– Пойдем, Лена. Нам еще нужно сходить в магазин.
Мы с Виолеттой стоим в полном замешательстве. Я не знаю, о чем думает моя лучшая подруга, но почти чувствую, как ее боль со всего размаху вдруг бьет по мне. На мой взгляд, хуже всего не мысли об этой ужасной, постыдной тайне, связывавшей их все эти годы. Хуже всего – видеть, как она узнает свою дочь… и делает вид, что это просто какая-то незнакомка. Незнакомка, которую она родила. Незнакомка, которой она читала сказки на ночь. Незнакомка, которой она перевязывала разбитые коленки.
Я сразу же замечаю, что женщину встреча выбила из колеи: она дрожит и избегает взгляда Виолетты. Она уже собирается от нас отвернуться, чтобы мы даже не подумали к ней подойти, как вдруг раздается чистый и сдержанный голос Виолетты, удивляющий нас обоих:
– Я вышла из машины, чтобы сказать, что прощаю тебя.
Она медленно поворачивается, пристыженная и… грустная?
– Виолетта, пожалуйста…
– Я думала, что была готова.
Нас пожирает тишина, а мир вокруг продолжает кружиться. Мать и дочь смотрят друг на друга. Я наконец понимаю, что это плохая идея, что это ничем хорошим не кончится и что я не хочу, чтобы Виолетта снова прошла через весь этот ужас. И я уже собираюсь увести ее отсюда подальше, как вдруг она качает головой:
– Но я не могу. Не могу! Это выше моих сил. На самом деле… – Она задумывается, хмурясь: – На самом деле я тебя ненавижу.
Долгое время ее мать не двигается, но я вижу, что ее это задело. Виолетта отпускает мою ладонь – и это знак того, что она находит в себе достаточно силы, чтобы продолжать в одиночку. И я не могу не гордиться ею в этот самый момент.
Наконец женщина устало говорит:
– И тебе привет, Виолетта. Слышала, что ты приехала в Париж учиться. Я горжусь тобой…
Господи, она специально это делает? На мгновение ее лицо обволакивает бесконечная вина, и мне становится ее жаль.
– Мне грустно слышать, что ты меня ненавидишь. Не этого я хотела…
– А так и не скажешь, – возражает Виолетта с ноткой обиды в голосе.
– Ты поймешь, когда станешь старше, родная. Сейчас ты меня ненавидишь, но скоро осознаешь, что иногда женщина живет не той жизнью, какой хотела бы. Жизнь с тобой и твоим отцом была не для меня, понимаешь? Признаю, я должна была сделать это иначе. Но… я не могу повернуть время вспять.
У меня просто нет слов. Конечно, она была несчастна. Но разве это повод бросать свою дочь и оставлять ее отвечать за свои промашки?
– Я уверена, что твой отец уже оправился от этого, Виолетта. И ты тоже оправишься. Обещаю.
– Нет! – вскрикивает Виолетта, пугая мать. Моя подруга явно шокирована. По ее розовым щекам текут слезы, она взрывается: – Нет, нет и нет, черт возьми! Ты не можешь разрушить мое детство и бросить меня, а потом просто взять и сказать, что я оправлюсь от этого! Я НЕ оправлюсь. Однажды мне, быть может, станет лучше, но то, что ты со мной сделала, навсегда останется в моем сердце, понимаешь ты это, мама?! Потому что вот кем ты была: ты была моей мамой, и единственное, что от тебя требовалось, – это помочь мне вырасти. Но ты использовала меня в своих эгоистичных целях, а потом просто выбросила, как какой-то мусор. Можешь сколько угодно говорить, что ты была несчастна, что не любила папу, что тебе было за меня стыдно, мне плевать! Потому что прежде всего ты была матерью. И из тысячи и одного способа сбежать из своей скучной обыденности ты выбрала самый отвратительный.
– Виолетта… – тихо бормочу я, беря ее за запястье.
Эта женщина не стоит того, что Виолетта сейчас переживает.
Пока я обдумываю идею, как схватить ее на руки и силой затолкать в машину, она продолжает:
– И я очень рада, что пришла сюда сегодня и получила ответ на вопрос, которым мучила себя четыре года. Я думала, что дело было во мне, думала, что была причина, настоящая причина… Но нет! Просто ты законченная эгоистка. И поэтому я даже рада, что ты взяла и ушла. Я просто надеюсь, что однажды ты об этом пожалеешь, и надеюсь, что у этой девочки, – плачет она, указывая пальцем в сторону Лены, – будет такое детство, какого ты не дала мне.
Ее голос тонет в душераздирающих рыданиях. Я обнимаю ее за талию и вытираю слезы.
– Дорогая, пошли отсюда.
Услышав эти слова, ее мать, на глаза которой против ее воли навернулись слезы, смотрит на меня.
– Послушай своего парня, Виолетта! Ты моя дочь, и я тебя люблю. Но мое счастье было в другом месте.
– С любимыми людьми так не обращаются.
Я не мог не вмешаться. Это уже было чересчур. Сколько можно так однобоко реагировать на все, что говорит ей дочь? Виолетта сжимает мою руку и разворачивается, чтобы найти убежище в машине, бросив последний взгляд на убежавшую играть Лену.
Едва она успевает забраться на пассажирское сиденье, ее мать подходит ко мне.
– Ты, наверное, считаешь меня монстром, – говорит она, кривясь, – но я люблю Виолетту. Я гладила ее по волосам перед сном, я пела ей…
– Вам стоило любить ее сильнее.
На этом я не останавливаюсь и, пристально глядя ей в глаза, делаю шаг вперед:
– Вы не заслуживаете того, что Бог дал вам. И вам должно быть стыдно за то, что заставили свою шестилетнюю дочь хранить такой постыдный секрет. Так что, надеюсь, вы счастливы в своей новой, идеальной семье, потому что, увы, долго счастье не продлится. Бог злопамятен. Я верю в него. И я знаю, что, когда придет время, он воздаст вам за то, что вы испортили психику этой чудесной, ожидающей меня в машине девушки.
Я в ярости. И «в ярости» – это еще слишком мягко, чтобы выразить всю бурю моих эмоций. Скорее, это невероятно сильное чувство несправедливости, бурлящее в моих венах. Я не понимаю, почему у такой девушки, как Виолетта, нет ничего, в то время как у людей вроде этой женщины все в жизни чудесно. Но как я и сказал, нет смысла мстить самостоятельно. Он все прекрасно сделает и сам. Нужно лишь набраться терпения.
Я поворачиваюсь к ней спиной и иду к машине.
– Ты ничего не знаешь! – вдруг кричит она, вынуждая меня остановиться. – Ты меня не знаешь, молодой человек. Ты всего лишь ребенок. Ты ничего не знаешь о жизни.
Я язвительно улыбаюсь, радуясь, что, кажется, попал в ее слабое место.
– Я знаю, что Виолетта будет лучшей матерью, чем вы, и мне этого достаточно. И если вы не хотите починить ее после того, как сами же и сломали… тогда этим займусь я.
Не дожидаясь ее ответа, я оставляю ее посреди улицы и возвращаюсь к машине. Мои руки дрожат, кровь кипит, сердце ноет. Я молча сажусь за руль, и Виолетта инстинктивно хватает меня за руку. Она пристально наблюдает за Леной. Проходит несколько минут.
– Думаешь, она будет счастлива? – шепчет Виолетта.
– Думаю, да… Надеюсь на это.
– И я.
Я смотрю на нее, на девушку, которую знаю всего год, но которую, кажется, мое сердце любит уже десятилетия, на девушку, которую я с первой минуты принял такой, какая она есть. По ее лицу продолжают катиться слезы, красивыми жемчужинами стекая вниз по шее. Я не вытираю их. Я даю ей поплакать, потому что ей это нужно, потому что она красива, даже когда плачет, и я хочу запомнить этот важный для нас момент.
Момент, когда я понимаю, что не хочу ее отпускать.
Часть третьяПадение
24. Наши дниВиолетта
– Ты в порядке? – спрашивает Лоан уже второй раз с момента, как мы тронулись с места.
Я пожимаю плечами. Нет. Мне хочется сказать, что я не в порядке, но боюсь, что в ту же секунду разрыдаюсь. С тех пор как я рассказала Лоану о матери, я не переставала думать о том, чтобы навестить ее. И когда он нашел в себе смелость познакомить меня со своей матерью, я подумала: а почему бы и нет? Я хотела все прояснить, и я прояснила.
Оказалось, что не только я ошибалась, цепляясь за свою мать, но и Лоан все это время был совершенно прав. Я встречаюсь с Клеманом в попытке постичь идеал. Идеал, который после этой встречи разбился на тысячи осколков. Я уже знала это, но теперь это стало очевидным. Клеман мне не пара. Он даже не знает, какая я на самом деле.
Заметив, что я не отвечаю, Лоан поворачивается ко мне. И только когда его лицо вытягивается, я понимаю, что плачу.
– О, Виолетта…
Он останавливается и заключает меня в объятия, где я прячусь и, не стесняясь, рыдаю.
– Я злюсь, – всхлипываю я, уткнувшись ему в шею, – после всего, что я сегодня увидела и услышала, мне вообще должно быть на нее наплевать. Но я по-прежнему злюсь! Но это ладно. Хуже всего, что я ненавижу ее, но в то же время все равно люблю. Но я не хочу ее любить! Я просто хочу… чтобы мне было все равно.
Я отодвигаюсь, чтобы взять платок, который Лоан мне протягивает, и сморкаюсь. Он заправляют мне за ухо прядь волос, а потом обхватывает мое лицо своими большими руками и целует в нос. Я задерживаю дыхание и смотрю на него сквозь мутную пелену слез.
– Ты можешь злиться, ты имеешь на это полное право, – наконец говорит Лоан. – Но не вини себя за то, что злишься на нее из-за того, через что она заставила тебя пройти, когда ты была всего лишь ребенком. Не вини себя и за то, что ты все еще ее любишь, – в конце концов, она твоя мать. У тебя ведь есть и хорошие воспоминания о ней: до того как все пошло наперекосяк, она была хорошей матерью, она заботилась о тебе.
Я внимательно слушаю его. С ума сойти: он говорит мне ровно то, что мне нужно сейчас услышать. Лоан пожимает плечами и берет меня за руку. Я мгновенно успокаиваюсь.
– Она наделала ошибок, – продолжает он, – ужасных ошибок. Но скажи себе: нет смысла ненавидеть ни ее, ни себя, потому что это только будет подтачивать тебя изнутри. Тебе пора перевернуть страницу, перестать себя мучить и двигаться дальше. Понимаешь?
Он дает своим словам время мягко проникнуть в мой разум, а затем спокойно заканчивает:
– Знаешь, мы не выбираем семью. Но друзей – выбираем. И мы: Зои, Джейсон, Итан… и я – мы твоя семья. Мы всегда будем с тобой, Виолетта, потому что мы тебя любим.