Мне не нравится Юрочка заочно. Не нравится его рубашка горчичного оттенка, застегнутая под горло. Не нравится гладко выбритое лицо.
Он словно олицетворяет полную противоположность Дениса, и мы с Костровым это понимаем. Ещё и стулья так расставлены, что мне приходится сесть рядом с Юрочкой, а Денису – напротив нас.
Правда, Кострова это не сильно трогает, он только подмигивает мне с ухмылкой.
Мама царственно рушится во главу стола и предлагает всем отведать салатов и вареной картошки.
Юра, сглотнув, спрашивает у меня:
– П-положить что-нибудь?
И косится на Дениса с опаской, будто тот может его ушатать только за попытку разговора со мной. Денис не ушатывает, лишь протягивает тарелку:
– Да, грибочков, если можно.
Бедный Юрочка безропотно выполняет просьбу.
На меня нападает желание поскорее всё закончить, но приходится рассказывать о сданной сессии, шумной столице и том, как мы познакомились с Костровым.
Кстати, хотите знать, как мы «познакомились» с Костровым?
Конечно же, в книжном магазине, где столкнулись у полки с литературой по экономике. Ну а как иначе.
Не в баре же. Никакой текилы, никакого подполковника Фокина и почти-что-первого-секса. .
Денис насмешливо предлагал вариант «библиотека», но это уж совсем за гранью. В двадцать первом веке люди вообще ходят в библиотеки?
Сомневаюсь.
Юрочка периодически кидает на маму-бульдога непонимающие взгляды. Кажется, ему обещали легкую добычу в виде изголодавшейся по мужскому вниманию Верещагиной Оксаны. А тут «добыча» пришла в комплекте с личным – как там сказала тетя Света? – трахарем.
Извини, дружок, бывают в жизни огорчения.
– Юра не пьет и не курит, – начинает моя матушка рекламировать претендента на моё тело. – Представляешь, он защищает диплом без отрыва от работы?
О, а Костров и пьет, и курит, и вообще его можно ставить на плакат о нездоровом образе жизни. С лозунгом: "Делайте как я, и вам обязательно дадут".
– Денис тоже защищает выпускную работу в аспирантуре, – белозубо оскаливаюсь я.
– Небось по экономике? – киснет мама.
– Если точнее, работа посвящена статистике, – благодушно отвечает Денис, накалывая на вилку кусочек селедки.
Он рассказывает ещё что-то, пока гениальный Юрочка дует губки, а моя мама морщится как от зубной боли.
– Ну а кем вы работаете, Денис? – интересуется дама, и башня покачивается в такт движениям её головы..
– Преподаю в институте.
Так, ну пока всё идет по плану.
– Понятно, – тянет она. – Мой сын вот сразу сказал, что хочет посвятить себя медицине и заниматься чем-то полезным для общества. Никого не хочу обидеть, но в наши сложные времена отсиживаются за бумагами только последние трусы.
– Полностью с вами согласен, – отвечает Костров с такой наивной физиономией, словно не почувствовал камня, брошенного ему в лицо.
Зато я начинаю закипать, но остужаю себя парочкой бутербродов с колбасой. После колбасы вообще сложно злиться.
– Ну а чем вы увлекаетесь, Денис? – продолжает напор «бульдожка». – Мой Юрочка пишет стихи. Если хотите, он прочитает что-нибудь из последнего.
Денис, конечно же, хочет. Прям-таки жаждет, чтоб юный поэт зачитал ему какой-нибудь шедевр.
– Мам… – бубнит Юрочка, но его мама уже вытаскивает из сумочки сложенный вчетверо листок и протягивает сыну.
– Начни с «Октябрьских закатов», – советует она ему и по памяти декламирует: – Вы знаете, как в октябре хороши закаты, и небо в октябре тоже хорошее…
Надо сказать, всё проходит неплохо. Денис с честью выдерживает удар, даже одобрительно кивает, когда в стихах Юры внезапно проклевывается рифма.
Знаете, такой образцово-показательный парень, с которым не стыдно пойти в гости.
Горжусь!
На меня никто не обращает внимания, что тоже приятно.
– Вот это поэзия! Неспроста говорят, что талантливые люди талантливы во всем, – мама негромко аплодирует и обращает на Кострова скучающий взор. – Вон Оксанка моя, бестолочь, ничем не интересуется, не увлекается. Прожигает жизнь как та стрекоза, и только. Мне за неё стыдно. Но, как говорится, какие друзья, такой и человек. Так какое у вас хобби, Денис?
– О, ничего особенного. Я занимаюсь боями без правил. Кстати, как это характеризует вашу дочь? – очаровательно улыбается Денис в ту секунду, когда земля уходит из-под моих ног, а рот Юрочки открывается так широко, что в него можно просунуть кулак.
Глава 15
Чистосердечное признание Кострова порождает ядерный взрыв. Матушка хватается за сердце и спрашивает у меня с надрывом:
– Что он несет?!
Тетя Ира безостановочно хлопает ресницами, а в глазах «хорошенького медбрата» появляется искренний страх. Ещё чуть-чуть, и он спрячется под стол вместе с тарталетками, которые любовно накидал себе в тарелку.
В первую секунду мне хочется отшутиться, успокоив и маму, и разволновавшихся «бульдогов», но затем я ловлю взгляд напротив. Ироничный такой взгляд, из-под изогнутой брови. Денис не стесняется себя настоящего. Ему нравится выламывать с корнями рамки, нравится наблюдать за реакцией на ничего не значащую фразу.
Танцевать на костях предрассудков – это про него.
– Это правда?.. – мама чуть успокаивается, но голос подрагивает.
– Да.
– Я дерусь в подпольных клубах с шестнадцати лет, – с усмешкой вклинивается Денис. – Разумеется, незаконно.
– Кошмар! – она судорожно комкает в руке край скатерти. – Слушать не могу! Господи, дай мне сил вынести этот вечер!
– Что вам не нравится, Людмила Петровна? – Денис склоняет голову набок. – Вы хотели узнать о моем хобби, и я был честен. Кто-то пишет стихи, а кто-то избивает других людей. Что в этом постыдного?
Мама даже не слушает Кострова, изображая тотальное равнодушие ко всему, что он произносит.
– Он испортит тебя, – замогильным голосом шепчет она. – Поверь моему опыту, человек, который так легко насмехается над твоими родственниками, вытрет от тебя ноги.
М-м-м, это когда он насмехался? Когда был искренним или когда взял удар на себя после того, как родная мать начала окунуть меня в грязь, называя бестолочью?
– Любовь Петровна, можете быть уверены, я никогда не обижу Оксану.
Твердо. Резко. С вызовом.
– Помолчал бы! Ты Люду до сердечного приступа доведешь! – огрызается глава семьи бульдогов, пока её сыночек наворачивает за обе щеки оливье.
Вот уж кому что скандал, что война: главное – пожрать.
– Нет, он просто сейчас встанет и уйдет. Всю жизнь прогибаюсь под желания дочери, и что имею? Какой-то хам учит меня жизни, – брызжет матушка ядом, сжав вилку в пальцах. – Стоял вчера, рассказывал, что детей надо любить и ценить. Соловьем заливался, я даже поверила! Знаешь что, Оксана? Слушай сюда. Я никогда не дам своего одобрения на встречи с ним. Нет, даже не так. Ты останешься здесь. Переведешься на медицинское отделение немедленно. Я запрещаю тебе учиться в городе, где есть такие люди, поняла?
О, как всё интересно вывернуто. Тут же и университет приплели, и медицину.
Теперь я либо поступлю по-скотски, не послушавшись, либо стану плохой дочерью в квадрате.
Да хоть в кубе.
Меня начинает колотить от злости.
– Да мне плевать на твоё одобрение, – цежу сквозь зубы. – Мне плевать на твои запреты. Плевать на Юру, извини, Юра, но мне откровенно плевать на тебя, – улыбаюсь ему как оскалившаяся львица. – Плевать вообще на всё.
Удивительно, но меня будто отпускает. Я не срываюсь с рельс и не скатываюсь в истерику. Напротив, очищаюсь от того, что копила в себе долгие годы. С первых дней, когда мама задвигала мое мнение, негатив рос и ширился, чтобы однажды лопнуть гнойным пузырем.
Бум, и всё.
Дети должны уважать родителей. Это истина, которую я не собираюсь оспаривать. Но кто сказал, что дети обязаны становиться безвольным приложением к матерям и слепо подчиняться их желаниям?
Мама начинает плакать, причем вполне искренне, потому что лицо краснеет, и тушь склеивает ресницы. К ней бросается подружка, пихает ей под нос салфетку за салфеткой.
– Двадцать лет жизни отдала ей… – всхлипывает мама. – Что имею взамен? Неблагодарную воспитала… в кого она?…
– Мам, в том-то и дело: не надо было мне ничего отдавать, – пытаюсь достучаться. – Почему ты зациклена на мне? Найди себе нормального мужчину, будь с ним счастлива. Ты же красивая, умная…
– Да замолкни уже, советчица! – обрывает мама и делает выпад вперед, рука её замахивается и пролетает в сантиметре от моего лица.
Клянусь, она хотела отвесить мне пощечину!
Машинально успела отклонить голову.
В воцарившемся молчании Денис шумно встает, обходит стол и отодвигает мой стул вместе со мной, точно пушинку поднимает от пола.
– Поехали отсюда. Немедленно.
– В смысле?! Куда ты собрался её везти? – Мама вскакивает, упирает ладони в стол, а «хорошенький медбрат» Юрочка сидит, бледнея и пунцовея одновременно.
– Домой, – чеканит Костров. – Пока вы не уясните, что бить своего же ребенка – последнее дело, разговаривать с вами не о чем.
Мама что-то кричит, ей вторит тетя Ира. Они пытаются кинуться в прихожую, где я спешно натягиваю обувь, но Денис встает в проходе, мешая им выйти из гостиной. Ему угрожают участковым, а Костров лишь медленно проговаривает:
– Услышьте себя. Просто послушайте, что вы несете.
Мы не просто выбегаем, а вываливаемся на лестницу и несемся вниз, не дождавшись лифта. Нет больше никого желания оставаться в этом доме, районе, городе. Никогда сюда не вернусь. Незачем. Надо строить будущее, а не застревать в прошлом.
В машине я позволяю себе витиевато выругаться, не стесняясь и не жеманничая. Костров достает сигарету, и салон наполняется дымной горечью.
– Прости меня, – затягивается, хмурясь. – Я не думал, что ситуация настолько запущенная.
Я тоже не думала. Но очень рада, что вещи встали на свои места. Отныне никаких ложных надежд подружиться с собственной матерью.