на улице мороз, а он всегда что-нибудь горяченькое предложит, мы его очень любим. О, вот и мама подошла, здравствуйте, мама! Я боевой товарищ Кун Ули. Как ваше здоровье? Да, у нас все хорошо. Спасибо вам за такого замечательного сына. Всего хорошего!
Пока старина Сун говорил, братишка Хуан набрал номер своего товарища. Голос у него немного дрожал:
– Здравствуйте, это мама Чжао Сяобо? Замечательно! Я его сослуживец. У Сяобо все отлично! На заставе все в порядке! Правда, не переживайте, он за эти несколько месяцев даже поправился… На границе с кем мы находимся? Э-э-э… Мы… С небом, с чем же еще, хе-хе… У вас все хорошо?.. Здорово. Я обязательно передам, что у сестры родился малыш, и он теперь дядя. Хе-хе, он точно обрадуется! Ну, до свидания!
Братишка Хуан, не откладывая, сделал на листочке пару пометок и набрал следующий номер. Потом еще один…
– Здравствуйте! Это мама Чжоу Цзюньцзе? Я его боевой товарищ, Хуан Юэлян… Да-да, я спустился на перевал, чтобы позвонить. У Чжоу все отлично… Да, он прекрасный солдат… Что? Да нет, он на вас не сердится, правда. Через пару дней он и сам сможет вам позвонить… Хорошо, я передам, что вы ему писали, он будет очень рад. Берегите себя с отцом! До свидания!
– Это абала Лобу Цыжэня? Абала, гункансан! Я сослуживец вашего сына, меня зовут Хуан Юэлян, мы с ним друзья… Да, тибетскому меня научил Цыжэнь, он нам регулярно уроки дает. Он просил узнать, прибавилось ли телят?.. Ого, целых три теленка! Отлично! Я ему обязательно передам. Абала, гуданнисун! А амала как?.. Берегите себя! Абала, калипэй! Чжасидэлэ!
Я тихонько лежал на камушке и слушал, как братишка Хуан пытается докричаться до пап и мам. Он очень старался: во время каждого звонка приходилось кричать по много раз. Глаза у него покраснели, голос срывался.
Закончив обзвон чужих родителей, братишка Хуан на время замер, как будто пытался взять себя в руки. Я знал, что он хочет позвонить маме. Он сел на камень и набрал свой домашний номер.
– Мама, это я…
Уж не знаю, что на том конце провода говорила мама, но у братишки Хуана слова застряли в горле, а из покрасневших глаз покатились слезы. Я поднялся и хотел было слизать их, но он оттолкнул меня, а сам уткнулся лицом в колени, чтобы я не видел, как он плачет.
Чуть погодя он выпрямился, прочистил горло и постарался сделать веселый голос:
– Мам, я правда в порядке, все хорошо, я здоров. Я не специально тебе не звонил, просто на заставе не было связи… Да, а сейчас горы «открылись», думаю, через пару дней из полка подвезут новые запасы, а вместе с ними и письма твои передадут… Да, эти несколько месяцев я следил, чтобы в горах все было спокойно, каждый день следил… Да, начальство и сослуживцы ко мне очень добры. Кстати, у меня тут появился хороший друг – один очень смышленый пес. Он такой добрый. Его зовут Дава, это имя значит «луна», прямо как мое. Он каждый день со мной везде ходит… Да, вы с папой будьте спокойны. И сестренка путь не переживает…
Я навострил уши, чтобы лучше слышать, как братишка Хуан и старина Сун говорят по телефону. О, братишка Хуан что-то сказал про меня! Он хвалил меня за ум и доброту, рассказывал, что мы друзья. Как же я обрадовался! До безумия! Не удержавшись, я стал кувыркаться по снегу.
Старина Сун в это время набирал номер жены. Я услышал, как от звука его голоса эта женщина разрыдалась так, что слова не могла вымолвить. Старине Суну ничего не оставалось, кроме как попросить ее позвать к телефону сына.
– Сынок, дорогой мой, поздоровайся с папой… Ай, золотце мое! Папа смастерил тебе пару поделок, как вернусь – привезу. Слушайся маму… Так, сын, передай маме трубку!.. Милая, извини, непросто тебе одной приходится… Конечно, я скучаю, правда, днями и ночами напролет… Ну не плачь…
Братишка Хуан уже положил трубку, но старина Сун еще не договорил, и мы тихонько дожидались его. Он вдруг отвернулся от нас, и мы с братишкой Хуаном отчетливо расслышали звук поцелуя: он чмокнул их в трубку, что вышло ужасно трогательно. Братишка Хуан с улыбкой потрепал меня по голове. Я знал, что он хочет сказать: вот она какая, любовь в заснеженных горах: кристально-чистая, как свежевыпавший снег.
Нежданный гость
Горы «открылись». Счастливые деньки наконец наступили.
Из-за глобального потепления температура повысилась и в Тибете, так что в эту весну горы «открылись» раньше обычного. К середине апреля по дороге от заставы до подножия гор уже вполне можно было проехать. Значит те, кто находился внизу, тоже могли подняться, а заодно привезти свежих овощей и фруктов, доставить скопившиеся за зиму письма. Это счастье не мог понять никто, кроме людей, томившихся в ожидании на заставе в заснеженных горах.
Позвонили из роты: сообщили, что скоро приедет первая рабочая группа во главе с комполка. Политрук сказал, что комполка твердо намерен держать свое слово и первым подняться в горы, чтобы повидать бойцов заставы, которые почти полгода были отрезаны от остального мира. Еще политрук сказал, что вместе с группой приедет какой-то загадочный гость, и его появление станет для всех безгранично приятным сюрпризом. Так и сказал: «безгранично». Говоря это, он смеялся и поэтому выговаривал слова неразборчиво.
Взводный в точности передал всем сообщение политрука. Оно вызвало всеобщее любопытство. Солдаты и так с нетерпением ждали приезда рабочей группы, а теперь их нетерпению и вовсе не было границ. Два вечера подряд все разговоры перед отбоем были посвящены этой теме, даже Хуан Юэлян подключился к обсуждению.
– Неужели снова будут вручать награды? Или может нас снимут для телевидения? – гадали бойцы.
Пока они терялись в догадках, долгожданный день наконец наступил.
Рано утром приехал комполка. По дороге машина разок увязла: все-таки снежный покров еще не совсем растаял и местами был довольно глубоким. Но все-таки внедорожник добрался до склона перед воротами заставы, заехал на обочину и остановился. Из него вылезла целая толпа: помимо комполка, завхоза и политрука, показались военный врач и парикмахер. Ну и конечно, они привезли в ящиках свежие овощи и фрукты, диски с фильмами и сериалами, а еще бумагу, журналы и целый мешок писем!
Все солдаты, за исключением тех, кто дежурил, побежали вниз встречать рабочую группу. Но добравшись до них, остолбенели: из машины вышла женщина-офицер.
Так вот о каком сюрпризе говорил политрук. Последний раз на заставе женщины были очень давно: года два назад, когда приезжал художественный ансамбль.
Комполка представил даму: это была военная писательница из Пекина, которая специально приехала пообщаться с тибетскими пограничниками. Оказалось, она уже десять дней в Тибете, и от усталости у нее обострились боли в спине, но она все равно настояла на посещении заставы.
Хуан Юэлян был так растроган, даже не знал, что сказать. Писательница на вид была уже немолода: лет сорок или пятьдесят, – пожалуй, примерно возраста его матери. Ему хотелось выступить вперед и подать ей руку для опоры, но он счел это неуместным и решил просто понести ее рюкзак. Женщина не возражала, и Юэлян заграбастал его себе, как военную добычу, невзирая на все подколы шагавшего рядом Чжоу Цзюньцзе.
По карте путь от внедорожника до заставы составлял не больше километра, но поскольку двигаться приходилось на большой высоте, писательница поднималась вверх медленно. Лицо побелело, она тяжело дышала, в уголках ее глаз дрожали слезы.
– Товарищ Лу, мы же с вами условились не плакать! – сказал ей комполка, встречающий ее наверху.
Она кивнула и выдавила улыбку, забрала из рук Юэляна свой рюкзак, нацепила его на плечи и обняла солдата. Юэлян вспыхнул, не зная, куда девать руки. С самого детства до сегодняшних дней никто, кроме матери, не обнимал его. А после того, как он закончил школу, даже мать делала это очень редко. Теперь же все тело окаменело, как гранитная стела у ворот заставы, а сердце, казалось, наоборот, вот-вот выскочит из груди.
Заметив его волнение, писательница улыбнулась:
– Как тебя зовут? Ты откуда?
Юэлян хотел было ответить, что он из Чунцина, но не смог открыть рот и, выдавив из себя глупый смешок, поспешил скрыться.
Он решил прибраться в туалете. На заставе не было женской уборной, и все, что они могли предложить, – это на время сделать свой туалет женским. Закончив уборку, он метнулся на кухню вскипятить воды: заметил, что у писательницы сильно шелушились губы – ей срочно нужно было попить…
Юэлян беспрестанно сновал туда-сюда, словно лишь таким образом мог успокоить бушевавшие в груди чувства. Дава неотступно следовал за ним, видимо, боялся потерять. Странно, что сорванец не стал демонстрировать себя во всей красе перед этой внезапно нагрянувшей стайкой пришельцев. Для остальных собак гости, казалось, были делом привычным: невозмутимо разлегшись у входа в казармы, они наблюдали за всеобщей суетой.
В комнате взводного писательнице дали подышать кислородом. Цвет лица у нее был неважный, губы потемнели, но она продолжала старательно растягивать их в улыбку. Чжоу, Лобу Цыжэнь и шеф Кун нарезали круги вокруг домика и будто бы невзначай заглядывали внутрь.
Взводный заметил их и сказал:
– Идите лучше письма почитайте, дайте госпоже писательнице отдохнуть!
И только тогда все вспомнили о том, какое важное дело их дожидается. Первым, не выдержав, к мешку с письмами бросился старина Сун, утащил его в комнату отдыха и перевернул над столом вверх тормашками. Перед солдатами выросла целая гора конвертов.
Все рванулись к этой горе и склонили головы над ворохом писем, выискивая свои имена. Даже взводный на минуту забыл о своем суровосдержанном имидже и тоже полез на поиски. Он нашел письмо от родителей, а потом еще одно – уже от девушки… Таким обрадованным и смущенным его не видел еще никто.
Хуан Юэлян подошел самым последним: ему не хотелось показывать нетерпение, но в душе он жутко волновался. Несколько дней назад мама по телефону сказала, что отправила ему пять писем подряд. От волнения она разрыдалась в трубку: от сына не было вестей, и ее долгое время одолевала бессонница. Теперь Юэлян сожалел, он не хотел заставлять маму волноваться, следовало предупредить ее о «закрытии» гор. И действительно, он отыскал четыре маминых конверта, а пятый, наверное, был еще в пути. Он осторожно положил письма в карман, чтобы не спеша прочитать их поздно вечером, когда все улягутся спать. Но не успел он уйти, как взводный окрикнул его: