывал с крыш жестяную кровлю и выбил несколько окон в казармах. Юэлян в тот день дежурил, и ему пришлось примотать себя ремнем от рюкзака к каменной стеле: иначе на ногах было не устоять. С дежурства он вернулся с лицом, исцарапанным песчинками в кровь, и вытряхнул полтаза песка из одежды.
Какая судьба уготована при таком ветре деревьям высотой меньше метра, догадаться нетрудно. Перевернутую тарелку можно повесить обратно и закрепить кронштейн булыжником. Сдутый с крыши жестяной лист можно постелить заново и придавить камнями. Но как починить деревья? Выдранные с корнем, они унеслись туда, откуда не возвращаются. Из всего садика уцелело одно-единственное деревце, которому посчастливилось расти под защитой поленницы. Все его листья оборвало, а ствол покосился, но все-таки выстоял.
Теперь Юэляну стало ясно, почему деревья на заставе Годунла не росли никогда.
– Не смотрите, что в Ядуне полно деревьев! – умничал Чжоу Цзюньцзе. – В горах выше снеговой границы деревья умирают если не от мороза, так от жажды. Старина Сун как-то рассказывал, что один боец после дембеля спустился с гор – и ну обниматься с первым попавшимся деревом, обливаясь слезами. Потому что не видел деревьев уже три года! Вот и я после дембеля, как пить дать, буду обниматься с деревьями и хохотать от счастья!
Юэлян промолчал: болтовня Чжоу его утомляла. Он смотрел на выжившее голое деревце и чувствовал, что, несмотря на великую грусть, его сердце не желает сдаваться без боя.
– Не вешать нос! – утешал их взводный. – Не прижились в этом году – посадим новые в следующем! Зато мы получили ценный опыт. Теперь мы знаем, что саженцы нужно укреплять или ставить для них палатки от ветра. Так или иначе, деревья на заставе появятся непременно!
Но Юэлян не собирался ждать так долго. В следующем году он, возможно, уже покинет заставу и должен вырастить дерево до отъезда. Он долго, пока ноги не затекли, сидел перед голым деревцем, а потом объявил:
– Оно еще не погибло. Просто потеряло все листья. Да, оно похоже на метлу, воткнутую в землю. Но там, под землей, его корни все еще живы. Оно просто в зимней спячке! Ясно вам? Уснуло на зиму! А весной обязательно оживет…
Чжоу привычно скривил губы:
– Чушь какая! Думаешь, если на тыкве полоски нарисовать, она станет арбузом? Не все так просто! Вот давай поспорим: если будущей весной оно оживет и пустит листья, то я… отдежурю за тебя два раза подряд!
– Да кому нужны твои дежурства? – отмахнулся Юэлян. – Если оно выживет, ты признаешь перед всеми, что ты балабол и чуть не накаркал беду.
– Да без проблем! – согласился Чжоу Цзюньцзе. – Ну а если не выживет, и ты мне проспоришь? Что тогда?
Юэлян лукаво ухмыльнулся:
– А я не говорил, что принимаю спор.
– Ну-у, так не пойдет! – протянул Чжоу. – Если не споришь, то и не проиграешь. А без проигравших и спорить неинтересно…
– Ты ужасно догадлив, – отрезал Юэлян.
По правде говоря, сомневался не только Чжоу: похожее недоверие сквозило в глазах у многих. Но Юэлян верил в то, что сказал, всем сердцем. И повторял про себя: «Вы у меня посмотрите, я непременно спасу его. Даже если никакой награды не получу. Я просто не верю, что в этих горах нельзя вырастить дерево. В Чунцине одни скалы, и что? Там в расщелинах целые заросли! Почему же здесь не может вырасти даже деревце? Холод мешает? Кислорода мало?»
Так Юэлян нашел, за что бороться: он спасал свое дерево. Разве взводный говорил не о том же? Подвиг начинается с простых вещей. А еще он говорил: «Что важно для заставы, то важно и для себя самого…»
И Юэлян продолжал навещать свое деревце каждый день: поливал теплой водой, разговаривал с ним. Он был уверен, если оно переживет зиму – выживет обязательно. Главное – не опускать рук.
Заметив его одержимость, взводный приказал другим солдатам поставить над деревцем палатку – хоть какая-то защита. Вскоре это деревце стало средоточием не только его надежд, но и усилий многих его сослуживцев. Вот почему он так взвился, когда Дава отгрыз последние ветки.
Теперь, когда деревце вновь пострадало, Хуан Юэлян решил ухаживать за ним с удвоенной силой. Не придумав ничего лучше, он снял с себя ватник и укутал им дерево. Надвигались морозы, и от соломы было уже мало толку, а едва обрушится снегопад, все обледенеет, и деревцу придется совсем несладко. Вот Юэлян и укутал его своим ватником, чтобы хоть немного согреть.
Оказалось, что он как в воду глядел. Той же ночью их завалило снегом.
С большими снегами всегда приходили ветра. Их заунывный вой наводил ужас не хуже волчьего. Небо застила бездонная пелена снежинок размером с гусиные перья. Если такая снежинка падала на ладонь, можно было четко разглядеть все шесть ее блестящих и прозрачных лучей. Когда такой сильный снег идет при низкой температуре, сугробы растут буквально на глазах: один локоть, два – а там уже и метр…
Это был второй снегопад за все время, что Юэлян служил на заставе Годунла. Поначалу снега выпало совсем немного – по щиколотку. Но во второй раз было уже страшновато: утром бойцы попытались открыть дверь, но та не открывалась даже на сантиметр, как будто за одну ночь их казарму замуровали в какую-то белую стену. Выражение «снег запирает двери» для этой заставы – не преувеличение, а точная картина того, что здесь происходит.
Откуда же у богов столько сил, чтобы обрушить на землю такое немыслимое количество снега? И где они хранили этот снег до сих пор? При виде белой стены за порогом у Юэляна просто челюсть отвисла. Шутка ли – в одно мгновенье увидеть снега больше, чем выпало бы в родном Чунцине за всю его жизнь!
Командир отделения и старина Сун – один плечами, другой ногами – все-таки ухитрились пробить в снежной стене проход. Они сбегали за инструментами: лопатами и совками – и принялись расчищать дорожку. Ступив на нее, Юэлян решил, что она очень напоминает траншею.
– Боги милостивы! – заявил взводный. – Перед тем как прислать метели, дали время подготовить запасы, а иначе пришлось бы туго.
– Так точно! – подтвердил старина Сун. – В этом году, считай, снег еще поздно выпал. В прошлом году нас завалило уже к концу сентября… Да так, что машины с запасами чуть не застряли в дороге!
Снег перестал, но утреннюю зарядку пришлось отменить, и старина Сун с парой солдат заковыляли по сугробам помогать на кухню. Вода в кухонной бочке замерзла, шеф Кун лязгал по ней лопатой, но лед не поддавался. Делать нечего: набрав в чайник снега, он растопил его на печке, чтобы на талой воде надавить на всех в скороварке жидкой рисовой каши.
Да, такую кашу не варили, а именно что выдавливали при помощи скороварки. Ведь на такой высоте падала не только температура воздуха, но и давление, а значит, понижалась и точка кипения. Другими словами, на высоте более четырех тысяч пятисот метров воду невозможно нагреть до ста градусов: она закипает уже после восьмидесяти. Сколько ни грей, до девяноста не доберешься, а при восьмидесяти с чем-то градусах обычный рис получается сырым и совсем безвкусным. Поэтому, если служишь в Тибете, ты будешь готовить что рис, что лапшу, что пампушки в специальной военной скороварке – огромной, чуть больше Сэнгэ.