– Странно, но мне понравилось больше то.
Эти ее штаны, вне сомнений, я люблю больше других, пусть и питаю слабость к ее юбкам. Но в них она как будто голая, а я знаю, о чем говорю, – я видел ее без одежды.
– Какое то? – невинно спрашивает она. – Не было никакого «того», о чем ты?
Должно быть, она думает, что мы шутим, что просто, как и всегда, играем. Но когда она одета так непристойно, в моих глазах это уже совсем другая игра – опасная, но она мне нравится. И именно потому, что она мне нравится, она и опасна. Я прохожу вперед, глядя ей в глаза, и, подойдя так близко, что, если бы мне захотелось, я мог бы ее поцеловать, останавливаюсь. Она поднимает голову, перехватывая мой взгляд, и вдруг теряет всю свою недавнюю смелость.
Я улыбаюсь и вытираю с уголка ее губ шоколадную пасту.
– Конечно, никакого «того», – бормочу я.
Я посасываю палец, не отрывая от нее взгляда. Виолетта сглатывает, глядя на меня, и по ее рукам пробегают мурашки. У меня и у самого пульсируют те места, которые я предпочел бы не называть вслух. Лучше закончить все здесь и сейчас.
– Где Зои?
– С… с Джейсоном. Сегодня она ночует у него.
Ого, а он делает все как следует. С одной стороны, я рад за них. С другой, надеюсь, что Зои не станет с ним играть. Понимаю, звучит весьма иронично, но как бы странно это ни было, мне кажется, она действительно ему нравится.
– Я хочу с тобой поговорить.
На этот раз я настроен решительно, и ей не удастся сбить меня с толку. Я уже все спланировал на случай, если она заплачет. Я не дрогну. На всякий случай у меня в кармане лежат салфетки.
– Поговорить?
Виолетта снова закрывается, словно жемчужина в раковине, и скрещивает на груди руки. Я предчувствовал, что так и будет, поэтому и бровью не веду. Я держусь.
– Да, поговорить.
– О чем?
– О том, в чем ты призналась, когда всю ночь проревела у меня в руках. Как вариант.
Она сверлит меня взглядом, и я понимаю, что это будет нелегко. Она упрямая. Но и я тоже упрямец – по крайней мере, не хуже ее.
– Я не хочу снова об этом говорить, Лоан. Пожалуйста.
Она пытается освободиться, вероятно, чтобы сбежать в свою комнату, но я припираю ее обеими руками к стене. Никуда она не уйдет, пока мы все не проясним.
– А я хочу понять и помочь.
– Все это в прошлом, – бормочет она, опуская глаза, – все хорошо, клянусь. Почему ты так настаиваешь?
– Потому что ты дорога мне. И потому что ты, судя по всему, используешь Клемана, чтобы заделать брешь, которую в тебе оставила мать.
– Не надо меня психоанализировать, я ведь уже говорила, – злится она и с силой толкает меня, но я не сдвигаюсь ни на дюйм. – Господи, кто ты такой? Халк?!
– Ты его любишь?
Я не хотел задавать этот вопрос. Но я не забираю эти слова, потому что, должен признать, мне очень интересно услышать ответ. Виолетта моргает, застигнутая врасплох. Ей и отвечать-то не нужно: я знаю, что ответ «Нет!». И я сразу же чувствую облегчение.
– Я могла бы его полюбить, – отвечает она наконец, стыдливо опуская голову.
Меня поражает ее упрямство и ошеломляет эта ее неспособность довериться самой себе; из-за нее она и возражает мне, пусть даже и знает правду.
– Как же ты ошибаешься…
– Не сегодня, Лоан, пожалуйста.
– Ты знаешь, что я прав, – говорю я, раздражаясь и повышая голос. – Каждый раз, когда я вижу тебя рядом с ним, ты ведешь себя иначе. Ты играешь роль, которая тебе совсем не идет, Виолетта. Но тебе это не нужно, черт подери! Ты цветок, которому нужно раскрыться, распуститься, а не прятаться за своими лепестками. Неужели ты хочешь всю жизнь прожить вот так, унижаясь? Скажи мне честно: видишь ли ты себя рядом с ним, когда дни напролет тебе придется следить за каждым своим спонтанным жестом, за каждым словом, которое может случайно слететь с твоих губ? Я знаю тебя. Я знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь. И я принимаю тебя целиком, без исключений, потому что обожаю то, что ты не загоняешь себя при мне в рамки, потому что обожаю то, что ты швыряешь свои недостатки мне прямо в лицо и совершенно не сдерживаешься.
Она молчит, изумленно глядя на меня. Я надеюсь, она поймет, потому что у меня больше нет сил. Ее большие глаза исследуют меня, эти два шоколадных кругляшка, прикрытые длинными изогнутыми, как у олененка, ресницами, и я уже знаю, что отступлю перед ними. Что я уже не так силен и не смогу устоять. Мое сердце ухает и проваливается куда-то в область желудка, ослепленное импульсивным желанием, охватившим нас, двух погибающих существ.
– Спасибо, – кажется, выдыхает она.
Она слишком близко, слишком доступна. Я снова сделаю какую-то глупость! Я отворачиваюсь, чтобы спрятаться от ее взгляда, и глубоко вздыхаю. Я осознаю, что давно уже не дышал. Едва я собираюсь вернуться к себе в комнату, расстроенный, как вдруг ощущаю, как ее руки задирают мою футболку. Я тут же напрягаюсь. Моя первая мысль нелепа: «Моя спина!» Я хочу ее остановить, но не двигаюсь, а она, в свою очередь, невыносимо медленно задирает ее до самой шеи. Она дает мне время остановить себя, если я захочу. Но я не останавливаю.
Я с болью сглатываю слюну, меня тошнит. Я знаю, что теперь ей все видно. Теперь мой шрам открыт ей, но я не могу понять ее реакцию. Ей противно? Уверен, что да. Мне противно каждый раз, когда я оказываюсь напротив зеркала. Я чувствую, как ее рука поднимается, и понимаю, что она его гладит. Конечно, я ничего не чувствую, когда ее пальцы пробегают по моей обожженной коже, но все равно дико дрожу и словно задыхаюсь. Никогда еще прикосновение не действовало на меня так – прикосновение, которого я даже не ощущаю.
– Тебе противно? – шепчу я.
На этот раз она касается лбом моей шеи. Я с силой зажмуриваюсь, когда Виолетта целует исток моего самого большого комплекса. Это слишком… слишком… Мне кажется, что мои голова и тело сейчас взорвутся. Словно я минное поле, а Виолетта – моя погибель. Виолетта поворачивает меня к себе. Не открывая глаз, я пытаюсь успокоить свое сердцебиение и вдруг слышу:
– Ничего в тебе мне не противно, Лоан. Не стыдись этого, пожалуйста.
Ее пальцы касаются моих век, побуждая меня посмотреть на нее, и ложатся на мою грудь слева. Я мягко повинуюсь и вновь встречаюсь с ней взглядом. Она смотрит на меня так, словно я единственный мужчина на земле. И, черт возьми, мне это нравится.
– Виолетта…
Она хватает меня за цепочку жетона и с силой притягивает к себе, прижимаясь своими восхитительными губами к моим. У меня вырывается гортанный хрип, когда я вновь ощущаю влажный вкус ее рта. Охваченный неконтролируемым жаром, я открываю его, проталкивая внутрь язык и сплетая его с ее языком. Руки Виолетты путаются в моих волосах и натягивают их у корней. Этот поцелуй совсем не такой, как те, что были у нас раньше. Он более звериный, более лихорадочный, более дикий. Я растворяюсь в нем. Я быстро подхватываю ее за бедра и приподнимаю, усаживая на стойку. Проскользнув между ее ног, туда, где мне и место, я продолжаю неистово ее целовать. Это настолько приятно, что я понимаю, почему это запрещено.
Я стискиваю ее бедра и склоняюсь к ложбинке на ее шее. Я целую ее, посасываю, кусаю. Господи, я хочу ее так сильно, что у меня болит член. И то, что она задыхается и, выгибаясь, прижимается ко мне, делает только хуже. К черту Клемана, к черту ее воспоминания о матери. Мне нужно быть в ней. Сейчас же.
– Можно? – выдыхаю я между столь необходимыми поцелуями.
Виолетта лихорадочно кивает, проскальзывая руками под мою футболку и поглаживая пресс.
– Господи, да.
Не теряя времени попусту, я позволяю ей стащить с себя футболку, тут же летящую на пол, и начинаю снимать ее лиф. Я пытаюсь стянуть его через голову, но она, прикусывая губу, бормочет:
– Застежка впереди…
Мне и впрямь везет. Я хватаюсь за молнию и тяну язычок вниз, обнажая ее грудь. Ее груди маленькие и идеально круглые – невероятно прекрасные. Она вздрагивает, вероятно, стыдясь, и я обхватываю ее лицо руками и шепчу:
– Ты совершенна, Виолетта-аромат-фиалок-лета. Прекрасный полевой цветок.
Она улыбается, и я вновь устремляюсь к ее коже. Ложбинка между ее грудей словно специально создана для моего языка. Я блуждаю им по ее соскам, и мне кажется, что я вот-вот взорвусь.
– Это тебе не понадобится, – шепчу я ей и снимаю с некоторой грустью ее облегающие брюки вместе с трусиками. Она остается голой, и, глядя на нее, я спрашиваю себя, как мне удавалось сотни раз спать с ней и даже не пытаться испытать настоящую близость. Возбужденный, я медленно осматриваю ее с ног до головы и лишь затем вновь тянусь к ее рту. Я облизываю уголок ее губ, и она вздыхает от удовольствия.
– Пожалуйста, Лоан…
– Убери руки за спину и не дергайся.
Я знаю, что все, что я делаю, для нее впервые, и это очень льстит моему самолюбию, хотя ничего бы не изменилось, будь это не так. Она делает то, что я сказал, а я в это время провожу дорожку влажных поцелуев от шеи до пупка, проникая в него языком. Она издает милейшие сексуальные звуки, и от них у меня встает все больше. Я запрокидываю ее ноги себе на плечи и делаю все то же, на сей раз – от внутренней стороны колена до промежности. И когда я целую ее интимное место, она вдруг вся напрягается. Я велю ей расслабиться, поглаживая по бедрам. Я уверен, что ей понравится. Я хочу, чтобы ей понравилось.
– О господи… – шепчет она, когда мой язык проникает в нее.
Я пытаюсь ублажить ее, не торопясь. Боже, как же это приятно. Я провожу языком по эрогенным точкам и подразниваю клитор до тех пор, пока она не начинает стонать все громче и громче. Клянусь, в следующий раз сделаю это с ней на своей кровати.
– Лоан… о боже…
Я легонько ее прикусываю, и она снова сжимается. Я продолжаю касаться ее языком, пока она не начинает дрожать. Я поднимаю голову как раз вовремя и успеваю увидеть, как закатываются ее глаза. Кончая, она произносит одно слово – мое имя. И это самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел. Я опускаю ее ноги и притягиваю к себе за талию. Ее грудь прижимается к моей.