Дождавшись, пока все командиры уйдут, я запрыгнул на кровать и устроился в ватном гнездышке братишки Хуана, прикрыл его собой – этаким «собачьим одеялом», – чтобы он наконец согрелся, пропотел и перестал температурить.
Братишка Хуан беседовал со мной своим хриплым голосом:
– Дава, тебе нравится на нашей заставе? Мне вот очень нравится. Да, условия непростые, зато мы одна команда. Взводный сейчас отругал меня, потому что сам разнервничался. Мы с ним практически одногодки, но он командир и несет большую ответственность. Я действительно был неправ. Мне самому с простудой сидеть, конечно, не очень приятно, но другим это приносит еще большие хлопоты. Он шмыгнул носом и продолжил:
– Все, кто живет на этой заставе, относятся ко мне по-доброму. Даже Чжоу. Иногда он, конечно, мне житья не дает, но это он не со зла.
Он просто балабол, любит какую-нибудь глупость ляпнуть. А старина Сун… Ты не смотри, что он все время ходит мрачнее тучи, сердце-то у него доброе. Мы здесь все друг другу как братья. В Тибете и так непросто живется; людей вокруг и так мало, а без друзей совсем пропадешь. По правде говоря, здесь мне даже веселее, чем дома!
Я не мог понять, как такое возможно. Мне и самому нравилась застава, но как же я скучал по маме!
Братишка Хуан достал свою папку, погладил ее:
– Мой отец тоже был пограничником. Он погиб, когда я был совсем малышом. Я его очень люблю, хотя ни разу не видел. А теперь, когда прочитал все его письма, люблю еще сильнее…
Ах вот оно что! Неудивительно, что он эти письма никому не показывает. Значит, отец братишки Хуана погиб? Я тихонько лизнул ему руку в надежде, что ему передастся мое сочувствие. Братишка Хуан умолк, словно боролся со слезами, а затем раскрыл свою папку.
– Смотри! Эти письма я прочитал вдоль и поперек, так что они помялись. Тогда я сложил их в папку: каждую страницу в отдельный файл, так безопаснее. Теперь я могу читать их всю жизнь напролет…
Он остановился на одной из страниц и прочитал:
Сынок!
Вчера я, наконец, дорвался до телефона и получил радостную весть о твоем рождении! Твой дед рассказал, что ты родился пухленьким – три с половиной килограмма! Красота! Как же я рад! Когда вырастешь, непременно станешь отличным солдатом! Я не смог быть рядом, когда ты появился на свет, потому что на нашей заставе кое-что произошло, и я перенес свой отпуск. Дед сообщил, что твоя мама порядком намучилась. Мне больно это слышать, и я постараюсь возместить все ее мучения. Когда вырастешь, сынок, будь с мамой поласковее! Я уже подал прошение о поездке домой, и как только его утвердят, тут же приеду тебя повидать. От одной этой мысли я не могу усидеть на месте: хочется прыгать от радости. Но как раз этого мне и нельзя, ведь как командир перед своими солдатами я должен оставаться серьезным…
Милый сын,
Не успел я отправить предыдущее письмо, как мое прошение утвердили. Но я, поколебавшись, все же решил приехать чуть позже – еще через две недели. К нам в роту прибыли новобранцы, они пока не освоились, а некоторые даже успели простыть. Чтобы не изводить себя, лучше уж я побуду с ними еще пару недель. К тому времени уже потеплеет, они пообвыкнутся – вот тогда и поеду. Милый сынок, не спеши расти, дождись своего папу. Прости меня, ведь ты уже пришел в этот мир, а я все еще в тысячах километров от тебя. Но на папе большая ответственность, и я обязан нести ее с честью…
На этих словах у братишки Хуана предательски дрогнул голос.
Я продолжал вылизывать его руки. Его кисти были сильно обморожены: кожа растрескалась, и кое-где проступили кровяные прожилки. На всей заставе не найдется ни одного солдата с полностью здоровыми руками: пальцы у каждого если не обмороженные, то потрескавшиеся или с отдавленными ногтями. Ничто не защищало эти руки от сухого и морозного воздуха здешнего высокогорья, пока солдаты тренировались, стояли на вахте, занимались физической работой. Каждому бойцу выдавались варежки, но их почти никто не носил. У братишки Хуана кончики пальцев распухли и покраснели, как морковки. Они наверняка сильно болели и чесались, и я так надеялся, что смогу зализать ему эти травмы…
Но, видимо, перестарался. Братишка Хуан вдруг отдернул руки:
– Отстань, дурачок, больно же!
Я смутился и перестал. Он потрепал меня по голове:
– Теперь у меня есть не только братья по оружию, но и Дава. Ты тоже моя семья!
Я смотрел братишке Хуану в глаза и мысленно говорил: «Да, я твоя семья. Как еще я могу помочь тебе?» Я помнил, как бережно и старательно братишка Хуан заботился обо мне, когда заболел я сам. Теперь жар у него – моя очередь проявить заботу. Сперва я помогу ему сбить температуру. Что еще? Лицо красное от лихорадки, из носа течет, грудной кашель… Взводный сказал, ему нужно пропотеть? Значит, поддам парку, пусть согревается. Не зря ведь мама говорила, что во мне есть энергия!
Но как же мне поделиться этой энергией с кем-то другим? Я спрыгнул на пол и закрутился, как волчок. Кругом, еще и еще… Голова кружится… Почему братишка Хуан до сих пор не начал жаловаться, что ему горячо? Я услышал его удивленный возглас:
– Дава? Ты чего, дурачок? Хочешь поймать собственный хвост?
От головокружения я повалился на пол и задрал лапы к потолку, чтобы отдышаться. За окном послышался крик Лобу Цыжэня:
– Юэлян, иди посмотри! Мы тут снеговика слепили!
Братишка Хуан мигом вскочил с кровати. Совершенно не похожий на больного, он в три прыжка очутился на улице. Перевернувшись обратно на пузо, я взял себя в лапы и поспешил за ним.
Под ослепительным солнцем на расчищенной мною площадке между турниками и брусьями красовался огромный снеговик. Ростом выше братишки Хуана да и в плечах покрепче. Просто красавец! Глазами ему служили два круглых камешка, носом – морковка, а ртом – какая-то палочка, изогнутая так, словно он задорно улыбался. Шею украшал зеленый… шарф? Я присмотрелся. Нет, не шарф, а чьи-то старые подштанники. Ого, ловко придумано! На голову снеговику нацепили шапку-ушанку, уже настоящую. А главное, обеими руками он сжимал перед грудью лопату, как будто стоял с ружьем наперевес. Вылитый солдат – хоть сейчас в атаку!
Все бойцы наперебой спешили сфотографироваться со снеговиком. Принимали самые разные позы: по стойке «смирно», маршируя, целясь из автомата, глядя в бинокль. Передавали друг другу мобильники: «сфоткай ты меня», «а теперь ты меня», «а теперь он нас обоих», – делали снимки втроем, вчетвером и так далее. Впрочем, в такой мороз их телефоны довольно скоро вышли из строя.
Чжоу Цзюньцзе вздохнул:
– Эх! Жаль только, зря наснимали… Показать-то некому!
Я понял, что он имеет в виду. Многие люди сегодня фотографируются с одной целью: опубликовать свои селфи в своей же ленте новостей. Но на заставе связи не было, телефон ловил только на перевале ниже по склону. Когда снега было немного, бойцы с разрешения взводного иногда спускались вниз по склону и пробовали поймать сигнал. Но теперь дорогу занесло так, что никто и не надеялся добраться до перевала.
Солдаты погрустнели, но к ним подошел командир первого отделения.
– Какой огромный снеговик! – радостно крикнул он. – Молодцы! В других регионах Китая такого точно не слепишь!.. Слушайте, у меня идея. Давайте каждый вылепит какого-нибудь героя из любимого детского мультика?
Но прежде чем кто-либо ответил, в дверях казармы показался старина Сун. Увидев снеговика, он недовольно закричал:
– Это еще что? Кому-то совсем заняться нечем?
Солдаты остолбенели. Командир первого отделения похлопал старину Суна по плечу:
– Да брось, старина. Я просто хотел, чтобы ребята повеселились. Молодежь все-таки! Чего им унывать по-стариковски?
– Повеселились? – скривился старина Сун. – Да что тут веселого? По-моему, защитникам Тибета не пристало лепить снеговиков!
Он взял лопату и принялся сбивать с крыши сосульки. Те сверкали острыми кончиками, грозя покалечить любого, кто их случайно заденет. Судя по резким движениям старины Суна, разозлился он не на шутку.
Что это с ним? Почему он не веселится? Братишка Хуан растерянно оглянулся на командира, но тот лишь пожал плечами. Оттаявшая было дружеская атмосфера снова стала холодной, как лед.
Внезапно появился взводный, оглядел снеговика и внезапно спросил:
– Не хотите опубликовать это в ленте?
Все удивленно молчали. Зачем спрашивать, если ответ очевиден? Интернета на заставе нет, и никакие фотографии не загрузятся. Но взводный загадочно улыбнулся и махнул рукой:
– Идем-ка со мной!
Я побежал за ним первый. Взводный привел нас в комнату отдыха. Там на учебной доске кто-то нарисовал белым мелом огромный экран телефона. Над которым красовалась уже разноцветная надпись: «Лента новостей заставы Годунла». Под доской были разложены пачки стикеров: розовые, желтые, голубые. Как большие – с игральную карту, так и мелкие – с перепелиное яйцо. А также двусторонний скотч и канцелярские кнопки.
Взводный объяснил:
– Это лента новостей нашей заставы! Теперь каждый из вас может постить тут сообщения, делиться своими чувствами, рассказывать о забавных случаях. Пишите или приклеивайте фотографии. Обо всем, что происходит на дежурстве, на кухне или в дозоре. О том, как скучаете по дому, или о том, что вам снится. Захотел чем-нибудь поделиться – написал на стикере да прилепил сюда. Командир, можешь запостить сюда свои стихи, а мы будем лайки ставить.
Он указал на какую-то большую квадратную машинку.
– Смотрите! Не зря же я принтер для фотографий привез. Вот и пригодится! Разрешаю каждому печатать по одному фото в день и вывешивать на эту доску. За обновлениями следите сами. Порядок простой: размещаешь новый пост – снимаешь свой же старый. Вот этими стикерами будем выставлять лайки. Так мы сможем отслеживать, чья публикация на сегодня самая популярная.
Все уставились на доску, не зная, что и сказать.
– Ты чего их балуешь? – проворчал старина Сун.